Цитаты из книги «Дневник шизофренички»

ля меня оно было территорией, противоположной Реальности, где царил беспощадный свет, который не оставлял места для тени и который ослеплял нас

Мы забываем, что в действительности человек был беспомощным и не отвечал за свои поступки.

Благодаря шизофренической дезинтеграции, сильно упрощающей психические процессы, нам удалось изучить механизмы формирования Я. И мы не удивились, обнаружив, что они сходны с механизмами, функционирующими у ребенка. По существу, процессы проекции и имитации, через которые Я раскрывается и дифференцируется от не-Я, используются как маленькими детьми, так и больными.

И Луи Лавель, известный последователь Бергсона, прекрасно подтверждает этот тезис, когда пишет: «Именно поэтому Я есть ничто вне своего тела и вне осознания мира в целом, существование которого без тела не было бы возможным. Не то чтобы тело создавало его посредством какого-то загадочного эпифеномена, но для того, чтобы сознание было возможным, нам следует отличать себя от остального мира, и, следовательно, обладать телом, ограниченным своими собственными пределами»

Процесс проекции используется первым, так как он предполагает неосознанность себя. Поскольку у Рене еще нет структурированного Я, она так легко проецирует свои нужды и желания на куклу Иезекииля. Уверившись в любви матери-аналитика, больная выбирает второй, более продвинутый механизм – механизм имитации. Таким образом, Рене вновь прошла все стадии имитации, через которые проходит маленький ребенок, пока работа по интроекции и идентификации любящей матери не завершилась. Но, как мы видели, по-настоящему Я синтезировалось лишь в момент, когда больная осознала свое тело. Осознание того, что ты являешься телом, оказывается необходимым для дифференциации Я и не-Я, так как именно через тело осуществляется восприятие всего, что имеет целью достичь сознания. Одновременно являясь составной частью и субъекта, и объекта, тело обладает функцией связывать наше Я с внешним миром, а также с Другим.

Рене не могла любить свое тело, пока его не полюбила мать-аналитик. Поэтому мне пришлось много им восхищаться, кокетливо одевать, чтобы показать юной больной, что я люблю это тело, и что она также имеет право любить его. Как и в случае с едой, Рене приняла к действию два механизма – проекции и имитации. Она начала с того, что пожелала красивой одежды и тщательного ухода за Иезекиилем, затем она стала копировать мои действия по отношению к ее собственному телу, которое она объективизировала в Иезекииле. Позже она стала имитировать мои жесты, мои слова восхищения по отношению к нему. Наконец, она смогла воспроизводить эти слова и жесты без моего обязательного присутствия. Имитация в «нарциссическом» плане была интериоризирована, что означало, что интроекция матери произошла. Модель превратилась в образ, который живет своей собственной жизнью и определяет имитацию. На этой стадии Рене больше не объективизирует свое тело; при отсутствии осознания его, она составила с ним единое целое. И когда у нее болит зуб или нога, она говорит: «У меня болит зуб, у меня болит нога» – так же, как она говорит: «Я умываюсь».

Фактически Рене копировала сама себя, копируя Иезекииля, являвшегося ее символом. Сначала она спроецировала собственные потребности и желания на куклу Иезекииля, а затем стала подражать ему, воспроизводя свое собственное поведение. Этот же феномен Пиаже отметил у маленьких детей двенадцати-восемнадцати месяцев, когда они проецируют собственные действия (питье, еда) на животных, а потом имитируют их, воспроизводя собственные движения. Пиаже называет эту стадию эволюции символа «стадией проекции имитационных схем».

Во время еды она заявляет: «Рене пьет свое молоко, ей его дает мама», как если бы речь шла о другом лице. Такое поведение свидетельствует о том, что, по терминологии Пьера Жане, она дошла до ассертивной стадии, т. е. до стадии, когда пациент представляет себя персонажем. Пишон[10] называет эту стадию «насыщенное лицо» – в противовес «разреженному лицу», где вступает в действие «я-себя». Для Пишона понятие «насыщенное лицо» – это набор признаков, отличающих одного субъекта от другого, тогда как понятие «разреженное лицо» определяет, наоборот, ядро личности – то, что в ней постоянно и неизменно, то, что, собственно, символизирует «я». Следует отметить, что «насыщенное лицо» у Рене – не совсем то, о чем говорил Пишон. Оно представляет собой специфическую сущность, сосредоточенную на оральном: «оральный персонаж», если можно так выразиться.

Между тем, как только копия модели оказывается хорошо закрепленной благодаря повторению, имитация постепенно отдаляется от модели. Появляется, говоря словами Пиаже, отсроченная имитация. Как следствие, Рене больше не нуждается в присутствии мамы-аналитика для того, чтобы копировать ее. Об отсутствующем объекте напоминает одно лишь имитационное движение. Это означает, что Рене, даже находясь вдалеке от своей модели, становится способной точно воспроизводить ее жесты и слова. Она ведет себя сама с собой так, как обычно вела себя с ней я. Однако, маленькая пациентка не удовлетворяется тем, что копирует движения мамы-аналитика, оставаясь при этом сама собой. Нет, она полностью ассимилируется со своей моделью: она становится собственной матерью. Мы сталкиваемся здесь с тем, что было написано Пиаже о детях, а именно с тем, что имитативное движение играет символизирующую роль, при этом символизируется имитируемый объект. Это приводит к путанице между собственно имитацией и ассимиляцией Я – эти два феномена становятся одним и тем же. Появление у Рене новой способности, а именно имитировать отсутствующую модель, имеет неоценимое значение для эволюции ее Я. Она демонстрирует, что работа по интроекции мамы начинает происходить по-настоящему. Модель не остается снаружи Я, она постепенно интериоризируется. Вместе с тем, чтобы укрепить ментальную репрезентацию мамы, еще сохраняется необходимость физического контакта с отсутствующей моделью.

Речь идет о нарушении энергетического равновесия в самом Я. Некоторые его части, связанные с определенными объектами, больше не снабжаются либидинальной энергией. В них отсутствует жизнь, тепло. В начале болезни поражаются лишь некоторые части Я. Поэтому ощущение отчуждения появляется у Рене лишь во вполне определенных случаях: в школе, на улице, т. е. в тех местах, которые имеют социальный аспект. И это потому, что первыми составляющими Я, которые испытали регрессию, были именно те, которые находились в непосредственной связи с социумом. Вся энергия, все либидо было обращено на индивидуальное Я, на Эго, при полном опустошении его социальных элементов. Чувство отчуждения, таким образом, может считаться первым знаком дезинтеграции Я: Рене потеряла способность к синтезу и ощущению перспективы. Мы, нормальные, воспринимаем мир вещей в релятивистском плане, в едином, децентрализованном пространстве, в координации различных аспектов. Каждый предмет воспринимается в соотношении с другими и в соответствующем контексте. Более того, предметам, которые видим, мы приписываем полезную функцию: стул служит для того, чтобы на него можно было сесть. В то время как больной, компоненты Я которого утратили свою энергию, больше не определяет место предметов в зависимости от их межиндивидуальных функций. Промежутки, которые разделяют предметы и определяют их порядок на различных планах, больше не существуют. Вот почему каждый предмет воспринимается как отдельное целое, кажется вычлененным, бóльшим, чем он есть в действительности, и само пространство кажется безграничным, плоским и лишенным каких-либо правил организации и третьего измерения. Это странное восприятие реальности является интеллектуальной формой потери синтеза Я. Это чувство отчуждения имеет в своей основе аффективную причину, и достоверным симптомом здесь является сопровождающий это чувство страх. Нужно сказать, что впоследствии Рене переживает ощущение ирреальности каждый раз, когда ее контакт с мамой-психоаналитиком прерывается. И мы видим, что главной причиной этого является ее агрессивность по отношению к маме.