Цитаты из книги «Тупо в синем и в кедах»

Приехала по делам родителей в одну организацию. Вахтер у входа в своей маленькой комнатке за стеклом. Резвый. Бдительный. Лысый, в больших очках и с бегающим глазом. Сбоку. На остром профиле. Как у курицы. Второй глаз закрыт бумажкой, вырезанной из обложки старой школьной тетради. Он подносит свой профиль (на котором бегающий глаз) близко-близко к моему лицу и говорит: – Ты пришла к кому. Именно так говорит, утвердительно. Без вопросительной интонации.

И в тот день – вот этот вот на вахте. Вахтенный. Со сторожевой собакой он там сидит. Японский хин в попонке. Сторожевая собака, приветливая и ласковая, боится посетителей, дрожит, трусится, жмется к ногам хозяина.

А в это время как раз и пришла телеграмма из Владивостока от Мишкиного дедушки: «Слушайте как вам нравится мальчик таки да». Прошло какое-то время, пока семья выяснила, что «таки да» означало, что мальчик поступил.

– Вас надо лишить родительских прав, Вайнштейн! Вы угробите нравственность ребенка вашими разнузданными выходками! – Что мои выходки по сравнению с вашими! Запахло мордобоем. В сапожной мастерской было много народу – одни пришли чинить башмаки, другие прятались в ней от дождя, людям было интересно. – Э! Э! – вежливо, заботливо, но властно выразил свои чувства сапожник. А сапожники, они выражаться и не так умеют. И когда сапожник показал, как он умеет, противники в ужасе выскочили из подвала, покидали друг в друга молнии из глаз и разбежались в разные стороны.

Он оказался такой симпатичный, такой застенчивый, что сразу уронил в прихожей большой керамический горшок с деревом алоэ. И алоэ шлепнулось на пол, и мокрая наша собака Каролина собрала на себя всю вывалившуюся из горшка землю. И попугай наш Терентий заорал: «Подсекай!»

Я пробралась в ванную – оттуда было удобно подслушивать: мама Дзундза рассказывала, как она познакомилась с папой Дзундзой и как они однажды поссорились на мосту, а папа Дзундза повернулся и ушел. И тогда мама Дзундза закричала с моста во весь голос, – а у нее был тот еще голос, – она закричала так, что ее услышал весь город: «Не покидай меня! – протрубила мама Дзундза. – Не покидай меня, Дзундза!» И папа Дзундза остался. Навсегда.

В нашем дворе в Черновцах во времена моего детства жил исключительной красоты человек, дворник по профессии, философ по призванию, восьмидесятилетний аристократ с метлой по фамилии Гельмер, по национальности немец. Гельмер знал пять языков и немножко латынь, правда, частенько удалялся в запои и тогда разговаривал сразу на всех известных и неизвестных ему языках. А пять языков – в Черновицах это была норма: немецкий, идиш, румынский, украинский, польский… Вот немножко латынь – это уже было где-то образование. Хотя и это никого тогда бы не удивило. Это у нас в Черновицах называлось «знать грамоту».

Сели за стол. Ну! Вот тут наших мальчишек, проголодавшихся, стоически выдержавших искушение в аэропорту, постигло следующее испытание. Джеймс сложил свои пухлые белые ухоженные лапки под подбородком и принялся молиться. Сказал, что без этого к трапезе приступить не может. Молился долго, громко, надрывно, подробно, скорбно и с укоризной поглядывал на нас. Он перечислил всех своих родственников, родственников жены, поблагодарил небо за удачный перелет и за новый галстук, купленный в дьюти-фри со скидкой. И за эти ничтожные крохи, которые ему ниспосланы на вот этом вот столе. – Женик! Ты сдурел, Женик? Ты сдурел? – это не выдержал Аркаша. – Какие крохи?! Чего тебе еще надо? Посмотри на этот стол – это же беспредел, Женик!

«Найн, никуда не ходи, – покачал головой Фрейд из моего сна, – найн. Он вообще не грузин. Он цыган! Вот продаст тебя в табор – цыганскому барону, тогда вообще никакой Англии не увидишь. И будешь ты работать нищей многодетной кормящей погорелицей, отставшей от поезда. Вычеркиваем! Вычеркиваем!»

Вы, Моцарт, вы – все же удивительный, вы – кот с чистой и благородной душою, такой смышленый и обаятельный! Помните, как-то весенним утром вы принесли мне в подарок мышь? Прямо в постель.