В оформлении обложки использована работа художника Анны Давыденко.

© Маргарита Снапир, 2015

* * *

Посвящается моему брату, Леону

 
И когда мы приходим, мы смотрим на небо,
Мы смотрим на небо, мы смотрим в него так долго.
Может быть, эта картина иллюзия и картина,
Но может быть это правда, скорее всего – это правда.
 

Борис Гребенщиков «Сестра».

Часть первая

А сандалии все-таки жалко было. «Борька всего пару раз надел, так что, можно сказать, новые достались. Да еще и яркого красного цвета, не то что после него всякие серые да коричневые донашивала, эти почти настоящие девчачьи были», – думала Лара. Борька нес сестру на спине, подхватив локтями ее мокрые, все в грязи, ноги. Он был всего на год старше Лары, но родители определили его как «старшего брата» в тот самый день, когда малышку принесли из роддома, и он звание это нес гордо и самоотверженно всю свою последующую жизнь.

Лара все время болталась с Борькой и пацанами, которым это поначалу не очень нравилось, но потом привыкли. К тому же, Лара была ловкая: лазала по деревьям, перебиралась через мелкие ручейки, таскала ветки и сено для постройки штабов наравне с мальчишками. В извечных Борькиных обносках, обрезанных по колено джинсах и растянутых майках, с ободранными коленками и расцарапанными руками, она скоро стала своей в мальчуковой компании.

Пропадали они обычно на «поле». Полем называлась огромная площадь бывших садовых участков сразу за большой краснокирпичной стройкой в конце улицы. На этом месте собирались строить школу, выкупили землю у частников, перекопали бульдозерами, но строить так и не начали. Сады заросли и одичали. Теперь они назывались полем. Для пацанов и Лары, которая стала уже как бы одним из них, это был настоящий рай. Джунгли, пересеченные в нескольких местах рукавами неприкрытой канализации – говнотечки, как называли ее ребята. Были на поле «открытые» ими малинники, рощи диких слив и крыжовника, штабы и тайные места. Все это принадлежало им, ревностно охранявшим свои владения и гнавшим взашей любых чужаков.

Сегодня шли разведывать часть поля, еще ими не освоенную, находящуюся по другую сторону «говнотечки». Было принято решение перебраться на тот берег и проложить тропу сквозь заросли ивы и камыша. Возглавлял экспедицию Борька, так как идея об освоении новой местности принадлежала ему.

Борька шел первым, за ним Юрка Киселев, Борькин ровесник и одноклассник, дальше Лара и Артур Арсаланов по прозвищу Тузик (как-то образовалось от Артур-Турчик-Тузик). Он был самым младшим из пацанов, но в драке равных ему не было, мог с нескольких ударов вырубить противника вдвое его здоровей.

В месте намеченной переправы «речка» сильно расширяла русло, так что было не перепрыгнуть даже высокому длинноногому Борьке. Строить мост из веток было слишком долго. Нашли обрубок толстой резиновой трубы, и Юрка с Борей вдвоем дотащили его до берега и бросили поперек русла. Половина трубы утонула в черной вонючей жиже, выступающая же часть вполне годилась для перехода. Борька предусмотрительно пошел первым, так как в случае неустойчивости моста сумел бы покрыть оставшееся расстояние прыжком.

– Давайте, пацаны! – крикнул он уже с того берега, широко улыбаясь и явно довольный собой. – Шатковато, но идти можно, – заверил он.

Следующим перебрался Юрка, потом Тузик. Лара заправила волосы под выцветшую на солнце бейсболку и приготовилась переходить.

– Лара, не ссы! – крикнул Юрка.

Боря подошел к берегу с другой стороны и протянул сестре руку.

– Да не ссу я, сама перейду, уйди, Борька! – разозлилась Лара. Борька послушно отступил.

Лара осторожно шагнула на «мост», один шаг, второй, вот уже и берег. Вдруг левая нога соскользнула по округлой поверхности трубы – и через секунду Лара уже перебирала по ней ногами, еле удерживая равновесие, труба крутилась в скользкой жиже. Девочка коротко взвизгнула и провалилась по колено в темное месиво.

Лара боялась, что над ней засмеются. Ноги облепляла черная грязь, противно заползая под шорты, а от одной мысли, из чего эта грязь состоит, Лару нешуточно затошнило. Было противно и как-то обидно. Пацаны не засмеялись. Тузик издал сдавленный смешок, но Борька осадил его гневным взглядом, за что Лара его про себя горячо поблагодарила.

– По колено в говноте увязла, – серьезно констатировал Юрка.

– Ларка, ты как? Ногу высвободить можешь? – брат встал на четвереньки у самого берега и попытался дотянуться до сестры худой смуглой рукой. Лара пошевелила одной ногой, потом другой, но только еще глубже завязла.

– Никак, – сказала она, морщась от вони.

– Ну ниче, сейчас вытащим тебя. Юрка, срезай ветку потолще! – скомандовал Боря.

Юра вынул из кармана складной нож, подарок отца и объект зависти других мальчишек, и ловко срезал толстый прут. Пацаны перебросили конец прута Ларе и дружным рывком подтянули ее к себе, Борька подхватил ее за предплечье и вытащил на берег. Черное нутро говнотечки чавкнуло, поглотив первый раз одетые Ларины сандалии.

Разведывание местности, ясное дело, пришлось отложить до завтра. Всю дорогу домой Боря нес сестру на спине. Теперь они уже смеялись. Борька подкалывал Лару, говоря, что она, мол, тяжелая корова и предлагая заржавшему над шуткой Юрке понести ее хоть полдороги.

Дома происшествие скрыть не удалось, на лицо была пропажа сандалий. Мама Наталья Николаевна ахнула и сразу засуетилась.

– Ларка, быстро мыться! Кишечная палочка ведь! – она принесла из кухни большой пакет, в который побросала испачканные шорты и майку, связала узлом и тут же вынесла на мусорку.

Отец сказал, что на новые сандалии денег нет, учебный год на носу, так что залатает ей старые и походит она до конца лета, ничего ей не станет. Борьке влепил несильный подзатыльник: нечего сестру куда попало таскать. На том и кончилось.

Лара проснулась рано, настенные часы в детской с римскими цифрами показывали без пяти шесть. Спустила босые ноги на пол, подошла к окну, вынула зеленую сетку от комаров на деревянной раме и высунулась на улицу. Морской ветерок размешивал в золотистом воздухе утренний туман, и тот постепенно растворялся, как сахар в чае. Пахло морем, травой и неведомыми уготованными им приключениями. Казалось, целый мир замер в ожидании их шагов и открытий и, конечно, он принадлежит им, весь этот мир. У Лары щипало в носу и щекотало в животе. Нет, ждать, пока Боря проснется сам, было невозможно. Растолкать его не составило труда, ведь он тоже не мог не слышать этот утренний зов. Лара сварила две сосиски и три яйца (Борьке – два, себе – одно), поели, не почистив зубы. Боря взял с собой несколько кусков хлеба и пару криво отрезанных ломтиков сыра (для привала). Лара прихватила маленький нож для чистки картошки, предварительно завернув лезвие в газету. Рукоятка торчала из кармана. «Да, это тебе не Юркин складной».

Стараясь не скрипеть деревянными половицами, спустились вниз по лестнице к родительской комнате. Боря легонько толкнул маму в бок.

– Мам, мы гулять, – прошептал он.

– Ну идите, только есть придете в три, – сказала мама, приоткрыв глаза.

«Как же все-таки на отца похожи», – подумала она сквозь полусон. Боря с Ларой действительно были оба вылитый отец. Казалось, их лица нарисовали по одному трафарету, только Борьке досталась сильно смуглая кожа и черные жесткие волосы, Лара же вся была какого-то золотистого оттенка, что дополнялось медными и медовыми переливами во вьющихся волосах.

Когда Наталья Николаевна только переехала в Зеленоградск из родительской калининградской квартиры, она сразу оказалась под прицелом множества глаз соседей и любителей посудачить в маленьком городке. Муж ходил в море, и ее все время видели одну с двумя маленькими детьми. Однажды, гуляя с ними в парке, Наталья случайно услышала разговор двух женщин, сидящих на соседней скамейке.

– Бедный мужик…

– Да, он в рейсе, а она ему рожает и черненьких, и беленьких.

Теперь, когда дети подросли и оказались оба словно под копирку сведенными с отца, никто уже не мог приписать ей супружескую неверность.

Дети вышли на улицу, и Борька закрыл дверь ключом, висящим на шее на грубом шнурке. Заходить за Юркой было рано, его мать наверняка еще спала, но отправиться на поле без него казалось нечестным, все-таки договорились, что пойдут вместе.

Они подошли к Юркиному дому. Он жил на первом этаже, и окно его комнаты выходило во двор. Борька постучал в стекло костяшкой согнутого указательного пальца, почти сразу занавеска отодвинулась, и из-за нее появилась Юркина заспанная физиономия. Он открыл окно.

– Ну че, ты выходишь? – спросила Лара.

– Ага, ща, – Юрка снова исчез за занавеской. Через несколько минут он появился уже одетый и с куском хлеба, перелез через подоконник и спрыгнул во двор.

На тот берег перебрались без происшествий, причем, когда подходили к переправе, Лара рванула вперед и первая перескочила по мосту на другую сторону. Мальчишки засмеялись и дружно ей зааплодировали. Лара театрально раскланялась, прижав правую руку к груди. Пробравшись сквозь заросли ивы и срезав по гибкому пруту для «индейских» луков, ребята попали на широкую равнину. Ветерок колыхал высокую траву и вздымал в воздух сезонную пыльцу.

– Смотрите! – крикнула Лара и, не дождавшись, когда остальные разглядят среди травы коричневые бочонки камыша, побежала к ним. Ребята бежали за ней, разводя руками высокие стебли. Добравшись до цели, они обнаружили, что камышом окружено небольшое озеро. Темную воду окоймляло по берегу кружево ила. Впоследствии у этого озера произойдет одно из самых ярких событий в Лариной жизни, а пока они вместе радовались своему открытию, обследовали берег, а после устроили привал с хлебом и сыром.

Так проходил последний месяц летних каникул. Строили шалаши, играли в казаки-разбойники, купались в холодном родном Балтийском море. Их сердца отстукивали один сумасшедший ритм, головы бурлили идеями, и вся жизнь, длинная и удивительная, расстилалась перед ними нескончаемым полотном, на котором им предстояло выткать узоры своих судеб.

Оставалось два дня до начала учебного года и мальчишки устроили турнир по фишкам против соседнего двора. Фишки продавались вместе со жвачкой, а дорогие и редкие – по отдельности. Это были небольшие картонные или пластиковые кружочки с различными картинками. Были так же «перелевашки», меняющие изображение в зависимости от того, под каким углом на них смотреть. Ребята собирали настоящие большие коллекции фишек и очень ими дорожили. Игра производилась следующим образом: каждый ставил по равному количеству фишек, далее их складывали стопкой, картинкой вверх, и ребята по кругу, зажимая стопку между большим и указательным пальцами, били ею о землю. Те из фишек, что перевернулись, считались выигрышем.

Борька играл виртуозно, за что часто был бит, Лара же играла только в своем дворе, а в междворовых турнирах участвовала исключительно в качестве Борькиной болельщицы. В этот раз играли против соседнего двора, куда Ларе, Борьке и Тузику входа не было. Там заправляли Костик и Сашка Марасюки (антисемиты и фашисты, как называл их Борька), поэтому жидам и черномазым там было не место. Юрку туда тоже не пускали, так как он состоял в близкой дружбе с жидовскими братом и сестрой и черномазым Тузиком. Честно говоря, этим четверым соседний двор и даром не дался, но этим летом старший из Марасюков, Костик, повесил там на старой бузине тарзанку. И теперь все на ней катались, а они – нет.

Играли на нейтральной территории между дворами. Мальчишки сидели плотным кругом, из которого раздавались хлопки фишек, возгласы и ругательства игроков. Лара взвизгивала и громко аплодировала каждому Борькиному выигрышу, а краем глаза все время посматривала на запретную тарзанку, одиноко болтавшуюся в опустевшем на время турнира дворе. Ей ужасно хотелось прокатиться хоть разок. Оба Марасюка сидели спиной к двору, среди остальных играющих стукачей не было, в крайнем случае можно было бы успеть соскочить с тарзанки и дать деру. Пока Ларину голову занимали эти мысли, ноги уже привели ее в соседний двор. Удержаться от искушения теперь она просто не могла, села на плоскую доску и оттолкнулась от земли. Она раскачивалась все выше и выше, и старая бузина вздрагивала при каждом взлете тарзанки. Ветер умывал лицо и полоскал рыжие волны волос. Вдруг в висках у Лары застучало, и она стала пытаться остановить тарзанку, больно шаркая босыми ступнями по земле. Сандалии слетели с ног. Из-за поворота показалась грузная фигура Костика. Тарзанка все еще взлетала довольно высоко – и соскочить не было никакой возможности.

– А эта жидовка что тут делает? – с ухмылкой обратился Костик к идущему позади Сашке.

Ларе наконец удалось спрыгнуть, но Марасюки были уже слишком близко. Она прижалась к ржавому боку гаража, прикидывая драться ей или сгруппироваться и попытаться получить наименьший урон от ударов. Костик шел к ней, а Сашка остановился чуть в стороне в ожидании зрелища. Лара сомкнула локти и закрыла голову соединенными в щит руками. Сквозь щель между запястьями она увидела бегущего к ней Борьку, а метрах в ста позади него – Тузика. Лара опустила руки и тут же получила удар в правую скулу. Борька с рыком бросился на Костика, но тот ловко развернулся и ударил его в нос. Кровь хлынула Борьке на майку, глаза сильно заслезились, и он упал на колени. Старший Марасюк повалил его на землю и стал пинать ногами, куда попадал.

– Ах ты, дрянь жидовская! – хрипел Костик.

Дальше для Лары все происходило словно в замедленной съемке. Боковым зрением она увидела на земле доску с торчащим гвоздем, в следующее мгновение Лара уже схватила ее и сильным ударом вонзила гвоздь по самое основание Костику в ногу. Он взвыл и повалился на бок. Сашка схватил Лару за ворот футболки, но тут подоспел Тузик и точным ударом в челюсть отправил младшего Марасюка в нокаут. Лара видела, как Борька пытается встать, но ноги у него подкашиваются. Злость и обида за брата переплетались внутри, словно стебли вьюнка. Ей казалось, что она чувствует, как ползучий страшный гибрид этих двух эмоций с невероятной скоростью разрастается от кончиков пальцев на руках к груди, мгновенно заполняя собой все, разливая по телу ровный жар, и где-то чуть выше ключиц, в горле, уже завязался тугой бутон. Борька упал, не сумев подняться на ноги. Бутон лопнул.

– Сволочь! Фашист! – закричала Лара срывающимся на визг голосом. Она подскочила к скулящему в пыли Костику, рывком выдернула доску из его ноги и снова вонзила гвоздь, снова выдернула, замахнулась, но тут подбежавший Юрка схватил ее сзади и оттащил от Марасюка.

На линейке первого сентября Борька стоял с заклеенным пластырем носом и сильно заплывшим правым глазом. После драки во дворе родители Костика и Сашки приходили к ним разбираться. Отец Ефим Ильич пригласил Марасюков в дом. Они с порога начали кричать, что Костику теперь чуть ли не на костылях ходить придется, но увидев перекошенное от побоев лицо Борьки, прошмыгнувшего в детскую, замолкли на полуслове.

В этом году Лара перешла в пятый класс. Из начальной школы в среднюю, находившуюся на улице Тургенева в здании старой немецкой гимназии с пристроенным в 80-е новым крылом, которое соединялось с основной постройкой крытым коридором. Крыло пристроили, когда директором школы была И. Р. Васильцова, ставшая теперь фрау Лунау и живущая в Мюнхене. Весь городок в целом сохранил немецкий стиль с мощеными улочками и птичками на башенках домов. Боря и Лара Гринберги жили в старом немецком доме. Каждое лето к ним приезжал Герхард Нойманд. До войны в этом доме жила его семья. Он привозил детям заграничные игрушки и сладости, и еще привозил черно-белые фотографии, казавшиеся Ларе и Боре совершенно нереальными. На фотографиях маленький Герхард со своими мамой и папой сидели за их, Гринбергов столом или стояли на их крыльце. Квартира осталась совершенно такой же, полностью сохранив планировку. Каждый год Герхард навещал не их семью, он навещал свое детство.

Лара стояла на линейке и чувствовала себя гордой и взрослой, теперь она тоже учится со старшими, а не с малышней. Волосы ее были заплетены во французскую косичку «колосок», а не в детскую баранку с двумя бантами, как на линейках в начальной школе. Она вся лучилась, но гордость и радость смешивались в ней с легким чувством страха перед новой школой. Она казалась Ларе огромной по сравнению с трехэтажной коробкой «началки». Хорошо, что Боря учился здесь уже целый год и все знал.

Появились новые предметы и новые учителя. Каждый урок теперь проходил в своем кабинете, и Лара все время боялась заблудиться в кривых коридорах немецкого здания и не успеть добраться до нужного класса до звонка.