3

Ларсен еле сдержался, чтобы не застонать. Он знал, что разговор с господином Ушем Падэ будет тяжелым, но не представлял, что настолько.

– Я готовился, – после короткой паузы проговорил Ларсен, опасаясь, как бы голос не дрогнул и не прозвучал, как мышиный писк. – Поверьте, господин Падэ, это не минутное решение.

– У тебя ничего нет, – напомнил городничий, барабаня пальцами по столу и продолжая испытующе сверлить взглядом парня. – Ты пол жизни прожил у меня под крылом. И должен быть благодарен, а не строить планы, как сделать мою единственную дочь несчастной.

Ларсен кивнул.

– Я благодарен. И вовсе не собираюсь делать ее несчастной. Напротив. Я уверен, у меня есть все возможности стать достойным вашего уважения. Только позвольте осуществить задуманное.

Щеки городничего покрылись красными пятнами, шея побагровела, губы затряслись.

– Ты хочешь сделать предложение моей дочери! – взорвался он. – Ты! Подкидыш! У тебя нет ничего, кроме комнаты, которую тебе подарил я! Такую жизнь ты хочешь для Элианы? Говоришь, понимаешь, что несешь? Так вот я тебе скажу – ты ни рожна не понимаешь!

Городничий задышал тяжело, как рассерженный тур, глаза налились красным, ноздри раздулись, и Ларсен подумал, что господин Уш Падэ и впрямь похож на быка.

Внутри все дрожало от гнева, страха и кучи других эмоций, которые рвутся на волю, но он не имеет права их выпускать.

Ларсен сделал вдох и проговорил:

– Господин Падэ, я для Элианы хочу только самого лучшего.

– Самого лучшего? – выкрикнул городничий. – Самого лучшего? Ты считаешь, что есть на завтрак, обед и ужин чечевичную похлебку это лучшее? Или носить лохмотья? А может, хочешь, чтобы она пошла работать, как простолюдинка?

Ларсен покачал головой.

– Нет…

– Она росла в достатке, у нее все есть, – продолжал городничий. – Я старался дать ей то, чего не было у меня, и я не позволю, чтобы минутное увлечение, девичьи фантазии разрушили ей жизнь. Ты меня понял, Ларсен? Ты меня понял?

В груди парня защемило так, что захотелось выть, но он кивнул.

– Я понимаю все, что вы говорите.

Городничий вгляделся в него, словно надеется прочесть мысли, чтобы убедиться лично. Некоторое время он продолжал таращиться большими глазами цвета льда, потом с шумом выдохнул и немного расслабился.

– Пойми, Ларсен, – произнес он чуть спокойней, – я не имею ничего против тебя лично. Но есть вещи, на которые я пойти не могу. Я защищаю интересы города и его жителей. Но когда дело касается моей дочери, я особенно внимателен.

– Но она меня любит, – осторожно заметил парень. – И я её.

Городничий покривился, будто хлебнул лимонного сока.

– Может и так, – сказал он. – Но ее благополучие зависит, прежде всего, от благосостояния. Может первое время с милым рай и в шалаше. Но когда в животе третий день пусто, а чулки на пальцах прохудились и их нечем заштопать, тут уже не до милования. Уж поверь.

– Я не позволю Элиане нуждаться, – проговорил Ларсен.

– Каким, позволь спросить, образом? – поинтересовался господин Уш Падэ. – У тебя самого за душой ни гроша. Я знал, что ее дружба с тобой до добра не доведет, но надеялся, эта дурь выветрится, когда ты покинешь наш дом. Ты славный малый, Ларсен. И ты нравишься мне, иначе не позволил бы так долго жить в моем доме. Но тебе не хуже меня известно, что брак между вами не возможен. Я хочу искать жениха для нее из нашего круга и достатка.

4

Грудь Ларсена сдавила холодная лапа. Этих слов он боялся больше всего. В кошмарах ему снилось, как отец Элианы отказывает ему отдать дочь в жены, и он просыпался в холодном поту. Сейчас проснуться хотелось, как никогда сильно. Но пробуждение не наступало.

Сердце застучало часто, будто норовит пробить грудную клетку, дыхание участилось, в голове мелькнула безумная мысль и он проговорил быстрее, чем успел все обдумать:

– Я вас понимаю, господин Падэ. Но… Если я докажу, если я сумею убедить вас, что могу обеспечить Элиане достойную жизнь?..

– Как ты намереваешься это сделать? – с усмешкой спросил городничий. – Ты пришел свататься, но у тебя даже подходящего кольца нет. И, как ты понимаешь, это должно быть кольцо, не переплавленное из медного гвоздя у кузнеца. А настоящее. Изготовленное гномами из драгоценных металлов и камней.

Ларсен кивнул.

– Если я достану кольцо, вы позволите мне…

Но городничий его снова перебил.

– Если ты достанешь кольцо, я продолжу с тобой разговор. Но на этом пока все. Кольцо лишь докажет, что ты способен на разовые поступки. Благосостояние же моей дочери нужно обеспечивать постоянно.

– Я вас понимаю.

– Это хорошо.

– Значит, шанс у меня есть? – уточнил Ларсен даже не веря, что смог выбить у городничего пусть крохотную, но возможность.

Господин Уш Падэ закатил глаза и произнес:

– Ларсен, шанс есть даже у жабы, при определенных обстоятельствах. Например, если маги Ардэна превратят ее в прекрасного богатого принца. Только вероятность, что кто-то из них заглянет в нашу глухомань ничтожна.

Несмотря на тон городничего, Ларсен ощутил, как в груди затеплилась надежда, он едва удержался, чтобы не заулыбаться, как дурак. У него была заначка, накопленная за долгое время. Особая, неприкосновенная, и Ларсен не собирался упускать такой шанс.

– Обещаю, – заверил он. – У Элианы будет кольцо. Настоящее, из лавки ювелира.

Господин Падэ окинул его хмурым взглядом и напомнил:

– Я тебе ничего не обещал.

– Вы дали мне надежду и возможность, – отозвался парень

Дом городничего Ларсен покидал в спешке и даже не особо смутился, что попрощался с главой города не совсем по правилам этикета. Теперь его мысли целиком занимали сбережения.

С тех самых пор, как он стал работать, Ларсен откладывал по половине таафей с каждого заработка в особую шкатулку. Он мечтал, что однажды достанет из нее приличное состояние и на него купит домик с землей, посадит сад, будет разводить лошадей самой лучшей, терсиэльской породы, а на их продаже разбогатеет и станет не хуже городничего.

Но все это не имеет смысла, если ему не позволят быть с Элианой.

Таафей он еще заработает.

5

Вечер опускался быстро. Небо потемнело, появились холодные, как глаза озерных нимф, звезды, воздух посвежел, а со стороны леса, что на юге граничит с самим Терсиэлем, потянуло запахом сырой земли и листвы.

Ларсен, воодушевленный возможностью и неожиданным исходом разговора с городничим, почти бежал. Несколько раз налетал на прохожих, один из которых оказался габаритным огром. Он посмотрел на человека сверху вниз, как на блоху, маленькие глазки потемнели, а брови нахмурились.

– Гляди, куда прешь, – прогудел гигант.

Ларсен спешно отшагнул, извиняясь и вскидывая ладони в примирительном жесте.

– Извините, я случайно.

– Еще бы не случайно, – вновь произнес орг гулко. – Кабы не случайно, я бы тебе показал, где оргы зимуют. Топай отседава, малявка.

Чтобы не нервировать тугодумного, но очень сильного великана, Ларсен расплылся в виноватой улыбке и, пятясь, поспешил убраться.

Во дворик постоялого двора он буквально влетел.

Плотно закрыв за собой дверь, парень направился на задний двор, старясь не попадаться на глаза и не издавать звуков. В зарослях малины он опустился под дерево и принялся рыть. Рыл долго, руки устали, а под ногтями скопилась жирная земля. Когда яма достигла длинны в метр, пальцы царапнули о твердое.

Ларсен облегченно выдохнул. Шкатулка, куда он складывал заработанные таафей каждый месяц – надежно укрыта под сенью дерева, а в колючках малины никто не догадается копаться.

Сунув коробок подмышку, он, озираясь и пригибаясь, как тать, шмыгнул к задней звери и быстро поднялся по лестнице.

Когда оказался в комнате, плотно закрыл за собой дверь и задвинул защелку.

– Там должно быть достаточно, – проговорил он, отпирая маленький замок.

Шкатулка оказалась на половину забита разными кристаллами, которые во всей Виридии зовутся таафей и используются в качестве денег. Виридия большая страна, поэтому еще на ее заре было решено, что приниматься в уплату будут любые драгоценные кристаллы, добываемые в разных подземельях и шахтах. В ювелирных же изделиях использовали совсем другие камни. Их доставляли из тех мест, куда обычным жителям ходу не было. Потому их стоимость и стоимость таафей отличались.

Ларсен провел пальцами по сверкающим граням, пальцы задрожали.

– Поверить не могу, что от этого зависит мое счастье, – произнес он.

Пересчитав все камни, он с довольным лицом переложил их в мешочек, чтобы удобнее поместились в карман. Затем лег спать, подсунув его под подушку.

6

Снилось опять что-то смутное и непонятное. Он куда-то бежал, пытался прорваться сквозь какую-то стену. Но безликая толпа вокруг цеплялась за ноги и не пускала. Ему неистово хотелось попасть на другую сторону, словно от этого зависит его судьба. Однако, как обычно, едва добирался до заветной калитки, он просыпался.

В этот раз все случилось по ровно тому же сценарию. Ларсен поспешил смыть с себя остатки сна, окунув голову в таз с водой, затем насухо вытер волосы. Одевшись в свежие штаны и новую красную рубаху, он пригладил волосы и, взяв полную мошну таафей, которые копил целый год, вышел из дома.

Утро только занялось и солнце открасило верхушки деревьев мягким золотистым цветом. Лес рядом с Околодом просыпался, постепенно наполняясь птичьими трелями и шорохами зверей, которые выползли по делам.

Городок тоже пришел в движение – небольшие повозки на одну персону покатились по дорогам, булочники стали спешно открывать лавки, разносчики новостей спешили распихать конверты по почтовым ящикам.

В такую рань Ларсен встал специально, чтобы первым успеть в лавку ювелира. Пешком до нее около часа пути, но он не мог позволить себе потратиться на моноколесницу.

Проходя мимо витрин, он косился на свое отражение, боясь, что выглядит не достаточно хорошо для покупки ювелирного изделия. Хотя друзья убеждали, что Ларсен собой весьма неплох – высокий, с широкими плечами и узкой талией, суховатый, но по словам цветочницы, его это только красило. Ларсен подозревал, что цветочница в него тайно влюблена, и потому готова говорить любую ерунду, лишь бы угодить. Впрочем, возможно он действительно к себе слишком строг. Если верить моде, девушки любят голубоглазых брюнетов, а он именно такой.

– Ларсен! – окликнул его кто-то. – Парень, ты куда в такую рань?

Обернувшись, он покривился, увидев на другой стороне улицы горшечника – главного сплетника Околода. Учитывая, что Околод – город маленький, больше напоминающий разросшуюся деревню, новости в нем разносились со скоростью чиха. Особенно если в ним прикладывал свою мясистую лапу горшечник.

– Доброе утро, – нехотя поздоровался Ларсен, всем видом показывая, что торопится.

– Спешишь, да? – поинтересовался горшечник и стал перебегать дорогу, рискуя угодить под колеса моноколесницы.

Возничий прокричал ему что-то грозное и не лицеприятное в след, но горшечник не обратил внимания. С широкой улыбкой во все тронутые желтизной зубы, он приблизился и протянул ладонь.

– Ну, здорова! – проговорил он. – Ты что, спешишь?

7

Ларсен выдавил вынужденную улыбку, тратить время на разговоры с горшечником не хотелось, но грубить тоже не стоило – горшечник и об этом насплетничает, да еще приплетет своего. Потом окажется, что Ларсен его оскорбил, оболгал и вообще избил на улице прямо посреди бела дня.

– И тебе доброго, – нехотя произнес Ларсен и посмотрел в сторону, как бы намекая, что да, времени у него совсем нет. – Спешу, угу.

– Неужто ль в трактир? – с усмешкой спросил горшечник. – Слыхал туда аж из самого Брасса завезли отменное вино. Сам не пробовал и не видел, но вчера заходил гном за вазонами, сказал, что да, вино что надо. Кертерберийское, трехлетней выдержки. В Брассе, говорят, есть какие-то очень крутые виноградники. Дорогущие. Семейное дело вроде.

– Знаешь, – натянуто улыбаясь и косясь в сторону, произнес Ларсен, – с тобой правда очень интересно разговаривать. Но у меня дела.

– Да какие дела? – продолжил допытываться горшечник. – Утро раннее, а ты уборщик в кожевенной лавке. Ты ж вроде только по вечерам драишь полы. Или нет? Не хочешь поделиться со стариной горшечником?

При этих словах мужчина подбоченился и прищурил левый глаз, будто они старые друзья, а он только и ждет душещипательных откровений.

Ларсена передернуло. Он терпеть не мог, когда ему напоминают, кем работает – мало кто из парней двадцати лет мечтает вкалывать поломойкой у кожевника в лавке. Там всегда стоит жуткий запах, а к вечеру пол покрывается черными следами, будто кожевник нарочно топчется в грязи, чтобы потом испачкать. Но стоило отметить – платил он хорошо и регулярно, и Ларсену грех было жаловаться, поскольку в его положении найти работу не просто.