Глава 2

Серена вернулась в свои номера в небольшом городке Хай-Найтсвуд, расположенном на расстоянии более мили от Найтсвуд-Холла, и обнаружила, что мадам Леклерк ждет ее. Мадам была парижской модисткой, которой не терпелось сколотить состояние в Лондоне. Услышав, что Серена едет в Англию, она вызвалась сопровождать ее. «Чтобы оказать вам моральную поддержку, дорогая, как того пожелал бы ваш добрый отец. Я хочу начать собственное дело, – пояснила мадам Леклерк. – За эти годы английские леди совсем забыли, что такое высокая французская мода. Теперь, когда мы снова стали друзьями, богатым дамам пора научиться, как следует прилично одеваться. Как вы, мадемуазель», – угодливо добавила она.

Серена с благодарностью приняла предложение мадам, хорошо понимая, что отец не позволил бы ей путешествовать одной. К сожалению, скоро обнаружилось, что ее компания обойдется Серене дороже щедрой зарплаты и номера, которые вытребовала модистка. Мадам оказывала ей моральную поддержку, однако ее общество навевало смертельную скуку.

Во время плавания на пакетботе мадам заболела морской болезнью. Она чувствовала себя плохо всю дорогу до Хай-Найтсвуда: то мучилась приступами тошноты, то с дрожью в голосе жаловалась на все, включая пружины экипажа, состояние дорог, влажные простыни на почтовых станциях. Леклерк плохо говорила по-английски, из-за чего Серене приходилось заступаться за француженку, когда та попадала в затруднительные ситуации. Серена вздрогнула, вспомнив один эпизод, участниками которого стали мадам, хозяйка «Ред-Лайон» и забытый ночной горшок. К тому же мадам никак не могла привыкнуть к английской погоде. «Льет как из ведра. Дождь, дождь, дождь!» – восклицала она каждый день, невзирая на то была погода хорошей или плохой.

Когда Серена сняла шляпку и шубку, мадам Леклерк заставила ее выслушать длинную речь, в которой подвергла разносу английскую еду:

– От ростбифа у меня болит живот. Одно мясо и никаких соусов. Я умираю от голода.

Глядя на полное тело мадам Леклерк, нависшей над ней, точно гриф, Серена пришла к выводу, что последняя жалоба не имеет под собой основания.

– Только взгляните вот на это! Только посмотрите, мадемуазель Серена! И это безобразие называется ужином. Скажите на милость, дорогая, как же мне, доброй француженке, можно это есть? – Мадам театральным жестом указала на сервированный стол.

Серена неохотно подняла салфетку. Пришлось признаться, что хозяйка готовит без особых изысков, однако после сегодняшнего дня Серена не была расположена сочувствовать мадам.

– Мадам, это голубь с горошком и к тому же вполне съедобный. Хотите ешьте, хотите не ешьте, мне все равно, однако присядьте, пожалуйста, я должна кое-что сообщить вам.

Серена положила голубя мадам и себе, прежде чем приступить к нелегкой задаче – сказать француженке, что им придется задержаться в Хай-Найтсвуде до тех пор, пока Серена не уладит «одно дело личного характера». На лице мадам, которая слушала, угрюмо молчала и, чавкая, уверенно расправлялась уже со вторым голубем, появилось откровенное выражение недовольства. И, как только тарелка мадам опустела, та разразилась злобной тирадой:

– Вы обещали мне, что мы едем прямо в Лондон. Сезон уже начался, а мне надо завести клиентов сейчас, пока те не успели приобрести платья. Подобная задержка разорит меня! – Пухлая белая рука запорхала у впечатляющей груди мадам. Спутница Серены какое-то время громко протестовала и была безутешна.

Пока страдания модистки обретали более бурный характер, Серена отказалась от мысли о том, что стоило ли взять мадам с собой во время посещения Найтствуд-Холла. Серена пыталась вообразить, что Николас Литтон подумал бы о ее спутнице. Наверное, он спустил бы мадам с лестницы или отправил бы восвояси. К тому же Серене пришлось бы отвечать за неминуемую ссору между мадам и поваром Николаса, после чего и речи не могло бы быть о соблюдении каких-то приличий.

Серена рано легла спать, но не могла заснуть. Из соседнего номера через тонкие стены раздавался отчетливый ритмичный храп мадам Леклерк. «Она храпит так громко, что оконные стекла дрожат», – с раздражением подумала Серена, взбивая подушку в тщетной надежде устроиться поудобнее. Миновал трудный день. Известие о смерти Ника Литтона-старшего выбило Серену из колеи, хотя она полагала, что на ней это никак не скажется. Она была недовольна собой за то, что оказалась неподготовленной к встрече. Обещание его сына помочь было палкой о двух концах. Николас Литтон вполне ясно дал понять, что отнюдь не считает ее достойной уважения.

Он был из тех мужчин, от которых исходили сигналы опасности, стоило только им войти в помещение. Было бы глупо не обращать на это внимания. От Николаса исходило нечто возбуждающее, будто он в любой момент мог совершить что-то неожиданное, преступить границы приличия ради забавы. Вздрогнув, Серена поняла, что именно это, а не физическое обаяние, влекло ее к нему. Она должна быть начеку всякий раз, оставаясь с ним наедине. Несмотря на странный образ жизни, ее репутация была безупречной. Серена не могла запятнать ее сейчас, хотя было бы неверно утверждать, что она оставалась безразличной к соблазну. К сожалению, Николас Литтон слишком хорошо понимал это обстоятельство.

Возможно, ей все же следует уговорить мадам Леклерк выступить в роли компаньонки. Из-за стены раздался особенно громкий храп, и Серена захихикала. При мадам даже мистер Николас Литтон не поддался бы соблазну преступить границы приличия. Но он ведь мог просто избавиться от француженки. Серена закрыла глаза. Ее мысли блуждали, она слишком устала, чтобы спорить сама с собой. Найтсвуд-Холл ведь так далеко от Лондона, что вряд ли кого заинтересует, что здесь происходит.

В то время, когда Серена наконец-то задремала, Николас в гордом одиночестве сидел в небольшой уютной столовой Найтсвуд-Холла, раздумывая над щекотливой темой – завещанием отца. Убрали посуду и скатерти. Перед ним лежал отчет делового партнера об интересующем его деле. Фрэнсис Элдон не сообщал ничего радужного.

Дворецкий поставил на стол перед ним графин с портвейном и баночку с нюхательным табаком, затем подбросил полено в камин и проверил, плотно ли задернуты шторы.

– Желаете еще что-нибудь, мистер Николас?

– Нет, спасибо. Скажи слуге, чтобы не дожидался меня. Я сам лягу спать. Спокойной ночи, Хью.

– Спокойной ночи, сэр. – Дворецкий поклонился и тихо вышел.

Николас налил себе портвейна и стал вертеть в руке изящный хрустальный бокал. Его мысли, как и вино, бесконечно вращались по кругу. Николас устал, и это понятно – ведь поединок с Сэмюелем получился более напряженным, чем раньше. Оба были спарринг-партнерами с детства. При ярком свете камина он грустно взглянул на свои ободранные пальцы. Не скажешь, что это руки джентльмена. Давно пора прекратить все эти глупости. Однако Николас никогда не смог бы устоять перед вызовом.

Но ему уже двадцать девять лет, в таком возрасте пора остепениться. Как напоминал Фрэнсис Элдон в своем письме без всякой необходимости, через неполных три месяца Николасу стукнет тридцать. Если не удастся изменить завещание, наследство достанется его кузену Джасперу. Если только Николас не последует совету Фрэнсиса и не женится.

Николас все время наивно верил, что адвокаты придумают, как отменить роковой пункт, однако время истекало, а их усилия ни к чему не приводили. Последняя воля отца грозной черной тучей надвигалась на него. Ему следовало раньше растормошить адвокатов. Проклятье, должен же найтись какой-то выход!

Николас встал и, чтобы не дать камину угаснуть, рассеянно бросил в огонь еще одно полено, но тут же отскочил, когда искры посыпались на коврик. Он не допустит, чтобы кто-то отодвинул его в сторону. Он не допустит, чтобы даже отец, прибегнув к шантажу, вынудил его вступить в брак.

Отец в конце жизни снова женился. Мелисса оказалась послушной женой. Эта молодая женщина согласилась стать нянькой для мужчины намного старше ее, с неважным здоровьем. К удивлению всех, кто знал его, Ник Литтон, все время ведший разгульную жизнь, с удовольствием погрузился в семейное блаженство, да к тому же стал приверженцем института брака. Николас Литтон глубоко вздохнул. Ему следовало бы все предвидеть после того последнего бурного разговора.

«Мой мальчик, до меня дошло, что ты снова устроил скандал». Простуда, которую отец схватил на охоте, задела его легкие. Стало ясно, что он долго не проживет. Николас помнил, что каждый вздох отца получался резким и болезненным, после чего следовал хриплый выдох. Однако одно он никак не мог вспомнить – точные обстоятельства скандала, который так расстроил старика. Насколько Николас помнил, речь шла о какой-то девушке, которую он пытался выдать на вечеринке за представительницу светского общества. Да, все случилось именно так. Еще было пари, которое Николас проиграл, когда эта девушка рассказала весьма трогательную историю, к тому же ее узнал один из бывших ухажеров.

До появления Мелиссы отец лишь посмеялся бы над этим, однако после второго брака он стал напыщенно-праведным. «Мой мальчик, ты слишком часто позорил имя нашей семьи», – прохрипел Ник Литтон.

«Отец, ради бога, – возразил Николас, – вы говорите так, будто я распутник. Как вам хорошо известно, я стараюсь давать волю своим страстям только в известном женском обществе. Вы сами так раньше поступали, – многозначительно сказал он. – Я никогда не подаю ложных надежд. Мне кажется, что таким поведением следует скорее гордиться, нежели стыдиться этого».

Отказ Николаса раскаяться стал причиной того, что весь гнев отец обрушил на его голову. Ник Литтон рвал и метал, проклинал сына и, наконец, когда тот не выказал ни малейших признаков угрызения совести, стал угрожать ему. «Я позабочусь о том, чтобы ты больше не смог вести подобную жизнь. Николас, ты отбился от рук, и, клянусь Богом, я положу конец этому. Помяни мои слова».

Разговор на этом закончился. Николас вспомнил о нем только после смерти отца, когда ему сообщили о значительных изменениях в завещании. Он лишь посмеялся и тогда не принял это слишком серьезно. Пока не наступил сегодняшний день.

Даже в ранней юности Николас не испытал ничего похожего на любовь, находя, что это чувство, будучи удовлетворенным, слишком быстро вянет. Из-за эффектной внешности и большой щедрости он считался завидным женихом, но в светском обществе ни одной леди ни разу не удалось заявить свои права на него. В отличие от своих сверстников, он вел себя крайне осторожно. Говорят, недавняя попытка бедной Каролины Лэм отомстить Байрону обернулась тонко замаскированным романом, в котором под вымышленными именами выведены реальные лица. Николас вздрогнул, представляя себе встречу на званом приеме с призраком отвергнутой любовницы, не говоря уже о том, что ужасные детали любого романа всегда становились поводом для сплетен в обществе.

Нет, он взял за твердое правило ограничивать свои амурные дела женщинами другого круга, которые отлично разбирались в правилах игры. Все эти годы ему везло с любовницами – те сочетали в себе красоту с опытом. Когда они надоедали, от них можно было просто откупиться. И никаких обид. Никаких страданий. Никаких сожалений. Всего несколько безделушек, щедрая сумма денег и прощай. Николаса это устраивало. Он сам выбрал такую жизнь, и она устраивала его. Николас считал, что нет никаких причин что-либо менять.

К черту, пусть все остается по-прежнему. Николас отправил письмо Фрэнсиса Элдона в камин. Когда юристы исчерпают все возможности, тогда он, вероятно, задумается о том, не пора ли жениться. Сейчас ему надо занять мысли более приятными вещами. Например, сногсшибательной мадемуазелью Сереной Стамп, ее нелепой сказкой о спрятанных бумагах и давно утерянной дружбе.

Что касается дружбы, то Серена вполне могла сказать правду – его отец в юности вел разгульный образ жизни. Войны с Францией способствовали тому, что многие предпочитали затеряться в неразберихе, царящей на континенте, и полагали, что их темные делишки забудутся. Не оставалось сомнений, что дорогой папочка Серены был одним из этой породы. Ясное дело, он был из тех, кто искал приключений. Серена сама явно принадлежала к породе тех же людей, она выдала себя, заговорив – о чем же это она заговорила? – о странствующем образе жизни.

Стамп. Эта фамилия точно была ему знакома. Утром он напишет Фрэнсису, попросит его поразмыслить над завещанием, затем как можно больше разузнать про очаровательную Серену и ее отца. Николас зевнул, закрыл камин предохранительной решеткой, задул свечи и устало отправился спать.

После долгих размышлений Серена решила представить Николасу мадам Леклерк только в том случае, если возникнет крайняя необходимость. Сама она даже думать не стала над тем, какой смысл заключается в словах «крайняя необходимость». На следующее утро Серена встала рано и покинула свои номера задолго до того, как ее спутница явилась к завтраку. Полагая, что поиск документов обернется пыльной работой, она надела скромное платье из набивного хлопка и крепкие полусапожки. Короткий шерстяной плащ защитит ее от раннего холода английской весны, волосы она уложила на голове кольцом и повязала их лентой из того же материала, что и платье.

Очаровательно! – таким эпитетом встретил ее Николас Литтон. Он сам оделся просто – облегающие лосины, темный жилет и скромный темный фрак. В знак приветствия он быстро пожал руки Серены, одетые в перчатки, но не предпринял иных попыток коснуться ее. Серена не знала, радоваться этому или нет.

Они сели в маленькой столовой, примыкающей к кухне, за чашечкой кофе и стали обсуждать, как лучше приступить к поискам, следуя единственной догадке, которая пришла им на ум.

– Думаю, можно смело предположить, что тайник находится здесь, – сказала Серена. – У вас ведь нет других домов, на панелях которых красовались бы розы?

– Нет. Оба лондонских дома и охотничий домик строили еще в то время, когда ваш отец, как вы утверждаете, передал моему эти документы. Это произошло более двадцати лет назад. Я правильно говорю?

Серена кивнула:

– Он сообщил, что отправил документы вашему отцу вскоре после моего рождения.

– Где вы родились?

– В La Bourgogne. В Бургундии. Моя мать родом оттуда.

– Значит, это место вы можете считать своей родиной?

– Нет, нет, родители мамы не одобрили ее брак. Мои родители не хотели говорить об этом. Думаю, нет такого места, которое я могла бы назвать родиной. Я нигде не оставалась столь долго, чтобы пустить там корни.

– Почему?

Серена на мгновение задумалась, поджала губы, чуть нахмурила красивые брови.

– Странно, но мне как-то не пришло в голову спросить об этом. Папа говорил, что все зависит от его деловых интересов, но я не думаю, что он сказал всю правду. Ему просто нравилось путешествовать. Я жила в красивых городах – Вене, Риме, Страсбурге и, конечно, в Париже, но все время считала себя там чужой. Мы, мои родители и я, так долго вращались в собственном маленьком мирке. У меня сколько угодно знакомых, но в действительности нет ни одного друга.

– Можно поинтересоваться, в чем именно заключались деловые интересы вашего отца?

– Ну, он пытался заниматься многими делами, – неопределенно ответила Серена. – Он предпочитал, чтобы я в них не участвовала.

– Чем бы ни занимался ваш отец, должно быть, это приносило доход. Я не мог не обратить внимания на качество и стоимость того восхитительного наряда, который был на вас вчера. Разумеется, если предположить, что деньги на него дал ваш отец.

Николас смотрел на нее с кривой усмешкой, которая волновала и в то же время злила ее.

– Вы полагаете, у меня есть богатый покровитель? Возможно, толстый пожилой джентльмен, которого я награждаю своей благосклонностью за подарки?

Николас почувствовал неожиданный укол ревности при мысли, что кто-то мог бы снискать благосклонность Серены, и он неискренне улыбнулся.

– Это нелепый разговор, – сказала Серена, почувствовав в нем перемену настроения. – У меня нет тайн, уверяю вас. А теперь давайте не будем попусту тратить время и начнем поиск документов.

Николас пожал плечами:

– Что ж, пусть будет так. Насколько мне известно, здесь имеется ряд скрытых панелей и пара тайников. Можно начать с них. Надеюсь, вы не боитесь испачкаться пылью? В некоторые из этих мест никто не заглядывал годами. Ничуть не сомневаюсь, что мы будем иметь дело с пауками. А может быть, даже с крысами.