– Дыши! – кричит мне Сфинкс. – Дыши, дурак, посинел уже весь!
Спохватываюсь, дышу, и жить сразу становится легче.
– Спасибо, – говорю. – Я тут увлекся всякими мыслями, и они меня как-то заполнили и переполнили.
Слепой не станет об этом говорить, даже если мы с ним окажемся в пустыне, – возразил Кузнечик. – Слепой никогда не говорит о чужих делах. Он и о своих-то не говорит.
Спустя несколько часов ему, засыпавшему в постели, чудилось, что внутри него живет что-то острое, что-то с каждым приходом к Седому делающееся острее, как будто Седой затачивал это что-то волшебным точильным камнем.