Глава 2

В десять часов утра возле театра стоял небольшой автобус, и люди в черной спецодежде стаскивали в него коробки, большие фанерные листы, установки с фонарями.

Возле автобуса толпилась кучка людей с сумками и ежилась от холода. От дверей театра к автобусу метался Звездоруков и хватался то за один угол коробки, то за другой:

– Осторожнее же! Вы сейчас принесете мне колоссальные убытки! Тихонько же! – Затем он подбежал к группе артистов. – Сейчас загрузим реквизит и усядемся. Веткин! Игорь! Ты же умеешь играть на аккордеоне, чего ж не взял-то его?

– Я еще и на рояле умею, – пробурчал Игорек, кутаясь в модную короткую куртку. – Сейчас маменька с бабушкой подкатят.

– А, это хорошо, – не вник в суть шутки Звездоруков. – Ребятушки! Ну что ж вы делаете-то?! Ну куда ж вы эту декорацию корячите?

Анжела Кузьминична была сегодня особенно ярко накрашена, поэтому чувствовала себя непревзойденной красавицей.

– Эдмунд Леонидович, я займу на вас место, – подошла она к Банченко, кокетливо дергая смоляными бровями.

– И на меня тогда тоже, – зачем-то вклинилась в их разговор Татьяна. – Нам ехать долго, мне надо за Эдом присмотреть. Да и комфортные условия ему создать.

– Я тоже могу создать условия, – вскинула голову Анжела Кузьминична. – И, милочка, мне надо обсудить с ним некоторую роль… Все же серьезные вещи везем.

Татьяна фыркнула. Кому, как не ей, знать – какие вещи они везут! Вчера вечером Эд допек ее своим нытьем, и она позвонила Криворукову, дабы узнать репертуар. Как выяснилось, главреж и сам толком не знал. Но наметил «Гадкого утенка» и «Гамлета». «Гамлета» Криворуков совал везде. Просто непонятно, кто ему сказал, что эта постановка у него удалась. Татьяна засомневалась, что в новогоднюю ночь люди возжелают лицезреть страдания датского принца, и заставила главрежа перезвонить заказчику. Через полчаса Криворуков позвонил ей в полной истерике – заказчик совершенно не хотел никаких спектаклей, он желал утром тридцать первого числа детский утренник, а в новогоднюю ночь ему мечталось, что артисты будут веселить народ вплоть до утра. Но не спектаклями, «кому они нужны», а веселыми номерами. А поскольку никаких номеров намечено не было, Криворуков впал в панику. Это еще хорошо, что у Татьяны имелся «знакомый сценарист», которому она могла позвонить в любое время. За вполне разумную цену он мог написать любую вещь. Вот и звонил главреж Татьяне Олеговне.

На самом деле никакого знакомого сценариста у жены Банченко не было, это она сама писала сценарии по требованию главрежа, за что получала деньги, которые могла потратить без ведома Эда. Поэтому замечание про серьезные вещи у Татьяны вызвало улыбку. Она постаралась, чтобы в сценарии не было ничего серьезного.

– Я сяду один! – рыкнул Эд, глядя куда-то в морозную даль. – Мне нужно накопить силы для выступлений.

Анжела Кузьминична фыркнула и быстренько подлетела к Чеботареву.

– Васенька! Да я смотрю, ты с гитарой! – всплеснула она руками. – Это же сказочно! Сейчас мы сядем в автобус, и ты будешь нам петь! Знаешь, какую… кхм… Бе-е-елой акации…

– Кто там блеет на морозе? – не разобрал родного голоса Криворуков. – Не сметь так фальшивить! И портить голосовые связки на морозе!

– Любимый, это я напела, – обиженно поджала губки Анжела Кузьминична и демонстративно полезла в автобус.

Тут же засуетились остальные члены труппы, стали подталкивать Анжелу Кузьминичну под толстый, арбузный зад. Но она с сумками застряла в узких дверях, и ей ничего не оставалось, как усиленно кокетничать.

– Ой, и кто это ущипнул меня за попу? – изо всех сил хихикала она, пытаясь протолкнуться в автобус. – Эдмунд, это вы! Признавайтесь, шалун! Ишь, и глазки сразу отвел!

Банченко, который отрешенно пялился на тусклые фонари и думал о высоком, вздрогнул, как от пощечины:

– Не смейте! Слышите? Не смейте приписывать мне свои пошлости! Я даже жену! Даже жену не щипаю за… за такие нелитературные места, словоблудка!

– Жену не смеете, а меня ущипнул, – стояла на своем Анжела Кузьминична. – А потому что мои аппетитные формы не оставили вас равнодушным! И нечего тут мне…

В этот момент Чеботарев приналег плечом на пышный зад Криворуковой, и дама влетела в салон. Тут же все дружно понеслись занимать места.

Дина особенно не стремилась усесться первой. Мест всем хватит, а толкаться… Но волна коллег протолкнула ее вперед. Дина уселась к окну и расстегнула верхнюю пуговицу шубки, так как в автобусе было жарко.

– Диночка! Я к вам! – тут же плюхнулся рядом Эдмунд Банченко, аккуратно поправляя хохолок на голове. – Мне надо подпитаться от вас молодой, пылающей энергией! А то эти бабы…

– Да садитесь, место свободное, – пожала плечами Дина и отвернулась к окну.

– Вот и славно, позвольте мне прижаться к вашему плечику… Чтобы подпитка шла быстрее.

– Вы и так уже прижались… и совсем не к плечу, – фыркнула девушка. – Вы бы чуть отодвинулись, а то я тоже могу подпитаться. Весь ваш талант ко мне и перейдет.

– Уж ты ж! – точно ужаленный, отскочил Банченко на край сиденья. – Но я буду дышать вашими ароматами.

Дина усмехнулась и снова повернулась к окну.

Татьяна, заметив своего мужа возле Дины, сцепила зубы. Конечно, ей было крайне неприятно! Эд опять не собирался замечать супругу. И для кого, спрашивается, она надела эту новенькую беленькую шапочку, которая ей так идет? И сапожки подобрала беленькие. Но Эд опять ничего не оценил!

– Татьяна Олеговна! Вы сегодня такая красивая! – вдруг на весь автобус выдал Игорек Веткин. – Садитесь сюда, я вам место нагрел.

И Татьяна гордо кивнула головой. Пусть супруг не думает, будто она отрезанный ломоть.

– Спасибо, Игорек, – нежно улыбнулась парню она. – А когда мы уже поедем?

– Как?! – взревел вдруг Криворуков. – Как мы можем поехать, если у нас еще не вся труппа в сборе?! Вот где Крутикова?! Я же предупреждал, чтобы без…

– О! Вон она несется, – заметил Чеботарев. – Ничего себе – бежит! Вон, как лихо через заборчик перепрыгнула! Только сумки в разные стороны!.. Надо ее к Олимпиаде готовить.

– Я тоже успел отметить ее спортивную фигурку, – процедил Эд. – Но для искусства этого мало. Нужно как минимум иметь талант. Поэтому из всего нашего театра только я и Дина по праву считаемся актерами.

Татьяна напряглась. Сейчас начнется вечная песня мужа «Нас, талантливых, так мало!». Как бы это прервать?

– Здрасте всем! – влетела запыхавшаяся Женька. – Дин, садись со мной, сейчас такое расскажу – умрешь от нервного срыва! Прикинь, я убежала сейчас, пока мои спали! А то бы… Эдмунд Леонидович, отпустите шубу Дины, вы же ее держите!

Банченко крякнул и нехотя подвинулся. Дина тут же упорхнула к подруге, а на ее место неторопливо села Татьяна:

– Эд, расстегни пуговицу, тебе трудно дышать… И развяжи шарф, он пуховый, тебе будет жарко.

– О-о, – воздел глаза к потолку Банченко. – Как же я устал. Татьяна, займись собой! У тебя тоже пуговицы застегнуты!

Татьяна опустила глаза. И в самом деле, пора бы и собой заняться, чего это она все о нем и о нем… В автобусе было жарко, поэтому она скинула шапочку и тряхнула головой. Волосы упали на воротник.

– Фея! – восторженно выдохнул Веткин, который сидел прямо за ней.

Татьяна даже почувствовала, как он осторожно потрогал ее локон рукой. Видимо, это заметила и Анжела Кузьминична, потому что тут же последовал ее окрик:

– Игорек! Вы что – блох там ищете? Повторяйте лучше свою роль. – Жена главного не терпела конкуренции. Любить должны были только ее.

– Динка, ты не поверишь, – вовсю делилась своими домашними хлопотами Женька. – Вчера как своему сказала, он как встал в третью позицию, дескать, никуда не поедешь, и точка! А я… Можешь себе представить, я даже спорить не стала. Только об его голову елку погнула…

– И почему вот вы, Женечка, мужа не слушаетесь? – вздохнул Чеботарев и достал гитару.

– Васенька! – сразу же оживилась Анжела Кузьминична. – Спой ту песенку, которую ты для меня сочинил!.. Мне бы только смотре-е-еть на тебя-я-я…

– Это вообще-то Есенин написал, – выдал информацию Игорек. – И совсем не вам.

– Много ты понимаешь, – фыркнула Анжела Кузьминична. – Это Есенин не мне, а вот Васенька ее специально для меня придумал! Настена! Ну, мы скоро поедем-то? А где он? Где мой муж-то? Он с нами не едет?

– Еще никто не едет, мы на месте стоим, – снова не выдержал Игорек.

Анжела Кузьминична только собралась язвительно ответить негоднику, как в автобус с криками ворвались дети.

– Мама! Мы тебя нашли! – крикнул краснощекий карапуз и кинулся на руки к Женьке.

– Граждане! Мы отъезжаем! – появился в дверях Криворуков.

– Погодите отъезжать! – подскочила Женька. – Мне детей вернуть надо! Ванечка, а папа-то где? Вон он? Петр! Твою мать! Забери детей, я сказала!

Возле автобуса стоял Петр и смотрел через окно на Женьку глазами спаниеля.

– Женечка… мы не можем остаться без тебя, поэтому решили ехать вместе с вами, – выдал он.

– С ума сошел?! – вскинулась Женька. – Ты даже сумок не взял! Водитель! Водитель, не пускайте этого полоумного! Ванечка! Бегом к папе, он сейчас купит вам… Он сейчас нарядится Дедом Морозом, и вы можете просить у него что угодно! Петя! Отведи детей к маме!

– Но Женя! – жалобно поскуливал Петр, принимая барахтающегося Ваньку из рук Чеботарева. – Но… ведь Новый год!

– Я отпрошусь и приеду! – уже махала им рукой в окно Женька.

– Водитель! Трогай! – скомандовал Криворуков, и автобус, нещадно чадя, тронулся с места.

Чеботарев тут же грянул на гитаре «Прощание славянки». Женька отвернулась и тихонько всхлипнула. Анжела Кузьминична промокнула глаза шарфиком:

– Какая любовь! Какие чувства! Ах, молодость… Крутикова! Вылезай! Не порти нам Новый год.

Но никто никуда не вышел, все устроились на своих местах, а на место кондуктора умостился Криворуков и прочитал обращение. По бумажке:

– Дорогие мои одно…

– Сельчане! – рявкнул Чеботарев.

– Однопометники! – весело докончил Веткин.

– Одномандатники, тоже можно, – подключился Банченко.

– Дорогие мои одно… коллеги! – извернулся Криворуков. – Я вам сейчас быстренько прочитаю план наших действий, а вы чтобы не вздумали мне его нарушать! Итак… Сегодня, то есть тридцатого, мы приезжаем, располагаемся в отдельных комнатах…

– Мы едем в столицу? – подпрыгнул Веткин. – У нас у каждого будет своя комната?

– Не юродствуйте, Веткин, – строго посмотрел на него главный. – Жить будем в Доме культуры…

– В старом клубе то есть, – перевел Чеботарев. – Он хоть топится?

– Приедем, и затопят, – строго посмотрел на него Криворуков. – И у каждого будет своя комната. То есть женатые пары, это мы и Банченко, будут жить в своих комнатах, Дина с Женей Крутиковой, а Чеботарев с Веткиным.

– Я требую отдельной комнаты! – подскочил со своего места Банченко.

– Это можно… – кивнул Криворуков. – Там есть склад, можно освободить. Но без отопления.

– Какой ужас, – охнула Татьяна. – Нет, Эд будет жить с семьей, в отапливаемом помещении. Ему нельзя терять голос.

– Позвольте продолжить, – опять уткнулся в бумажку главный. – Значит, сегодняшний день уходит на обустройство. А завтра, прямо с утра, мы даем детский утренник в десять ноль-ноль. А в семь мы покажем «Гамлета».

– Как?! – округлила глаза Татьяна. – Опять «Гамлета»? Но нас же просили не ставить эту нудятину на праздник!

Криворуков гордо тряхнул головой и глазами, полными презрения, уставился на Татьяну:

– Как?! Как у вас язык повернулся назвать это великое произведение нудятиной?

– Это не у меня язык повернулся, это заказчик так назвал великое произведение, – пробурчала Татьяна.

– И он прав, – вступился за нее Игорь Веткин. – Потому что в нашем исполнении это произведением-то назвать сложно. Опять Эдмунд Леонидович забудет слова, Анжела Кузьминична снова выпросит роль Офелии, и Гамлет будет строить глазки собственной матери в исполнении Дины!

– Остановите автобус, я выйду, – надменно поднялся Эдмунд Леонидович.

Они уже проезжали густой лес, но водитель тут же остановил автобус.

– Кому выйти понадобилось? – крикнул он со своего места. – Если че, так все дела можно сделать за автобусом, а то в снег провалитесь.

– Это какой-то ужас, – обиженно плюхнулся на свое место Банченко.

– Хорошо, что вы остановились, – встала Татьяна Олеговна. – Анастас Борисович, если вы не забыли, мы должны еще елку с собой привезти. Вот здесь и можно ее срубить. Вон какая красавица растет.

– Елки рубить нельзя, – надменно фыркнул супруг.

– А мы потом штраф заплатим, – успокоила его жена. – Эд, пойдем с тобой рубить. Я выберу, а ты срубишь.

Ей так хотелось, чтобы муж вышел с ней, чтобы заметил, как она хороша в этой короткой дубленочке, в новой белой песцовой шапочке и белых же сапожках. Но Эд больше не проронил ни слова. Он смотрел в окно. Зато подскочил Веткин:

– Татьяна Олеговна! Я с вами! Я срежу эту елку… Господа! У кого-нибудь есть ножик?

– Я топор взял, – вытащил откуда-то топор Криворуков. – Но рубить я не могу, у меня ревматизм.

Со своего места поднялся Чеботарев.

– Пойдемте, братья славяне, помогу. Вы ж без меня утонете сразу… Татьяна, ты идешь? Веткин!

Они вышли из автобуса и направились к славной пушистой елочке.

– Тань, ну как? Нормальная? – повернулся к Татьяне Чеботарев. – Рубим?

– Да, наверное… – равнодушно отозвалась та. – Руби, да пойдем в автобус… Холодно уже.

– Вы замерзли? – встрепенулся Веткин. – Давайте я вас согрею.

– Еще чего, – фыркнула Татьяна и надменно отвернулась. Этих слов она ждала вовсе не от Веткина.

В этот же миг в нее попал снежок. Она вздрогнула.

– Что это? – недоуменно уставилась она на своих спутников.

Те усердно рубили елочку. Татьяна отвернулась… и снова в нее попал снежок.

– Да что ж такое-то? – возмутилась она и тут же получила целую порцию снега прямо в лицо. – Игорь?!

– Догоняйте! – весело крикнул он и бросился в сторону, проваливаясь в снег.

– Еще чего… – дернула плечиком Татьяна и полетела в снег – противный Веткин столкнул ее с протоптанной колеи.

– Мамочка, – пискнула Банченко и беспомощно огляделась. – Чеботарев! Василий, помогите!

– Игореха! Вытаскивай женщину, – распорядился тот, не отвлекаясь от елки.

Игорь подал Татьяне руку и пристально посмотрел в глаза:

– Позвольте вашу руку, королева.

Татьяна сначала хотела отказаться, но, подумав о том, что сейчас наверняка Эд смотрит в окошко, величественно подала руку:

– Тяните, – позволила она.

Он быстренько выдернул ее из сугроба.

– Ух, какие холодные руки… и в самом деле, замерзла… Чего ж вы варежки не носите?

Игорь приблизил ее руки к своим губам и стал отогревать их дыханием.

– Ну, хватит, – смутилась Татьяна. – Пойдемте в автобус.

Веткин на секунду задержал ее руки в своих.

– Татьяна Олеговна… Королева… Я хочу, чтобы вы знали… Не у всякой королевы есть достойный король, у многих шуты на троне… но верный паж быть обязан!

Она испуганно отдернула руку и поторопилась в салон.

Всю оставшуюся поездку в автобусе ее не покидала мысль о шуте на троне. Господи! Конечно же, Веткин говорил об Эдмунде. Да, она и раньше понимала, что муж о себе больше говорит, чем того стоит, но она не знала… вернее, отказывалась понимать, что это заметно другим. И вот теперь этот мальчик. Хотя какой же Веткин мальчик? Всего-то на восемь лет младше ее.

А ведь раньше Эд был совсем другим! У него были способности, он все время чего-то добивался. Правда, сильно переживал из-за того, что ему не давали больших ролей, зато как он работал над каждой ролью! А уж когда ему выпадало счастье играть главную роль… такое было всего один раз в жизни… В прошлой жизни, в прошлом театре, откуда она его выдернула и перевела в этот. Они жили в другом городе, и Эд с Татьяной познакомились именно на подмостках большого театра. Работали вместе. Она была одной из ведущих актрис, а он… он откуда-то перевелся. И он… Он ее полюбил. Боже! Какие Эд ей дарил охапки цветов! Даже женщины – коллеги по театру, завистливо вздыхали. А уж они-то повидали на своем веку достаточно цветочных корзин. Конечно же, она не могла его не заметить, а позже и полюбить. Они были такой чудесной парой. Правда, она играла много и ярко, а он все больше оставался в тени. Но их это ничуть не расстраивало. Ей тогда так думалось. Потом она захотела ребенка, а Эд стал отчаянно сопротивляться. Он говорил, что еще не состоялся, что им будет тяжело, потому что и зарплата у него маленькая, и в общем… Она тоже поняла, что с ребенком торопиться не стоит. А потом муж загрустил. Да сильно. Он жаждал больших ролей, а ему не давали. И Татьяна придумала выход. Они уехали в далекий городок, где проживали Танины родители, она похлопотала, подключила знакомых, и очень скоро их с Эдом взяли в труппу. Анжеле, легкомысленной супруге главного режиссера, Эд сразу запал в душу. Это и неудивительно, он был единственным ярким мужчиной в их театре. Криворуков же по наущению своей жены принялся осыпать Эда заманчивыми предложениями. Здесь не было скрупулезных разборок спектаклей и репетиций, здесь было все просто. Слишком просто. Даже такие серьезные вещи, как «Король Лир», «Оптимистическая трагедия», «Отелло», ставили быстренько, едва ознакомившись с текстом. Но Эда это не удручало. Он наконец-то стал примом! На нем держался весь репертуар, на него ходил неискушенный зритель, и, о счастье, его стали узнавать в лицо. Эд даже машину принципиально не хотел брать – пусть люди наслаждаются артистом воочию.

А Татьяна отошла на второй план… Нет, даже не на второй. Потому что первые и вторые роли делили между собой молоденькая Дина, к которой неровно дышал главреж, и Анжела, его жена. Особенное место занимала Женечка, неизменно игравшая девочек и мальчиков. А вот для Татьяны ролей не находилось. Потому что была еще Олеся Викторовна – актриса в возрасте и жена одного из воротил города, была еще Алевтина – какая-то там родственница самой Анжелы, была… Ой, да актрис-женщин здесь было еще человек семь. И все – жены, любовницы, родственницы… Хорошо, что хоть сейчас они не поехали. Криворуков даже думать боялся, как бы это он предложил чес по району Олесе Викторовне! Вот и не доставалось Татьяне стоящих ролей. Да она и не расстраивалась. Ведь ее Эд взлетел так высоко… Сначала. А потом он слишком сильно привык к положению звезды, к своей незаменимости и безупречности своего таланта. А Татьяна изо всех сил поддерживала в муже эту уверенность. Эд стал относиться к ней свысока – она не представляла уже собой яркую личность. И тут Татьяна промолчала… Ой, да что теперь вспоминать. Сама во всем виновата, а значит… А значит, и в чувства муженька надо приводить самой.