У меня почему-то сделались холодными руки, я выбрался из-под одеяла, ушел в кухню, включил там подсветку и тоже взял сигарету.

– Маша… я тебя прошу, объясни мне все нормально, – как можно мягче попросил я, закуривая.

– Что вы хотите знать, Мастер? Что у меня метастазы в височной доле мозга? Ну, теперь знаете.

Я уронил сигарету на стол, хлопнул по ней ладонью, даже не почувствовав, что обжегся. А ведь Олег просил врача не говорить ей ничего такого, если вдруг обнаружится – при мне звонил ему и просил эту информацию от Мари скрыть. Но Мари сама врач, уж наверняка все поняла, если увидела снимки хоть мельком. Она и улетала-то с подозрением на это – обмороки на ровном месте с нарастающей частотой, головные боли, снова слабость в руке.

– Мари, ты зря в панику кинулась, – начинаю осторожно и вдруг словно со стороны слышу, как фальшиво звучит мой голос. Вот же черт, артист из меня вообще никакой…

– Не надрывайтесь, Мастер, – произносит она насмешливо – кажется, уже взяла себя в руки, и это хорошо. – Я же все понимаю. Один очаг – но это очаг в мозге. О чем тут думать…

– Прекрати немедленно! Хочешь, я приеду к тебе?

– С какой это радости? Решил, что бессмертный?

– Дура! Не надо тебе одной там… – и осекаюсь, потому что невольно сейчас подкинул ей нехорошую идею.

– А вы не бойтесь, Мастер. Если я решу уйти, то афиши развешивать не стану – и вам бы не позвонила.

– Прекрати эту комедию ломать, какой я тебе Мастер?

– Такой же, как всем.

– Маша…

– Все, Денис, прости, что я позвонила, не надо было. Я тут совсем одна, просто напилась от страха, это пройдет. Все, прости еще раз, – и я не успеваю сказать ни слова, как звонок сброшен, а телефон отключен – я пытаюсь перезвонить, но натыкаюсь на механический голос робота.

Ох ты ж черт… вообще все не по плану пошло. И мне надо лететь к ней, надо – она одна не справится, я знаю. Лезу в интернет, нахожу вечерний рейс на сегодня – утренним не могу, надо отпроситься на всех работах, забежать к Олегу… Нет, к Олегу, наверное, не надо – я не смогу отыграть лицом, а он все поймет, и неизвестно, чем это закончится, так что пусть пока не знает. Мари ему не позвонит, в этом я уверен – она уже жалеет, что и мне-то набрала. Ладно, Олегу совру что-нибудь насчет учебы на пару дней. Надо только с кем-то из парней в реабилитации договориться, чтобы зашли к нему, проконтролировали и массаж сделали.

Купив билет, вспоминаю, что не знаю, где сейчас Олег снимает Мари квартиру – прежнюю продали, как я слышал. Но это тоже не беда, пароль от ее почты не меняется годами, залезу, гляну – бронь явно там.

Ложиться уже нет смысла – половина шестого, потому иду в душ, варю кофе и все думаю, думаю… Метастазы в мозг – это плохо. Это – финал. Нет, не хочу верить в это. Может, Мари ошиблась? Или врач ее ошибся, так бывает, медицина – наука неточная. Нет, пока сам не увижу, не буду думать об этом.

– Доброе утро, Мастер, – раздается за спиной, когда я, зависнув, смотрю в окно, и я резко разворачиваюсь.

На пороге кухни – Лерка, лохматая и в спортивных шортах, никак не могу отучить от дурной привычки носить мужское белье и вот эти боксерские труселя. Мари никогда в жизни не позволила бы себе такую одежду, я не помню, чтобы видел ее руки без маникюра, например, даже в ранней молодости. А сейчас, уже тяжело больная, она словно кому-то постоянно доказывала, что у нее все в порядке, потому не позволяла себе шляться даже по дому в таком вот непотребстве. Зато Лера…

– Ты опять в таком виде? – игнорирую приветствие, окидывая ее с головы до ног недовольным взглядом.

– Простите… я сейчас переоденусь… только… вы рано встали, Мастер, что-то случилось?

– Это не твое дело. Приводи себя в порядок и убирайся отсюда, мне сегодня не до тебя.

Она склоняет голову и шмыгает в ванную. Не знаю, почему она вдруг стала так раздражать меня. Пару лет назад я не особенно присматривался к тому, как она выглядит, а в последнее время вдруг как глаза открылись – бучиха, как есть. Не баба, не мужик – непонятно, кто. И вроде фигура хорошая у нее, и лицо в принципе потянет, но что-то есть в повадках… видно, не пропьешь ориентацию, она привыкла быть мужиком в отношениях, и это не может не сказываться.

В Теме я ее вроде немного обучил, подмял, но это все равно что-то не то – как суррогат. Заменитель. А как можно заменить? Никак… так вот и катаю с ней для практики, чтобы руки не забывали, да чтобы напряжение сбрасывать, иначе совсем крышу сорвет. Но удовольствия особого нет, это честно. И эстетически, конечно, совсем… Я – визуал, мне нужна картинка, причем такая, какой я ее хочу видеть, и в этом плане Лера, конечно, вообще не мечта.

Но совсем ссориться с утра не хотелось, день будет еще тот, надо остаться спокойным и не растрачивать себя на ненужные эмоции. Наливаю ей кофе, достаю из холодильника йогурт, выставляю это все красивенько на салфетку – вроде как в качестве извинений за неласковый утренний прием.

Она выходит из ванной уже собранная, накрашенная и с уложенной прической – короткая белая стрижка.

– Ты завтракай, я пойду соберу кое-что, – небрежно чмокаю ее в щеку, и Лера благодарно смотрит на меня:

– Спасибо, Мастер.

– Расслабься.

Это слово означает, что экшн окончен, теперь она может звать меня по имени и на «ты», мне сейчас не до этикета.

– У тебя какие-то дела сегодня? – спрашивает она, усаживаясь за стол.

– Да. И дел много, – бросаю коротко. – Завтракай, мне надо подумать.

Ухожу в спальню, открываю шкаф и бессмысленно смотрю на ряд накрахмаленных белых рубашек – Лерка стирает и крахмалит их раз в неделю, в субботу. Как назло, они все равно никак не ассоциируются у меня с ней – только с Мари. Каждый раз, надевая хрустящую рубаху и закатывая рукава до локтя, я вижу Мари, и от этого прихожу в ярость, потому что перевожу взгляд и обнаруживаю рядом с собой Леру. А она, как известно, вообще не Мари.

– Ты поздно вернешься? – спрашивает Лера на пороге, уже готовая уходить.

– Я не вернусь сегодня.

– Дежуришь?

– Да.

Сейчас мне легче соврать, чем объяснять настоящую причину отсутствия, да я вообще не должен отчитываться – Господин хочет – врет, а хочет – не договаривает.

Лера целует меня в щеку и наконец убирается из квартиры. Так, с этой разобрался, надо к Олегу, потом в реабилитацию, потом убрать дежурство в травмпункте и подмениться в приемном покое – и все, можно собирать вещички и ехать в порт, рейс в семь-пятьдесят, в Москве буду около десяти, пока доберусь, пока найду квартиру Мари – уже и полночь.

Олег встречает меня на ногах, это даже радует. Он стоит у окна, держится за подоконник и смотрит вниз, а я вдруг вспоминаю, как на второй день своего попадания сюда он спросил у меня, на каком этаже отделение. Я тогда почему-то сразу все понял, обложил его матом, объяснив, что дурака безнадежнее еще не видел. Нет, я не был на сто процентов уверен в том, что Олег захочет что-то с собой сделать, но даже мысли об этом мне не понравились.

В тот момент с его прогнозом вообще было непонятно, лечащий врач не мог сказать ничего определенного, Мари, видевшая снимки, сказала, что все довольно плохо, а совершенно не чувствовавший ног Олег замкнулся в себе. Но я знал, что если появится хоть мизерный шанс, то уж я-то его не упущу, разобьюсь в лепешку, но на ноги его поставлю – это я умею и даже трижды проворачивал такой фокус с совсем, казалось бы, безнадежными пациентами. Тут главное – упорство и умение заставить пациента в себя верить, заставить его хотеть встать. Ну, и плюс, конечно, методика, которой я овладел за пять лет жизни в Америке. Даже тамошние специалисты считали, что мои руки созданы именно для нее, что бывает довольно редко. В общем, козыри у меня имелись, оставалось только ждать.

И вот сейчас я стою в дверях палаты и вижу результат – мой друг, мой брат фактически – стоит на своих двоих. Мы это сделали, осталось только чуть доработать.

– Давно стоишь?

Он поворачивается:

– Минут десять. Ты чего так рано?

– Решил забежать с утра, дел полно. Мне тут предложили трехдневные курсы, так что я уеду, вместо меня будет приходить парень из центра, он тебе массажи поделает, чтобы не прерываться.

Олег смотрит на меня как-то подозрительно, и приходится сделать честные глаза:

– Центр предложил, ну, чего отказываться?

– Да правильно все, поезжай, – говорит Олег, но что-то мне подсказывает, что надо будет со сменщиком договориться, чтобы легенду поддержал.

– Не звонила, – коротко говорю я, заметив в его глазах вопрос, который вслух Олег, конечно, не задаст.

Он неопределенно дергает плечом. Ладно, потом разберемся со всем, сейчас мне пора делать массаж и бежать дальше.

– Ложись.

Пока я мою руки и достаю из тумбочки массажное масло и специальные резинки, которые использую для упражнений, Олег укладывается на кровать, стягивает спортивные штаны. Я полчаса работаю над его ногами и спиной, выкладываюсь по полной – ну, я, собственно, со всеми так работаю, не умею халтурить, а тут еще и случай особый.

– У тебя пальцы как клещи, – жалуется Олег, когда я заканчиваю.

– Ну, от поглаживаний толка не будет, потерпишь.

Он рывком садится, и я морщусь:

– Аккуратнее! Давай пока без резких движений.

– Мне из айкидо пару приемов-то можно? Там без рывков, – спрашивает он, наклоняясь вперед и стараясь достать руками до пальцев ног.

Я всегда удивляюсь вот этому – он такой огромный, тяжелый, но при этом гибкий и растянутый, ни одной забитой мышцы. Я, например, даже будучи здоровым, ни за что вот так не согнусь, а он – запросто.

– Без рывков можно. Но постарайся пока ногами не махать, договорились?

– Что-то не так?

– Нет, все хорошо, но давай не будем гнать лошадей.

– Я понял. Ты торопишься?

– Да, мне надо в травмпункт заехать, убрать там смену, а потом еще в реабилитацию. Да и здесь дежурство завтрашнее отдать кому-то.

Неделя у меня обычно расписана по воскресенье, это иногда единственный выходной, сегодня среда, я освобожу все как раз до воскресенья – мало ли, как там в Москве пойдет, вдруг придется задержаться.

– Ладно, иди, – Олег распрямляется и ложится на подушку.

– Завтра к тебе… – начинаю я, но он перебивает:

– Я все помню. Удачно тебе съездить.

Да, вот это точно пригодилось бы…

В Москве теплее, я чувствую это, выйдя из аэроэкспресса на Павелецком вокзале. Хороший вечер для прогулок – площадь перед вокзалом полна народа, кругом подсветка, чувствуется что-то легкое, почти праздничное. А мне нужно левее, на Пятницкую, Мари живет почти у метро, и пешком оказывается чуть дальше, чем была ее прежняя квартира.

Дом сталинской постройки, окна светятся, во дворе стоят женщины с собаками – дворнягой и какой-то охотничьей, явно очень породистой. Я нахожу нужный подъезд, набираю код домофона – он оказался в письме, Олег напоминал Мари цифры, она всегда такое забывает. Поднимаюсь на второй этаж и не понимаю, что квартира – прямо передо мной, и только прислушавшись, догадываюсь, потому что из-за двери слышна «Энигма». Мари в раздрае – ее давно триггерит от этой музыки, она совершенно не выносит даже первых аккордов. И если уж слушает – то дело совсем плохо.

Нажимаю кнопку звонка, музыка мгновенно стихает, хотя звучала не так уж и громко.

– Кто там? – раздается за дверью нежный Машкин голос.

– Открой, Мари, это я.

Пауза. Потом поворачивается ключ в замке, дверь открывается, Мари, закутанная в плед, молча делает шаг назад и прислоняется боком к стене. За ее спиной вижу окно с большим подоконником, на нем – маленькая портативная колонка, пепельница и чашка. Даже не сомневаюсь, что Олег выбрал эту квартиру именно из-за подоконников.

Я закрываю за собой дверь, сбрасываю кроссовки и роняю на пол дорожную сумку:

– Ну, ты как тут?

– Ты зачем прилетел? – враждебно спрашивает она, и я вдруг вижу, какие у нее глаза… В них вообще ничего нет, ни единой эмоции, они пусты и бездонны. Она осунулась, под глазами синяки, в вырезе домашней футболки я вижу заклейку в районе правой подключичной вены – там стоит порт для внутривенных введений.

– Мари, нет смысла задавать этот вопрос, раз уж я все равно здесь, правда? Мне бы руки помыть.

Это сбивает ее с толку, она молча берется за ручку двери, у которой стоит, и открывает:

– Мыло во флаконе. Полотенце у раковины.

Пока я умываюсь и мою руки, она успевает забраться на подоконник с ногами и закурить.

– Ты голодный? – спрашивает, когда я выхожу из ванной.

– Нет.

– Хорошо, у меня все равно пустой холодильник, – равнодушно отзывается она.

В этом, как раз, никто и не сомневается – когда выпадает такая возможность, Мари забывает, что затем, чтобы жить, люди едят. Зато, смотрю, коньяк есть у нее, и две бутылки гранатового сока, и шоколадка даже – без сахара, все, как она любит.

– Будешь? – спрашивает она, спускаясь с подоконника и подходя к небольшому шкафу у встроенной плиты. Вынимает стакан и ставит рядом со своим на стол, вопросительно смотрит на меня.

– Буду, – я наливаю коньяк себе и ей, ей еще и добавляю сок почти до края, Мари морщится:

– Не кради градус.

– Какой градус тебе еще? Ты и так уже еле языком ворочаешь.

– Будешь воспитывать – выгоню, ночуй на улице, – спокойно отзывается она, забирая свой стакан и возвращаясь на окно.

– Я не переживаю, – сообщаю я, усаживаясь в отодвинутое кресло и беря стакан. – В доме недалеко есть отель, думаю, номер найдется.

– Продуманный, да? – она делает большой глоток и затягивается сигаретой.

– Мари… ну, упадешь ведь, что ты, как алкашка?

– Слезами горю не поможешь, надо пить, – выдает она на автомате – это у них с Олегом такая поговорка, когда кому-то совсем плохо.

– Ты, смотрю, нормально справляешься, – я киваю на пустую бутылку возле стены.

– Это третья.

– Сдурела совсем?!

– За два дня, не бойся, – она снова затягивается сигаретой, и я понимаю, что она в таком стрессе, что даже алкоголь ее не забирает.

Бедная моя зайка… Значит, все на самом деле плохо. Ладно, завтра поеду с ней, сам переговорю с врачом.

– Мари… тебе точно хватит, – встаю, забираю у нее из руки стакан и выливаю остатки в раковину. – Так, молча сиди! – предостерегаю рвущийся с ее губ вопль. – Я же хочу как лучше.

– Да?! А когда в подвал меня вез – тоже как лучше хотел?

О, ну, все, начинается… А ведь я даже возразить не могу, потому что виноват по самые уши, виноват так, что сам себе отвратителен, когда вдруг об этом вспоминаю. Прилюдно, конечно, когда Мари кусает меня, приходится держать марку и делать вид, что ничего из ряда вон выходящего не произошло – запустил свою нижнюю в экшн с чужими Верхними. Но в душе-то я знаю, что все было вообще не так, и что Мари права – я отдал ее в чужие руки, фактически – организовал групповуху с применением жестких тематических практик и изнасилованием. Вернуть бы то время – и я ни за что не повторил бы этот трюк…

У меня вдруг начинает болеть не напоминавшая о себе много лет челюсть, которую Олег раскрошил мне тогда в труху… Я перенес три операции, ходил в шинах на челюстях почти два месяца, отломки плохо срастались, болело все жутко, и есть, кроме жидкого, ничего было невозможно. Но я прекрасно понимал, за что мне это, и Олега не винил никогда. На его месте я бы, наверное, сделал что-то похуже.

– Мари… ты хочешь опять поговорить об этом? – примирительно спрашиваю я, и она вдруг кивает:

– Да. Я хочу об этом поговорить. Я хочу знать, кто были эти трое. Согласись, перед смертью я имею право расставить все точки в своей голове, да?

Мне хочется врезать ей пощечину – чтобы не смела при мне говорить эту чушь о смерти, но я понимаю, что делать этого нельзя по разным причинам.

– Мари… да какая теперь-то разница…

– Ты же сам спросил – так чего сруливаешь теперь? Господин не хозяин своему слову?

– Хозяин, – киваю. – Захотел – дал, захотел – забрал обратно, ты же знаешь.

– Так не пойдет. И мне ты не хозяин.

– Спросила бы хоть ради приличия про Олега, – пытаюсь я свернуть неприятный разговор, но не тут-то было – Мари никогда не напивается так, чтобы утратить контроль.

– Ты мне Олега тут не подсовывай. Надо будет – спрошу, когда время придет. А сейчас давай поговорим о другом. О других, – она сверлит меня взглядом с подоконника, напоминая в этом пледе на плечах какую-то злобную ведьму – волосы лохматые, вместо глаз ямы…

Я со вздохом опрокидываю коньяк в рот, чувствую, как обожгло горло и пищевод, как огненный ком провалился в желудок.

– Сигаретку, Мастер? – насмешливо спрашивает Мари, протягивая пачку и зажигалку.

– Свои есть.

Ухожу в прихожую, достаю из кармана куртки пачку сигарет и зажигалку, подхожу к окну и закуриваю, бросив пачку на подоконник. Мари вдруг утыкается лбом мне в плечо:

– Ты зря приехал, Диня… мне стало только хуже.

– Ты просто пьяная, – аккуратно глажу ее по волосам. – Завтра, чувствую, еще хуже будет. Тебе же на капельницу?

Она мотает головой:

– Нет, завтра выходной.

Ну, тогда ясно, чего она тут упражняется в литробле… А я вот съезжу с утра, поговорю с лечащим все-таки, пока она будет спать.

– Может, ты приляжешь? – спрашиваю, стряхивая пепел в пепельницу.

– Нет.

– Мари… ну, ты же в хламину совсем, завтра болеть будешь.

– Ой, правда? А так-то я здорова совсем. Уж что-что, а похмелье меня вряд ли убьет, – кривится она.

– А что, от алкоголя здорово легче делается?

– Я хотя бы перестаю беспрестанно думать. Пойдем на улицу, а? Мне душно…

Я понимаю, что справиться с ней в таком состоянии вряд ли смогу, придется потакать капризам. Мари, шатаясь, одевается у большого встроенного шкафа, делящего квартиру на прихожую и комнату, я докуриваю и иду обуваться. Она не может попасть ногой в кроссовку, чертыхается, наклонившись и едва не потеряв равновесие:

– Какого хрена, МарьИванна…

– Подожди, я помогу.

Присаживаюсь на корточки, вставляю ее ногу в кроссовку, потом – вторую, завязываю шнурки, а когда поднимаюсь, вижу, что Мари с издевкой смотрит на меня совершенно трезвыми глазами:

– Ну как, Мастер? Корона не бахнулась?

Вот ей-богу, врезал бы ей за все эти штучки, не баба – бутылка с уксусом, но не могу. Больше не могу, хотя раньше мог. И не потому, что она у своего полицейского генерала научилась давать мне отпор такими приемами, что я теряюсь и всякий раз пропускаю – нет, не потому. Это как с Олегом – бить лежачего. Хотя вот эта лежачая сама кого хочешь ушатает…

Выходим на улицу. Уже полночь, но на улице еще полно народа – то и дело кто-то попадается навстречу. Мы идем к набережной в сторону от центра, и Мари держит меня под руку, потому что на самом деле сильно пьяна, и ее шатает.

– Здесь совсем тихо, – говорю я. – Пока идем – ни одной машины.

– А если через мост перейти, так даже людей не встретишь. Мне здесь нравится, хоть и многовато цивилизации. А хочешь, я тебе покажу, где она живет?

– Кто? Цивилизация? – не очень понимаю я ход ее нетрезвых мыслей.

– Нет. Лялька. Идем, тут недалеко.

– Мари… ну, тебе зачем это?