Однако вопрос решился сам собой. Возвращаясь из магазина, нагруженный пивными бутылками Акакий Игоревич возле своего подъезда на скамейке заметил сгорбившегося соседа со второго этажа – Леньку Викешина, известного гуляку и балагура. Несмотря на болтливый язык, Викешин имел золотые руки, делал ремонты в квартирах, а поскольку работа была приходящей, то постоянного заработка у Леньки никогда не водилось, а посему не водилось и постоянной жены. На Акакия Игоревича Ленька всегда посматривал чуточку свысока, норовил оскорбить и звал его исключительно ботаником. Поэтому дружбы между соседями не водилось. Вот и сейчас, гремя бутылками, Акакий собирался быстренько проскользнуть мимо скандального типа, однако тот его окликнул как никогда добродушно:

– Эй! Брюхозвонов! Составь компанию, ботаник!

Акакий Игоревич мгновенно спрятал пакет с пивом за спину и поучительно выговорил:

– Во-первых, я вам никакой не Брюхозвонов! Моя фамилия пошла от французских предков, и я Акакий Игоревич Распузон. Слышите, как звучит: Распузон-н-н-н... Буковку «н» надо немножко в нос говорить. И потом... Я вовсе не ботаник по профессии, как вы выражаетесь. Но предпочитаю отдыхать культурно, и вам составлять компанию...

– Да не грузись, ты чего – обиделся, что ли? – совсем беззлобно отмахнулся Ленька. – Не обижайся. Тебе, может быть, хорошо, ты в интеллигентной семье воспитывался и вот теперь такой весь... дико окультуренный, пиво в пакетике носишь. А я, может быть, из неблагополучной семьи вырос! Чего от меня ждать? Но я тебе так скажу, французский Брюхозвон...

– Распузон, вы хотели сказать... – быстро поправил Акакий.

– Ну да, – мотнул головой сосед. – Так вот. Я тоже люблю отдыхать культурно, а у тебя, я слышал, жена уехала. Вот по этому поводу у меня к тебе предложение. Пойдем к тебе повышать культуру, а?

Акакий замялся. Вообще-то ему хотелось с женщинами...

– Не, ты не думай, я теперь тоже культурный делаюсь, – видя его замешательство, наседал Ленька. – Я ж в театре работаю! Да, в Театре оперы и балета. Мы там полы перестилаем. У меня там такие знакомые дамочки заимелись... – Сосед лихо подмигнул и по-свойски ткнул Акакия под ребро.

Акакий крякнул от «дружеского» тычка, но, что называется, лица не потерял.

– Мне бы все же хотелось с девицами творческого плана... – смущенно зарделся он. – Я, знаете ли, все больше к искусству тяготею...

– Во! – обрадованно подскочил Ленька. – У меня как раз одна Марья-искусница на примете имеется. Потолки шкурит – пальчики оближешь. Натуральная балерина! Не, ну это она пока театр на ремонте, а так-то она все путем – ногами крутит, по залу прыгает, всяких лебедей пляшет. Да чего я тут рассказываю? Мы ее сейчас и вызвоним! Слушай, пока тебя уговаривал, во рту сушняк образовался, пивка открой, а...

Уже дома, вызванивая свою знакомую, Ленька пояснял:

– Ее Лидкой зовут. Так классно кафель обдирает – не успеешь стопку опрокинуть, а в ванной уже голые стены.

– Но... позвольте! – вытаращил глаза Акакий. – Вы же говорили – балерина!

– А я что, спорю? Балерина и есть, – согласился Ленька. Потом закатил глаза и по слогам выговорил: – Я ж тебе популярно объясняю – театр на ре-мон-те. Работы у ней пока нет! Вот она и пристроилась стены штукатурить, чтоб стаж не прервался. Неужели не ясно? Алло! Лидка? Привет! Это я, Ленчик. Слышь, тут такое дело...

Через час к Акакию заявились две гостьи, и он сразу даже не распознал, которая из них балерина. Обе были выше его на голову, имели помидорные щеки, тыквенные груди и внушительные бедра. Ни по фигуре, ни по весу вычислить балерину не удалось – обе барышни весили, как приличный бычок-трехлетка. И только, когда Ленька самолично представил дам хозяину, все встало на свои места:

– Акакий, иди знакомиться... Да не красней ты! Ну прям какой недоделанный... Вот это Аленка, она это... оперная певица, а вот это Лидка, наша балерина. Лид, задери ногу, покажи, как ты можешь...

Утром Акакия Игоревича разбудил телефонный звонок. Сначала он упрямо прятался под одеяло, ждал, когда Клавдия сама снимет трубку, но вдруг откуда-то с кресла кто-то протрубил:

– Слышь, Аркадий, трубку-то сыми! Может, жена звонит...

Акакий в один миг вспомнил вчерашнее веселье в кругу «балерин и оперных певиц» и обомлел. Ё-перный театр! Это ж надо так вляпаться! Балерина!

Звонок меж тем просто раскалывал больную голову. Кажется он, как хозяин дома, лично бегал после пива за двумя бутылками водки и за шампанским...

– Аркадий, сыми трубку, говорю! – уже не выдержала дама. – А то сама возьму!

– Да не Аркадий я! – слабо огрызнулся Акакий Игоревич и поплелся к телефону. – Алло, слушаю вас, говорите.

– Папа!!! Пап!! Тут у меня такое... – послышался в трубке плач.

Хмель из головы у Акакия Игоревича немедленно улетучился.

– Алло! Кто это? Аня? Анечка, что стряслось?!

– Акакий Игоревич? – уже послышался чужой женский голос. – Вы извините, Анна пока не может говорить, у нее стряслось несчастье. Она на трассе сбила человека насмерть, я – свидетель, но согласна ничего не видеть, не слышать и вообще исчезнуть из вашей жизни, если вы мне ровно через час привезете сто тысяч рублей. Согласитесь, весьма умеренная плата за человеческую жизнь. Только поторопитесь, я жду ровно час.

– Но... Подождите, куда везти?

– Запоминайте. Значит, выходите на остановке у железнодорожного вокзала и стоите, никуда не отходите. Я к вам сама подойду. Чтобы вы меня узнали, я буду с собачкой. У собачки ошейник коричневый... м-м-м... в желтенький цветочек, вы не ошибетесь. И вы мне без лишних разговоров отдаете деньги. Только учтите – полная конфиденциальность в ваших интересах. То есть, конечно же, в интересах Анечки. Ой, с ней творится настоящая истерика, слышите?

Конечно же, он слышал. Да, слышал, как безутешно рыдает его Аня. Так она еще никогда не плакала! Даже, когда была маленькая и на даче разбила коленку о битую бутылку. Он тогда бегом тащил ее на руках два километра, а следом за ними бежал Данька и только изредка останавливался, чтобы подождать задыхающуюся Клавдию. Акакий тогда успел, ножка не сильно пострадала. И сейчас успеет. Такая у отцов доля – выручать из тяжкой беды своих детей.

– Арка-а-аша, ну что там? – тянула с кресла тучная балерина Лидочка. – Мы опохмеляться будем или как? Хочешь, я могу яичницу сварганить или пельмени сварить...

Акакий метался по комнате, хватая то теплую кофту Клавдии, то свои старые трико, то зачем-то плюхался на пол и натягивал шерстяные носки. Он все никак не мог сообразить, что же именно сейчас ему делать.

– Так. Стоп. Надо сходить... Прежде – сосредоточиться! – И он быстро шмыгнул в ванную, заперся на шпингалет и на всю катушку включил холодную воду.

Через секунду Лидочкины уши пронзил душераздирающий вопль. Потом послышалось кряхтение и наконец из санузла выплыл бодрый, посвежевший, но жутко озабоченный хозяин квартиры.

– Дорогая Лидия... – начал было он, но его тут же прервали.

– А где у тебя пельмени? Я уже смотрела, в холодильнике только рыба вареная, – капризно надула губы работница театра.

– Рыба потом, – отмахнулся Акакий. – Лидочка, вам надо срочно... покинуть помещение.

– Чего это покинуть-то? – вытаращилась на него Лидочка. – Мне Ленька сказал, что у тебя жена надолго уехала. Я в общаге уже сказала, что меня две недели не будет. Хотелось хоть немножко по-человечески пожить, чтоб там душ три раза в неделю, все дела...

До Акакия смутно доходило – барышня вовсе не собирается выматываться из его благоустроенной отдельной квартиры. У барышни вдруг оказались на его отдых свои планы! Только ее сейчас не хватает... Он тут болтает о всякой ерунде, а там Анечка! Господи, она такая беззащитная девочка... Кого же это она насмерть? Вот ведь беда – насмерть! Ничего уже не исправишь. А может, не совсем тот несчастный умер-то? Может, его можно еще того... восстановить? Нет, тогда бы Аня так не кричала. Она хладнокровная, умная... Ой, ну как же вышло-то? Если насмерть, ее ведь посадят в тюрьму... А Яночка?!

– Ты чего, молишься, что ли? – дернула Акакия за рукав его гостья...

Распузон вынырнул из своих сумбурных мыслей. Как же ее зовут, балерину-то? То ли Милочка, то ли...

– Ирочка, все потом!

– Какая я тебе Ирочка? Я, промежду прочим, Лидочкой всегда была!

– Хорошо-хорошо. Все потом, Лидочка.

– Да ты мне еще вчера вечером про «потом» говорил! – уперла крепкие руки в крутые бока девица. – Я, главное, притащилась, Ленька меня оставил, сказал, что будет все путем... А этот ботаник меня в кресло усадил и сначала все нудил: «Лидоська, я вам подарю волсебную ноць, но только если вы покормите моего котика!» И пока я, как дура, кормила его котика, он бесстыже захрапел... А теперь просыпается и снова «потом»? Фигу с дрыгой!

Акакий злобно запыхтел. Когда дело касалось его семьи, он умел быть безжалостным:

– Если вы сейчас не уйдете... если не уйдете... я позвоню... Позвоню сыну! Он придет, и его охрана выставит вас вон!

– А я скажу, что теперь я его новая мамочка! – перекривилась Лидочка.

– Тогда он выбросит вас самолично, – успокоил ее Акакий. – И вообще, мне сейчас не до шуток. У меня... Все! Я сажусь к телефону!

И он действительно уселся к телефону.

Лидочка, покрывая трехэтажными эпитетами всю родословную незадачливого кавалера, с грохотом начала обуваться. Потом выскочила в подъезд, с силой хлопнула дверью и уже не слышала, куда там звонит этот ненормальный ботаник, любитель театра.

– Алло, Даня? – звонил в это время Акакий Игоревич сыну. – Даня, мне нужно срочно сто тысяч рублей. Срочно, сынок! Вопрос... жизненно важный вопрос... Ты ж понимаешь, я бы так не стал... Спасибо, сын. Все, лечу!

Бросив трубку, Акакий передохнул:

– Ну, если сейчас на такси, в самое время успею...

Конечно, деньги Данил дал. И даже не спросил зачем, только пристально вгляделся в черные круги под глазами родного отца.

– Я тебе все-все расскажу, но... Через полчаса, хорошо? – лопотал Акакий Игоревич, пряча за пазуху пакет с деньгами. – Я быстро...

– Пап, ты успокойся. Может, помочь чем? – участливо спросил сын.

– Нет-нет, я сам... мне надо обязательно самому... – затараторил Акакий и взглянул на сына с непередаваемой болью. – Только бы успеть, Даня...

Он поймал такси прямо возле офиса Данила.

– Доставьте меня, товарищ, – по-старомодному обратился он к водителю, – пожалуйста, побыстрее к железнодорожному вокзалу.

– Как скажешь, – пожал плечами таксист, и машина рванула с места как ошалелая.

Судя по времени, он не опоздал. Везде грудились толпы народа – у дачников открылся сезон, отдыхающие потянулись из города за город. Вот только дамы с собачкой нигде не наблюдалось.

– Ах ты, черт... Неужели опоздал? – растерянно бормотал Акакий Игоревич, вертя во все стороны головой. – А ведь сама говорила – ровно час...

Он уже окончательно отчаялся, как вдруг в правой ладони ощутил влажное дыхание. Возле него стоял огромный тупомордый пес неизвестной породы и тыкался носом в руку. На мощной шее собаки был надет широкий, как солдатский ремень, ошейник, глупо украшенный веночком из одуванчиков.

– А вот и мы, – возникла рядом с псом миловидная девушка годков этак двадцати пяти. – Ну как, вы принесли, что я просила?

Акакий только судорожно сглотнул и молча протянул пакет.

– Там ровно сто тысяч, – просипел он. – А где Аня?

– Она уже уехала. Ей нельзя было там оставаться, вы же понимаете... Да вы сами к ней езжайте, все узнаете из первых уст. А я, как и договаривались, ничего не видела, не слышала и больше на вашем горизонте не появлюсь, – скупо пояснила девушка и принялась махать рукой. – Такси-и-и! Эй, такси! Отвезите дедушку куда надо, он вам все сам скажет.

Таксист, который будто бы ждал, что его подзовут, быстро подъехал и распахнул дверцу:

– Садитесь. И куда вам?

– Мне? Мне домой, – растерялся Акакий Игоревич. Но тут же спохватился: – Нет, мне не домой, мне к Анечке! Езжайте, я вам скажу куда.

Возле подъезда дочери Акакий машину отпустил и быстро взлетел на третий этаж. Ему никто не открыл. Ясно, что Яночка в садике, Володя на работе. А вот где Аня? Господи, ну почему он сразу не сообразил? Она же, скорее всего, поехала именно к нему! Понятное дело – ему первому она позвонила, к нему и поехала. Кто ж еще ее утешит?

Акакий не стал дожидаться автобуса, снова поймал такси и через пятнадцать минут уже ковырял ключом дверь.

Ани не было и в родительском доме.

– Ну ничего-ничего... – бормотал несчастный отец, листая телефонную книжку.

Вот Клавдия, например, все номера сотовых телефонов назубок помнит, а он никак не мог заучить. Но в книжке все записано... Так, вот и Анечкин...

Телефон отозвался долгими гудками, потом озабоченный голос дочери спросил:

– Алло, пап, у тебя что? Говори быстрее, а то мы на летучке...

– На... на какой летучке? – не понял Акакий. – Доченька, я хотел спросить, как у тебя дела? Ты в порядке? Я все уладил!

– Папа, я в порядке. Только сегодня Янка чего-то ночью кашляла. Думаю, как бы не разболелась. Пап, ты мне потом перезвони, у нас тут оперативка...

Акакий Игоревич ничего не понимал. Какая оперативка? При чем тут Яночкин кашель? Аня что, вообще все из головы выкинула? Вот так взяла – задавила человека и совершенно успокоилась? А как же истерика? Ведь это не шутка – сбить...

И вдруг Акакия Игоревича прошиб холодный пот. Да еще как прошиб – вся фланелевая рубашка на спине мигом стала мокрой, и он даже почувствовал, как пот стекает между лопатками под ремень, в самые брюки...

– Пап, я тебе сама перезвоню, хорошо? – все еще не отключалась Аня.

– Хорошо, только... Аня! А ты сегодня никуда не ходила? Нигде не была, сразу на работу подалась?

– Нет, пап, не сразу, сначала Янку в садик завела, а то Володя не успел. А потом сразу сюда. А что случилось-то? Ой, пап, пока, а то меня...

И в ухо Акакию Игоревичу понеслись короткие гудки.

Вот и хорошо, что дочь больше не смогла с ним говорить – у Акакия Игоревича внезапно скончались все силы. Он вдруг понял, что его грубо и безжалостно надули. Ведь сколько раз ему говорила Аня, да и по телевизору показывали – сейчас развелось столько мошенников! Звонят на сотовые, на домашние телефоны и сообщают про то, что кто-то из близких попал в аварию, в больницу, в тюрьму – в общем, куда угодно... а для того, чтобы проблема срочно была решена, от родственников только требуют привезти деньги. И люди везут. И оказываются в ловушке, как сегодня Акакий. А ведь, чтобы избежать надувательства, надо было всего-то навсего перезвонить Ане!

Акакий Игоревич сидел на диване, и по его лицу крупными бобами катились слезы.

Ну как же он не сообразил? На чем, собственно, Аня могла сбить человека? Она же никогда не сидела за рулем, у нее и прав-то нет! И потом – как он мог подумать, что его дочь, которая вот уже столько лет исправно трудится в милиции, могла вот так взять и заплатить за молчание какому-то свидетелю! Да и когда ей разъезжать по всяким трассам? Она же и в самом деле – сначала утром Янку в садик тащит, потом на работу бежит. Только конченый идиот мог попасться в такую грубую ловушку! Выходит, он, Акакий Игоревич Распузон, конченый идиот и есть.

И что теперь делать? Где взять сто тысяч? Даня, конечно, без слов, может и простить отцу деньги, но только ему придется все рассказать. А вот тогда уже не простит Клавдия. Она его точно живьем съест. Со свету сживет. И правильно сделает! Потому что не место ему на этом свете. И вообще! Надо набраться смелости и признаться себе – ничего такого не случилось бы, если бы Акакий не пил вчера, как верблюд, черт-те с кем. И если бы не трубила у него под ухом перекормленная балерина. И если уж он сам во всем виноват, так сам и будет... выходить из положения. То есть он просто напишет записочку с объяснениями, а сам пойдет и утопится. Да, вот так скромненько и достойно...

Акакий Игоревич еще раз тихонько всплакнул и написал красивым почерком с кудрявыми вензелями: «Простите, мой любимый сынок Даня и дочка Анечка. Простите меня, Клавочка и маманя. Жить подлецом не хочу, пусть меня поглотит пучина, потому что живьем я от вас прощения не допрошусь. Любимый всеми, веселый озорник, а ныне утопленник – Акакий Игоревич». Потом он крепко поцеловал в морду кота и решительно отправился топиться.

Клавдия Сидоровна Распузон в это время вовсю шокировала нудистский пляж Агафьи Эдуардовны своими нарядами. Ой, ну конечно, ни в какой санаторий она не поехала! Что ей там делать, когда сейчас туда хлынули сплошные пенсионеры? И вообще, ей совершенно нечего лечить и восстанавливать, потому что здорова она, как космонавт, а тот сердечный приступ инсценировала специально, чтобы ни у кого даже язык не повернулся ей отказать в отдыхе. И с Агафьей они так славно договорились: Клавдия сейчас отдала часть денег, а потом она непременно выпросит у Дани остальное. Агафья Эдуардовна даже специальный номер ей отвела, чтобы она никому знакомому случайно на глаза не попалась, и парочку раз лично прибегала предупредить, чтобы Клавдия часика два не высовывалась – ей показалось, что в клубе мелькнуло знакомое лицо. И пусть лето только началось и еще совсем не радует теплыми погодами, для Клавдии это самое лучшее время. Конечно, когда наступит жара, сюда со всего города съедутся молоденькие, стройненькие девицы, а с ними стало так трудно конкурировать. Зато сейчас, когда из женщин тут всего только Клавдия, Агафья со своими голыми артритными коленками да парочка девчушек из обслуги, а мужчин как раз целый батальон, сердце дамы просто ухало от радости.

И что бы там кто ни говорил, а на Клавочку уже стали заглядываться. Конечно, ей пришлось сначала потрудиться – пару раз прогуляться в бильярдном зале, закутавшись в прозрачное парео, в баре несколько раз загадочно улыбнуться молоденьким парнишкам, и даже – вот ведь ужас! – однажды до половины окунуться в ледяную воду. Но на что только не пойдешь ради полноценного отдыха!

Да, да, теперь Клавдия явно ощущала на себе посторонние взгляды. И даже, честное слово, ей казалось, что за ней кто-то пристально следит. Это только радовало и уже второй день заставляло вскакивать ни свет ни заря и с грохотом прыгать через скакалку, сгоняя лишний вес. Еще Клавдия перестала пренебрегать макияжем. То есть, как ни крути, а дама буквально преобразилась. Пришлось даже чуточку помолодеть, потому что возле нее стали довольно назойливо крутиться два интересных молодых человека. Один господин лет двадцати семи просил звать его не иначе, как Романом Андреевичем, а вот другой и вовсе представился какой-то кличкой: «Зовите меня просто Далис», – лучезарно улыбался при каждой встрече.

Опытная Клавдия Сидоровна соблюдала все правила конспирации, поэтому ее друзья между собой не пересекались, и она бессовестно кокетничала с обоими. Правда, у ее новых друзей весьма явно просвечивались некоторые недостатки.