– Что значит – свихнулся?! Ирина Алексеевна! Немедленно признавайтесь, когда это я успел отцом сделаться?! Тем более вашего ребенка! Да я вас вообще не знаю!!

– Чтоо-о-о?! Не зна-а-аешь?! – медленно стала продвигаться к санитару молодая мамаша. – Забыл, значит?!

Радько так обиделась, что лицо ее побледнело от гнева. Дуся на всякий случай попятился к двери.

– Тихо, женщина… Спокойненько… Сядьте на кроватку…

– На кроватку?! Ты мне про кроватку даже не заикайся! Кто меня обольщал столько времени?!

– Господи, неужели я… там на носилках? – лепетал Дуся. – Чем я вас обольстить мог, я же к вам спиной шел…

– Не надо из меня дуру делать! – всерьез прогневалась Радько. – Милочка! Ты посмотри! Он делает из меня дуру! А кто говорил: «Давай создадим прочную, нерушимую семью и скрепим ее доченькой!»?

– Да! Очень любопытно, кто вам такую лапшу навесил? – уперся спиной в двери Дуся.

– Каков подлец… – ухватилась Милочка за щеки. – Прямо негодяй…

– Лапшу?! – уже орала на весь этаж счастливая мамаша. – А кто говорил: «Роди мне дитятко! Мы назовем ее Аленушкой!»?

Ну уж это было откровенное вранье! Дуся от такой наглости просто потерял контроль – он взял с тумбочки пакет с морковным соком и с жаждой выглотал сразу половину, а потом уже окрепшим басом возопил:

– Не Аленушкой, а Олимпиадой! Я всегда дочку хотел Олимпиадой назвать в честь мамочки.

– Да! Ты хотел! Но я сказала, что никаких олимпиад! Ты же не председатель спорткомитета! Поэтому только Аленушка!

– А я не Васнецов, чтобы Аленушек плодить! И чем, позвольте, плоха Олимпиада?! Олимпиада Евдокимовна! Олимпиада Евдокимовна Филина!

– Легче застрелиться… – тихо выдохнула брюнеточка.

– А я говорю – Аленушка! – верещала Ирина Алексеевна.

В спину Дусю кто-то толкнул.

– Ой, ну чисто голуби… – блаженно млела в дверях баба Глаша. – Дуся, ты бы матери-то уступил, хватит и того, что дитё твою фамилию носит.

– Да вы все сдурели, что ли?! – окончательно вышел из себя «счастливый отец». – Баб Глаш! Ну ты-то чего, в самом деле?!

– А чего я? Дуся, я токо по надобности… – смутилась старушка. – Твою супружницу на уколы требуют. Говорят, чоб не задерживалася…

«Супружница» высоко вздернула голову и промаршировала за дверь, а Дуся еще пару раз раздраженно плюнул и тоже вышел.

– Человек! Женщина с ведром! Кто здесь менеджер по уборке?! – услышал он за своей спиной голос Милочки. – Пол подотрите, а то этот папаша всю палату заплевал! Никакой санитарии…

«Менеджер по уборке» баба Глаша уже исправно утром отмахала тряпкой в этой палате, поэтому на крик даже не обернулась. Она торопилась за Филиным.

Дуся топал к выходу, и щеки его от возмущения дрожали. Нет, это ж надо – Аленушка! Хорошо еще, что маманя не слышит!

Впереди маячила фигурка Радько, а из палат выходили другие женщины и направлялись в процедурный кабинет. Понемногу гнев Филина утихал и подступала жалость. Почти все женщины были в огромных уродливых шлепанцах, в каких-то сизых полинявших байковых халатах и со спины походили на сгорбленных старушек. Только вот лица почему-то были веселые и счастливые.

«О! Уже все роддома перешли на личную одежду, а наш Беликов все стерильность бережет, – ворчливо думал Дуся. – И чем, спрашивается, хорошенький домашний халатик грязнее этого казенного? Да будь я ребенком, ни за что у такой мамаши не родился бы! Надо сказать Беликову… Нет, не нужно говорить, только скажи, он тут же и на халаты деньги станет клянчить. И куда он девает эти деньги?!»

– Дуся! Сынок! – раздалось за его спиной. – Дуся! Да погодь ты, куды тебя несет?! Прямо как порося к корыту! Обожди!

Дуся остановился и нетерпеливо задергал ножкой.

– Пойдем-ка, я тебе чегой-то покажу… – лукаво играла морщинками баба Глаша.

– Мне уже показали. И не пойду я никуда… вот ведь… прицепи…

Дуся твердо решил больше на бабкины провокации не поддаваться. Но та вцепилась в рукав и волокла его к лестнице. Дуся цеплялся за перила обеими руками, тормозил ногой и извивался ужом.

– Н-не пойду… бабушка, отвяжись!

– Да идем, не упирайси! Разе ж я тебя силком-то уташшу, экого бугая?!

Баба Глаша, похоже, могла утащить еще парочку бугаев, потому что как Дуся ни упирался, а его стремительно волокли на второй этаж.

– Нет, ну прям затаскали совсем… – едва успевал он перебирать ногами. – Куда это вы меня передвигаете?

– Не бубни… Вот! – торжественно затолкала баба Глаша санитара за стеклянную дверь.

Это было отделение для новорожденных.

– О-ой, кто прише-е-ел, – пропела медсестра Валентина Петровна. – А мы вас раньше ждали. Уже и Матвей Макарович предупредил.

Перед Дусей стояли правильные рядки крошечных кроваток, и в них сопели одинаковые, как бревнышки из поленницы, новорожденные.

– Ну проходите, смотрите свою красавицу, – зазывала Валентина Петровна. – Только халатик накиньте.

Дуся все еще старался вырваться из отделения, но в палате стояла такая тишина, все здесь дышало таким покоем, что брыкаться дальше было просто неуместно. Дуся осторожно, буквально одним глазом покосился на детей.

– Мне не надо красавиц, я вообще ни на кого смотреть…

– Ваша вот здесь, – подвела Валентина Петровна Дусю к высокой кроватке.

И Дуся увидел маленького красного человечка. Ничего особенного. Запеленутый полешком ребенок мирно спал и ничем не отличался от других таких же. Мордашка маленькая, красненькая, глазки закрыты, а ротик причмокивает. И где тут, спрашивается, красавицу разглядели?

– А вы уверены, что это… мое? – наклонился Дуся.

– А как же! Вот, сами читайте!

Валентина Петровна ткнула обстриженным, ухоженным ноготком в кусочек клеенки, который криво торчал из складки пеленки.

«Филина. Дев. 15.05. 4.600». От этого кусочка клеенки Дуся просто не мог отвести глаз. Надо же! Такая кроха и Филина!

– Нет, а почему ценник нельзя было прямо приклеить?! Чего он скривился-то весь?! – неизвестно отчего разозлился он. – Чем вы тут только занимаетесь?!.

– Господи! Да стоит ли так нервничать… – успокаивала «папашу» Валентина Петровна, но тот никого не слышал.

Он чуть дыша разглядывал младенца и даже осмелился потрогать пеленку пальцем.

– Так… девочка, значит… Кто же мне сказал, что дочка толстая, ушастая и вся в меня? Это кто же так ребенка обидел? Нормальная девочка!

– Не нормальная, а просто красавица… – прошелестела в ухо Валентина Петровна.

– Да вы хоть в ухо-то не лезьте! – отбрыкнулся Дуся и важно напыжился. – Вы ее тут, смотрите, голодом не заморите, знаю я вас!

– С чего ж голодом? Их только что кормили.

– А вы подкормите, – наставлял Дуся. – Много ли ребенок таким-то ртом съест? И не жалейте смесей! Небось экономите тут, а потом семью кормите!

– Ой, ну эти папаши, от счастья совсем ум теряют. А уж у кого его и не было… – устало вздохнула медсестра, глядя, как Дуся важно выплывает из отделения.

Он направлялся домой. По дороге ему странным образом попадались лишь мамочки с колясками. Дуся надменно хмыкал.

И что за отцы пошли? Почему бы отцу с ребеночком не прогуляться? Нет, с дочкой он сам гулять будет. Черт, с дочкой… Какая она ему дочка? Ну и ладно! Мамаша сказала, что девочка от него, а ее сейчас нельзя нервировать! В конце концов отец не тот, кто родил, а тот, кто воспитал! И не дело это – с женщинами воевать – с Радько этой и ее крохотной дочерью.

Дома Дуся только и делал, что приучал себя к новому статусу – статусу отца!

– Мама! Ты не хочешь себе ребеночка? Такую маленькую девочку? – рассеянно спросил он.

Матушка старательно мерила новые джинсы, которые купила себе на распродаже. Джинсы явно рассчитывались на молоденькую девушку, потому что расцветки они были легкомысленной – по всей попе разбегались алые сердечки, а на коленке и вовсе лобызались два розовых голубя. К тому же Олимпиада Петровна урвала не свой размерчик, и красочные штаны никак не хотели вместить хозяйские телеса.

– Ду…сик… – кряхтела почтенная дама. – Протолкни маму сзади, у меня немножко… талия застряла…

– Мама! Я тебе про Фому, а ты…

– А что за Фома? Ты познакомился с новым мальчиком? Дуся, я тебе сразу говорю – узнай, кто у него родители! Сейчас с твоим состоянием у тебя столько друзей отыщется… Кстати, к тебе приходила Сонечка. Она будет ждать тебя у кинотеатра… Ой, ну теперь немножко живот… вывалился…

Дуся пропустил мимо ушей известия про Сонечку и блаженно растянулся на диване. Ну что Сонечка? Легкомысленная девица, сторожит его уже который месяц, все пытается затащить в загс. Странно, что не позвонила еще и Люся, тоже надеется с ним в загс сбегать. Обе девицы – старые знакомые и про наследство знают не понаслышке. Девушки мечтают о материальных благах, совсем еще глупенькие. А вот он – Дуся… Он уже отец, и некогда ему бегать по загсам да кинотеатрам… И все же как дочку-то назвать?

– Маманя! Я тебя спросил – хочешь ли ты маленькую, новорожденную девочку? – снова спросил он.

– Новорожденную? – опешила Олимпиада Петровна. – Ну конечно, мамочка у тебя еще молодая, но чтобы родить девочку…

– Я сам! Я сам… собираюсь родить! – гордо оповестил Дуся.

– Фу ты, а я думала что-то серьезное. Дуся, детка, не смей забивать голову всякими пошлостями! Возьми лучше Душеньку и сходи с ней на свежий воздух. Она абсолютно задыхается в панельных домах!

Дуся вздохнул, сгреб маленькую терьериху и побрел на прогулку. Душенька вообще-то прозывалась Дусей и названа была именно в честь Филина. Была она из той, из прошлой жизни, про которую Евдокиму не всегда хотелось вспоминать. Там были отец, сестра, Сонечка, Люся, недотепы-охранники, коттедж, шикарные машины, ну, в общем, все, как у состоятельных людей. И Дуся там тоже жил, и жил неплохо. А потом все рухнуло, рассыпалось, осталось только наследство, и вспоминать об этом не хотелось. Даже несметные богатства его не сводили с ума. Кстати… богатство… Радько Ирина Алексеевна, которая упрямо врет, что девочка – дочь Дуси, похоже, не знает, что Дуся богатый наследник. Точно – не знает. Иначе она бы мигом заткнула рот этой Милочке. И на талантливую актрису Радько не тянет, значит, не притворяется. А если не знает, зачем ей нужно навязывать ребенка Филину? Ладно бы из-за наследства, а так-то зачем? Ведь она-то точно знает, что он никакой не отец! Странно…

Дуся еще некоторое время морщил лоб, но в конце концов решил, что это не что иное, как любовь с первого взгляда, и успокоился.

И напрасно. Уже поздно вечером раздался звонок в двери и в комнату ворвалась Сонечка собственной персоной. Она величаво прошествовала в комнату и брякнулась в кресло.

– Филин! Ты – чудовище! – сообщила она. – Ты чудовище, Филин, но я тебе жутко благодарна! Это как же ты здорово придумал, чтобы не прийти сегодня в кинотеатр!

Дуся уже собирался ко сну, визита не ожидал и стоял теперь в ночной пижаме, неловко переминаясь с ноги на ногу. Рядом бдительным стражем навытяжку стояла Олимпиада Петровна и обмахивалась старой газетой, которой только что гоняла первых комаров. Сонечка же дышала радостью, восторгом, и было совершенно непонятно, чего ради ее принесло в столь поздний час.

– Ну что ты хлопаешь глазами, не понимаю! – начала сердиться поздняя гостья. – Я же тебе говорю – я пригласила тебя в кино, а ты не пришел!

– Правильно, – осторожно подтвердил Дуся. – Потому что был очень занят.

– Ну я и говорю – чудовище! – согласно кивнула Сонечка. – А я стояла там одна, между прочим! Торчала пугалом! Но потом… Тетя Липа, не создавайте лишнюю вентиляцию, лучше кофе принесите! Во рту пересохло!..

Олимпиада Петровна по-мужски крякнула и удалилась в кухню. А девица продолжала верещать, закатывая глаза.

– Так вот потом, нет, почти сразу же, ко мне подошел молодой человек просто отпадный! Бог! Фотомодель! Идеал! Дуся, у него совсем нет таких килограммов, как у тебя. И прическа у него… Тетя Липа, чего ж вы кипятком брызжете?! Прям, как нарочно!

Олимпиада Петровна и в самом деле уже принесла кофе и капнула на Сонечку действительно нарочно. А не будет ее Дусика обижать! Но девчонка все лопотала о красе своего нового знакомого, нисколько не печалясь о чувствах хозяев.

– Дуся, он такой умный! Вот ты рядом с ним просто недоразвитый какой-то, честное слово. И как я могла тобой увлечься? А он… А какой дивный вечер мы с ним провели! И что ты думаешь?

– Что? Ну говори уже скорее, – торопил Дуся. – Или напиши мне лучше письмо, я его на ночь прочту…

Он устал, у него были свои проблемы, ему хотелось в кровать, и приключения старой знакомой мало его волновали.

– Письмо? Фиг! Дуся! Ты не поверишь! Он предложил мне выйти за него замуж! Нет, ты только вникни – в первый же день человек не удержался! Представь!

Дуся радостно замотал головой, чтобы Сонечка поняла – он представил. Вник. Рад. А теперь гостье пора и восвояси.

– Представил? Ну значит, ты мне просто обязан помочь! – по-детски захлопала в ладошки Сонечка. – Дуся! Дай денег!

– Но у меня…

– Дульсиней! – топнула девушка ножкой так, что подпрыгнула даже Олимпиада Петровна. – Не жмись, а выдели финансы! Это же на свадьбу!

– Но у меня нет денег! Ими распоряжается маманя! – с надрывом выкрикнул Дуся.

И тут заговорила Олимпиада Петровна. Она напыщенно отвесила подбородок, поправила многопудовую грудь и дернула бровями.

– Сонечка, а с чего это, собственно, мой сын должен оплачивать вашу свадьбу? – начала она глубоким контральто. – Он вам что – отец, брат, сестра? Вы нашли себе партию, вот пусть ваш жених и…

– Ах вот как, да? – вскочила Сонечка и заблестела глазами. – Вот так, значит, вы рассуждаете? А я так по-другому думаю! Я сколько убивалась по тебе, Дуся, а? Нет, ты подсчитай! Да я бы за это время могла устроиться на работу и заработать себе на три свадьбы! Три! А я требую только на одну! И то не целиком. Короче, вот я тут написала сумму – будьте добры выложить!

Олимпиада Петровна вытащила из кармана очки и долго пыхтела над листком.

– Ну-у-у! Ты уж, голубушка, загнула! Ты бы столько вовек не заработала…

– Маманя! – встал в позу Дуся. – Отдай!

– Ага, разбежалась!

– А я говорю – отдай! – прикрикнул сын. – Я и больше бы отдал, чтобы с ней не встречаться. Ну надоела, честное слово. А у меня, может быть, новая жизнь начинается! Мне хвостов не нужно!

Сонечка подскочила к Дусе и клюнула его в щеку.

– Дуся, и еще, я хотела попросить… А вы, теть Липа, за деньгами-то сбегайте!.. Дусь, ты не говори моему жениху, ну, что я по тебе там убивалась, то-се, ага? А то я ему сказала, что он у меня первая любовь!

Дуся только покачал головой – неужели парень поверил? Прям ясли какие-то.

Из комнаты появилась Олимпиада Петровна.

– Соня, ты вот эти два нулика убери, а остальное, бог с тобой, отдадим.

– Ладно, без ноликов давайте, – милостиво позволила Соня.

Девчонка сгребла деньги, на прощание еще раз чмокнула Дусю и унеслась.

Олимпиада Петровна совсем не так ласково была настроена к сыну. Отданные деньги у нее отняли покой как минимум дня на четыре.

– Евдоким! Объясни немедленно мамочке…

Но Евдоким уже ничего не хотел объяснять. Он уже закрылся в своей комнате, уткнулся в подушку, а перед глазами у него запрыгали зайчики, котята, белочки, мячики, то есть всевозможная расцветка детских ползунков и пеленок. Вдруг зайчики и мячики исчезли. Дуся открыл глаза. Черт! Точно сказала Сонечка! Она могла бы устроиться на работу! А ведь Радько тоже где-то работала! И он непременно расспросит у нее, где. А уж там-то подробно расскажут, в какой семье проживает странная женщина Ирина Радько. Ниточка была найдена, и от этого на душе стало совсем спокойно. Конечно, он непременно узнает, что там у нее такое приключилось, что молодая мамаша готова повесить единственного ребенка на первого встречного санитара. Он узнает все.

Дуся был спокоен до понедельника. А вот в понедельник, прямо с утра, его охватило непривычное волнение. Он вдруг вспомнил, что именно на пятый день Матвей Макарович неумолимо выпроваживает всех мамочек с детьми на выписку. У Радько будет именно пятый. И куда Ирину выпишут, если она утверждает, что Дуся почти что ее супруг? Понятное дело, ему придется привести женщину с ребенком к себе. А мамочка еще абсолютно не подготовлена! И дочери Дуся еще ничего не успел купить! А в чем забирать? Нет, ну совершенно нет никакого отцовского опыта.

– Маманя! – гаркнул Филин. – Мамочка, поднимайся! У меня к тебе дело!

Мамочка и не думала подниматься. Она сочно храпела в своей спальне, и крошечная терьериха Душенька взлетала на ее животе под потолок.

– Маманя!! Ты должна сегодня проехаться по магазинам! – заявил Дуся спящей матери.

– Ты хочешь, чтобы я обновила гардероб? – немедленно открылись глаза родительницы.

– Мамань… – торжественно начал Евдоким и свекольно зарделся. – Понимаешь… У моего знакомого… жена родила дочь… а забирать девочку не в чем. Ну и он попросил, чтобы ты, с твоим вкусом, с опытом…

– Давай деньги! – бодро вскочила Олимпиада Петровна. – Я думаю, девочке пойдут такие ярко-синие пеленки с крупными оранжевыми грушами. Ново! Современно! Я давно такие хотела, а то эти светлые меленькие цветочки-цыпочки уже совершенно противомодно.

– Мама, какие на фиг груши?! Что это она в грушах будет?

Дуся поморщился. Нет, никак не хотел он, чтобы его дочь выписывалась в овощах! Или груши это ягоды? И все равно. Лучше в белочках, таких нежно-розовеньких, по белому полю. И чтобы кружавчики! А еще… а еще обязательно атласные ленточки, он однажды видел, как ребенка в такие заворачивали. Очень нарядно получится. А то груши!

– Я говорю – деньги не забудь оставить, – крикнула Олимпиада Петровна.

– Мам, и еще… эта его жена, ну моего знакомого, она пока у нас поживет, – быстренько затараторил Дуся. – У них там ремонт, ей никак нельзя, понимаешь… А потом она съедет!

– Просто ужас какой-то! Рожать детей, когда еще не закончен ремонт! – возмутилась мать. – Ничего, не тревожься, а то на работу опоздаешь. А жену твоего друга… Ну конечно, мы не оставим ее на улице… А куда это ты так вырядился? Зачем костюм достал?! Немедленно переодевайся! Надень вон свитерок!

Костюм был древний, брюки уже и вовсе продрались, но вот в пиджак Дуся еще умещался, хоть тот и жал немыслимо. И все же Евдоким казался себе в нем стройным и высоким.

– Сними наряд! – не успокаивалась мать.

– Маманя! Я его с седьмого класса ношу!

– Но ведь не сносил еще! И не перечь мамочке, а то у меня начинается мигрень! Ах, у меня уже закололо под коленкой! – мать закатила глаза и стала медленно рушиться обратно в подушки.

Дуся, чертыхнувшись, побрел переодеваться, чтобы не волновать бережливую маму, однако пиджак тоже прихватил и комом затолкал в пакет. Выскакивая за двери, он умышленно не вспомнил про деньги, их попросту не было.

Роддом сегодня выглядел растревоженным ульем. Медсестры носились злыми пчелами, им так и мечталось кого-то укусить.

– Слушайте! Где вы шляетесь?! Мы вам все утро звонили!! – натолкнулась на Филина гневная сестричка с первого этажа.

– Что значит «где»?! Дома я шлялся. А телефон маменька всегда на ночь отключает, чтобы сон не спугнуть, – обиделся Дуся.

Он еще в гардеробе успел облачиться в помятый пиджак и чувствовал себя возвышенно, и такое панибратство какой-то медсестры сразу перечеркнуло весь имидж.

– А чего это вы, собственно, разнервничались? – догадался обидеться он. – Между прочим, у меня сегодня…

– Нет, он еще стоит! Немедленно бегите к главному! Он все утро вас разыскивает! – прервала девчонка и спешно унеслась по своим делам.

Дуся поправил галстук (хи-хи, маменька еще не видела, что он и галстук прихватил!) и деловито поднялся к Матвею Макаровичу.

«Если опять про носилки запоет, скажу, пусть лучше ребенка на мою фамилию записывает», – злорадно подумал санитар и распахнул двери.

Однако главный повел себя как-то странно. Он прятал глаза, дрожал руками и виновато чесал реденькие кудряшки.

– Дуся! Тьфу ты, Евдоким Петрович! – засуетился главный. – Дуся… Сядь, прими валерьяночки.

– С утра не пью, – завалился Филин в кресло. – Вы сами, если угодно, пригубите. У меня к вам, Матвей Макарыч, просьба – вы ребеночка моего с мамашей ошалелой сегодня не выписывайте, а? Можно я ее завтра заберу? Сами понимаете, я еще и с пеленками не управился, не купил, а вы лишний денек за младенцем пронаблюдаете.

– Видишь ли, Евдоким… – заелозил в кресле главный. – С твоей дочкой и мамашей ее какая-то заковыристая история приключилась…

– Не понял… – насторожился Дуся.