Глава 3. Старший брат

Халиб

Мы с Дахи много времени проводили вдвоём в стенах моего главного офиса. Сын стал намного активнее и с бОльшим энтузиазмом интересоваться тонкостями ведения бизнеса с тех пор, как обзавёлся собственным (я переоформил на него СПА-центр в России), а также женой и ребёнком. По правде говоря, я ещё никогда не видел Дахи таким оживлённым и вдохновлённым. Конечно, мы с Евой предполагали, что ему понравится быть мужем и отцом, но мой старший сын превзошёл все наши ожидания. Он стал таким степенным, внимательным, сосредоточенным. Веселье и кутёж с друзьями совсем перестали интересовать его, хотя раньше – это мне достоверно известно – он не пропускал ни одной их разбитной вечеринки. И, Господь свидетель, о нравственном облике их участников лучше умолчать. Я смотрел на это сквозь пальцы, понимая, как бурлит кровь в теле молодого человека – сам там бывал – и ждал, когда Дахи остепенится, и сам старался ему помочь, подыскивая подходящих невест. Но мой сын проявил недюжинное упрямство, отвергнув их всех. Он желал самостоятельности в этом вопросе – и проявил её в полной мере. Уехал в Россию, нашёл там девушку, которую полюбил, и поставил нас с Зойрой перед фактом: женюсь и точка. Я видел в его глазах решимость устроиться грузчиком в порту, если понадобится, – но сделать эту милую маленькую девочку своей навсегда. Эвелина нам с Евой понравилась, в отличие от Зойры. Моя первая жена и под угрозой расстрела не призналась бы, что ей по душе русская девушка – этот союз казался ей угрозой всему традиционному укладу нашей семьи. А Зойра мало что так ценила, как традиции. Однако и ей пришлось смириться. В качестве компромисса Эвелина приняла нашу веру и пообещала помогать Дахи воспитывать детей в той же идеологии. На этом Зойра вполне успокоилась и преисполнилась благостного равнодушия к невестке.

С каждым днём пребывания в моём доме мой сын и его жена выглядели всё веселее, счастливее, расслабленнее – поэтому, когда я получил неожиданное, но обрадовавшее меня известие, то предложил Дахи задержаться ещё немного, и он с готовностью согласился. А новость заключалась вот в чём: мой старший брат Рустам, с которым мы не общались более десяти лет – со смерти отца – вышел на связь и выразил желание увидеться. Я точно не знал, чем была вызвана его неприязнь ко мне, из-за которой он так резко прекратил общение, но воссоединение семьи – это всегда радостное событие, какие бы разногласия ни существовали между её членами. Отец всегда говорил, что сила семьи – в её единстве и сплочённости. Он любил собирать родственников в своём доме, закатывать пиры, вести задушевные беседы и философские споры. Никогда не отказывал в помощи просящим, даже если они были сами виноваты в своём бедственном положении.

– Это семья, – говорил он. – Сегодня я помогу племяннику, завтра он выручит меня – и так наш род будет жить и процветать в веках.

Поэтому, получив сообщение от брата, я попросил сына остаться ещё на несколько дней, чтобы он смог повидать дядю, с которым встречался в последний раз на похоронах деда – тогда Дахи было 17.

У нас с Рустамом была разница в 10 с лишним лет. Сколько я себя помню, старший брат всегда держался со мной несколько пренебрежительно, свысока. Его манеры не шли ни в какое сравнение с тем, как обращается с младшими Дахи. И они отвечают ему взаимностью. При всей своеобразности характера Зойры, она смогла воспитать наших детей более чем достойно, и я льщу себя надеждой, что и сам приложил к этому руку. Я не терплю ханжества, высокомерия и самодовольства и считаю, что близкие люди имеют право выражать друг другу любовь, а не только уважение и подчинение. Рустам же, как мне казалось, придерживался иного мнения. Но теперь всё это в прошлом. Я искренне желал забыть все наши взаимные недоразумения ради мира в семье и укрепления родственных связей.

Мы с братом созвонились, и я пригласил его к себе в гости – выпить чарку мира, познакомиться с моими домашними, поговорить о семейных делах.

Рустам прибыл скромно, без помпы, совсем один (водитель и охрана не в счёт). Привёз подарки моим жёнам и детям. Крепко обнял меня, Дахи и Карима.

Он заметно сдал за то время, что мы не виделись: постарел, располнел, облысел… но, тем не менее, выглядел вполне довольным – или, по крайней мере, старательно это изображал. С его губ не сорвалось ни одного извинения, ни одного упрёка, ни одного презрительного слова в мой адрес, и хотя я поддерживал такой подход – оставить всё плохое в прошлом – выглядело это немного странно. Как будто не было никакой причины, чтобы игнорировать друг друга десять лет, но тогда отчего же мы не общались?

Зойра

Я сразу поняла, что шурин пожаловал не с добром – у меня нюх на такие вещи. Его постаревшее лицо – всё в морщинах, обрамлённое редкими седыми волосами – сочилось ядом, несмотря на то, что Рустам улыбался. Это была отнюдь не дружеская улыбка – скорее хищный оскал. Я видела этого скунса насквозь, он явно что-то задумал против Халиба, и это было что-то гадкое и подлое.

Поэтому мне пришлось отвлечься от детей и внуков, чтобы внимательно следить за ним – новым врагом, пришедшим, чтобы разрушить мой дом.

Одному Господу известно, сколько душевных сил я приложила ради спасения своей семьи. Сколько порывов задушила в себе, со сколькими вещами смирилась. Чтобы моя семья продолжала жить. Чтобы в ней царил мир и покой. Чтобы дети и внуки росли в счастье, любви и достатке. Я никому не позволю разрушить мой дом.

Думаю, никто из моих домашних даже не представляет, как сильно я дорожу ими. Всеми вместе и каждым в отдельности. Я и сама бы себе не поверила ещё пять лет назад, но даже эта глупая белая куропатка, являясь частью этой семьи, нужна. Мы все нужны друг другу.

Поэтому от меня не ускользнуло выражение, с которым Рустам посмотрел на Еву. Конечно, она ему понравилась внешне. Такими уж Господь создал мужчин: даже на смертном одре они остаются самцами до мозга костей. Но эта симпатия в глазах шурина совсем не похожа на то, как на Еву смотрит Халиб. Она низкая, животная, мерзкая. Рустам вполне способен сочетать её с презрением и отвращением к Еве как к человеку, хотя совсем её не знает. Думаю, с него довольно её национальности и вероисповедания – скорее всего, в этом всё дело. Потому что я не увидела в его глазах тех же чувств ко мне. Откровенно говоря, меня даже удивило, с какой теплотой и уважением взирал он на меня и Айшу. Непонятно, чем мы заслужили это отношение, так как являлись жёнами столь нелюбезного его сердцу брата.

Я не стала прямо говорить Рустаму о своих подозрениях – рассудила, что для меня будет полезнее, если он станет чувствовать себя привольно, думая, будто никто его не раскусил. Прохладно приняла его приветствия, заверения в почтении и подарки. Хорошие подарки: дорогие ткани, благовония и книги – но всё это давно перестало быть ценностью для меня.

На самом деле, Рустам заявился совершенно не вовремя. Я довольно редко вижу своего первого внука – это беспокоит и печалит меня ужасно. Надо же было Дахи жениться на русской, да ещё поселиться с нею на её родине! Конечно, Эвелина – девушка неплохая. Приняла нашу веру и ведёт себя, вроде бы, прилично, но жить в такой дали от меня… Это разрывает мне сердце! Я как раз потихоньку начала внушать старшему сыну мысль, что негоже его ребенку расти в такой дали от родной культуры, что здесь им будет намного легче и приятнее бывать наедине с женой… И тут явился шурин, джинн его раздери! Как будто нам своих проблем не хватает!

Ева

Какой странный человек нынче приехал к Терджану – не описать словами. Честно говоря, когда муж сказал, что пригласил брата, я представила кого-то вроде него самого: мужчину среднего возраста (а именно так я воспринимала супруга, хотя ему и исполнилось уже 50), высокого, сильного, бодрого… Но нам явился настоящий старик. Седой, морщинистый, обрюзгший. В принципе, тут нет ничего удивительного: у них ведь с Терджаном целых десять лет разницы, но мне не хотелось верить, что мой муж через десять лет превратится в нечто подобное. Мне-то будет только сорок…

Взгляд у моего шурина был дикий, совсем не такой, как у его младшего брата. Мне даже показалось, что в нём присутствует злоба, как будто я сделала нечто дурное ему или его семье. А когда Рустам увидел нашего с Терджаном сына… Бог мой, клянусь, в этих чёрных очах полыхнула настоящая ненависть. Однако шурин быстро взял себя в руки, фальшиво улыбнулся и спрятал дурные чувства в многочисленных складках на лице.

Мне показалось, что Зойра не слишком рада появлению Рустама. Она держалась холодно, несмотря на то, что сам он, встретившись с нею, впервые за время пребывания в нашем доме улыбнулся вполне искренне. Он называл её королевой,истинной главой семьи и вообще, всячески умасливал. Но Зойра оставалась невозмутимой и от лести странного человека не таяла.

За столом братья беседовали о семейных делах: о смерти тёти Ферузы, о её воспитаннице Диле – взрослой, но нездоровой, недееспособной женщине, которую нынче сообща содержала вся семья, оплачивая её проживание в специализированном учреждении. Мой муж говорил, что это богоугодное дело – помогать слабым, а шурин утверждал, будто бы Господь не любит увечных, потому что ему нужно войско, а не горстка хромых инвалидов. Я старалась особенно не прислушиваться к разговору, потому что этот человек начал вызывать во мне серьёзное отвращение.

После обеда Терджан повёз брата и старших сыновей к себе на предприятие, а я отправилась посмотреть новое чудо: у нас в городе недавно открылся католический костёл. Это, конечно, не православный храм, но для меня уже большой праздник и радость. Так или иначе, я верила, что это тоже дом Христа.

Хаджи пришлось оставить дома: Зойра, конечно, категорически запретила мне водить его в иноверческий храм. Как только она услыхала о том, что за учреждение строится в одном из живописных районов города, то сразу провела со мной беседу в категорическом тоне.

– Брось, Зойра, – уговаривала её я. – Что дурного случится, если ребёнок посмотрит на необычный памятник современной европейской архитектуры?

– Даже не надейся, что проведёшь меня при помощи таких незамысловатых уловок, Ева! – замахала крыльями старшая жена. – Ты знала, на что шла, когда соглашалась воспитывать ваших с Халибом детей в нашей вере! Эти глупые метания по чужим храмам не приведут ни к чему хорошему! Только запутают мальчика и в итоге он вовсе разучится верить! Хочешь поклоняться своему распятому богу – поклоняйся, а Хаджи оставь мне!

На самом деле, я понимала, что она права. Что не стоит вносить сумятицу в голову такого маленького мальчика – это действительно чревато проблемами. Поэтому я сдалась и пообещала Зойре, что буду посещать костёл исключительно одна.

Проводив мужа на работу, я переоделась, села вместе со своим личным охранником Микдадом в автомобиль и отправилась на встречу с настоящим чудом.