Неприкаянность цвета синего,
Одиночество в лунной комнате.
Прозвенит в тишине голос ближнего —
Зацеплюсь за него, как за облако.
Как живёшь? Да нет, не исполнилось,
За меня свечи ставит город.
И мечты, словно дети безродные
Безнадёжно по улицам бродят.
Корабли – мои белые птицы
Заржавели в порту от боли.
И теперь даже им не приснится
Океанского ветра воля.
Скажешь ты: Я сама придумала
Этот мир из причудливых линий,
А реальность – проще, уютнее,
здесь никто не рисует синим…
Как бы ни было, если протянутся
Километры жизни меж нами,
Тишина пусть ночная взрывается
Иногда твоими звонками.
(Москва, 2002)
Слишком много было февраля,
Начинать ничего не хочу.
Нитку тонкую оборвала,
Ты – потонешь, а я – полечу.
На губах и ресницах – февраль
Обволакивающей тоской.
Под ногами – мокрый асфальт.
Ты души моей окна закрой.
Сколько окон таких в ночи
Горькой, тайной обидой светят
Непонимания сквозняки
Создают все ветра на свете…
Не укрыться от этих ветров,
В чужом доме – всегда февраль.
Двери заперты на засов,
А сквозь щели струится печаль.
Нет названья болезни моей,
И лекарства никто не выдумал.
В этом мире лживых теней
Счастье нам даётся лишь искрами…
Затянулась дорога домой —
Сотни миль по тонкому льду.
Ты души моей окна закрой,
Я хоть каплю тепла сберегу.
(Москва, 2002)
Голубой, потухший вечер
Солнце умерло вдали.
От предчувствия невстречи —
– лёд кусочками в крови.
Разбросало нас по миру
Быстро повзрослели мы.
Не заставить играть Лиру
Состоянье нелюбви.
Ощущение неболи
Не пропеть, не прокричать
Я живу, как зверь в неволе,
На несон обречена.
Нарастает-убывает,
Словно стон из-под земли
Нет, не жалость и не память.
Осознание ВИНЫ.
(Москва, 2002)
Он стоял на распутье меж двух городов,
Угадать пытаясь, какой будет сниться.
Он дорогу спросил у седых облаков,
Облака потянулись в столицу.
Сотни битв за плечами, и вот, наконец,
В золотых куполах утопает небо.
Гордо жителя первопрестольной венец
Он примерил, как странником не был.
Перестал он закат над степями писать,
Лишь Москвы гранитные стены рисует.
Изумрудом купюры в руках уж блестят,
Только сердце всё также тоскует.
Он подумал: сестра,
Но чужой этот кров
Он мечтал, что жена,
Продается любовь.
Из картины изъяли душу,
Не спастись от гранитных оков.
«Ты беги! А не то продадут по частям,
Кисти, краски, глаза и руки», —
Так сказали ветра, он поверил ветрам,
И впервые был счастлив разлуке.
Ветры с севера дули и звали скорей,
Где в Невы зеркалах отражается вечность,
А над ней Питер плавит янтарь фонарей,
Отрицая жизни беспечность.
Гордый граф, его светлый взгляд —
– самый чистый речной песок.
Правда в замках его жива,
Но отвержен он и одинок.
Принимает он всех у себя,
Но не станет топить камин.
Лишь объедки с его стола
Предлагают гостям дорогим.
Брось, художник! Вернись домой,
Там весна будет только твоей,
Хранят стены очерк твоих теней,
Только там обретешь ты покой.
(Москва – Петербург, май 2002)
В чужом лице тебя увидеть вновь,
Предчувствуя твоё не первое рожденье.
В другой любви твоя живёт любовь,
И песен не твоих с твоими песнями сплетенье.
И в отголосках снов и слов
Твои я мысли снова слышу.
И домом ставший чужой кров
Твоими запахами дышит.
И ласка рук – других, любимых…
Твоим теплом озарена.
И их глазами ты незримо
С укором смотришь мне в глаза.
Твой образ вездесущ и вечен.
На перекрёстках памяти дорог
Сжигаю феникса, но пепел
Храню и возрождаю вновь.
И на века сердец скрещенье,
А я прошу лишь избавленья.
****
Порой бывает, кровоточит нежность,
Как рана, открывается при каждом шаге.
Её я зашиваю так небрежно,
И истекаю жалостью к больной собаке.
Но жалость с нежностью сплетаясь воедино,
Для сердца всё же недостаточно горьки.
Есть пострашнее пытка для безвинных:
Терзанья неосознанной вины…
Вы это чувство называете «ЛЮБИТЬ»?
(Москва, 2004)
На пороге зимы: бессонница,
Водка, боль и усталый вздох.
В снегопад небеса откроются
На пороге земных эпох.
Сценарист небесный бездарно,
Сразу набело пишет жизнь…
И вот уже чья-то старость,
Не нашедшая в себе смысл.
Нелюбимые дети скитаются
По дорогам больших городов.
Сценарист от похмелья мается:
Вдохновенье его ушло.
Отсчитывают столетия
Часы над рабочим столом,
Хотел бы создать он гения,
Но пишет всё о простом.
О том, что кто-то работает,
Кому-то рожать детей,
С житейскими их заботами
Истории подлинней.
И образы словно сливаются
В одно земное лицо.
Героями не рождаются
Зимой, на пороге эпох…
(Москва, 2004)
Два дня без дождя:
Ни много, ни мало.
Два дня без тебя —
– и лето устало.
Два дня я не сплю,
В мой дом опустевший
Вливается воздух,
Впитавший всю нежность.
По полустанкам,
залитым светом,
Бродит твой голос
В поисках лета.
Два дня без надежды.
Сквозь дым сигареты
Все мысли мои
Врастают в небо.
Мой город из камня
– и лезвие в ножны.
Иллюзии детства
Зашиты под кожу.
Сто прожитых лет
Терять не научат.
Безумцев – их нет,
Есть те, кому скучно…
Нет смысла в словах,
И ложь – в очертаниях.
…Давать имена —
– наверно, призвание….
(Москва, 2004)
Предрассветье ломает сны
Смысла нет в чёрно-белом фрагменте,
Ощутить невозможность весны
В дней засвеченной киноленте.
Ощутить неподъёмность век
И беспомощность кончиков пальцев,
Осознать, что СЕГОДНЯ – нет,
Падать и высоты не бояться.
Осознать безысходность дорог
И бессилие устремлений,
Немощь мыслей своих и слов
И бессмысленность пробуждений.
И объять безнадёжность побед,
И отнять у мечты своей строфы.
А потом, завернувшись в плед,
Заварить себе крепкий кофе.
Зачеркнуть невозможность весны
И начать в сотый раз всё с начала.
Вернуть цвет в предрассветные сны
И поверить, что не устала.
(Москва, 2004)
Невозвратность прикосновений
Меж рингтонами будничных дней.
Снов преступных лёгкие тени
Соберу я в руку скорей.
И босою шагну на рассвете
По сверкающей льдом росе.
Но роса моя хлынет на ветки
Слезами несбывшихся фей.
И деревья безмолвно заплачут,
Провожая слепую луну.
Притворюсь, что иду наудачу,
Что узнала в лицо мечту.
Воскрешу её и подкрашу,
Чтоб прощаться нам не пришлось.
Я поверю: терять не страшно!
И тогда улыбнётся дождь…
Посильнее сожми травинку,
И в ладонь потечёт белый сок.
Так стихи – мои половинки
Рассыпаю у ваших ног…
За вину мою и невинность
Мне прощенье дарует Бог.
(Москва, 2005)
Эта осень уходит в небо..
Нервный срыв – и ни слова бумаге.
Этот город, в котором ты не был —
Лишь преграда от ветра из камня…
С нами наши мечты постарели,
Наши промахи стали серьёзней.
Я всё также боюсь апреля,
А стихи превратила в прозу.
Я стою ровно посередине,
Позади моросят дожди.
А когда-то всё было впервые,
Птицы белые – корабли.
Сентябрит. Лихорадит душу.
На вопросы ответов нет.
Даже если слЫшать – не слушать,
Одиночеством меряю век.
И сама себе отвечаю,
И жалею сама себя.
Середина моей печали,
Вся она – целиком моя…
(Москва, 2005)
(Марине Цветаевой)
Безутешность в пустых глазницах окон.
В твоём доме разорвана связь времён:
Вскрытой болью скрипят половицы,
С запылённых зеркал неисполненным сном
«Warum?» не звучит – струится…
Твоей лестницей в лето
Иду сквозь ненастья.
Родиться поэтом —
Не грех, и не счастье.
И надо мной – твои облака,
Словно безжизненная рука.
Падаю в небо. Не испугаться!
Вновь говорю себе.
И не остаться…
В доме из белого камня стена.
Бога там нет, есть лишь петля,
Но заслужить её я не смогла.
«Бог не в домах из камня и дерева,
Он – в нас самих», – я в это поверила.
Падаю внутрь себя.
Но там, как в колодце —
– темно и холодно.
Эхом не отзовётся
Душа – замурована.
Я – перетянутая струна,
Лопнет, заменят на новую.
Я не одна, но не понята.
Любят меня, как постороннюю.
Не началась, не закончилась.
Каждое слово – обрывок мечты.
Родиться поэтом позволено,
Все потерявшим в начале пути.
(Москва, 2005)
Пусть тёмно-синие дома
Роняют электрические слёзы
И плачут золотом окна,
Но на излёте лета несерьёзно
Молить, чтобы от осени тропинка отвела.
Сквозь шторы просочится белый день,
Затопит грязный город облаками.
За облаками вдруг заплачет чья-то тень,
Которую мы видеть перестали.
Мы все пророков ищем лишь в себе,
Нам этой ложью молоко по капле разбавляли.
И не от этого ли тяга к красоте?
Мы все – творцы, нам это с детства завещали.
Был властелином Он когда-то на земле,
Но потеснили мы Его на пьедестале.
Мы научились большему. Но в суете
Мы дверь с петель души своей сорвали.
Итог столетия – пустые небеса!
Мы смотрим внутрь себя – на дно колодца.
Упорно ищем объяснений Чудесам.
Но Он ушёл из нас и больше не вернётся.
(Москва, 2006)
Отлегло, отболело, ушло.
И захлопнулись ящики памяти.
Сорок лет на земле прошло
Моросящим дождём по капельке.
Не искать, не бороться, не ждать.
Боль ложится не первым снегом.
Визы не дали умирать,
Жизнь по комнате бродит без дела.
Не скорблю, не люблю, не гоню.
Не поэт, не художник, не маг.
Я подобно лесному ручью
Все теку и теку просто так.
(Москва, 2007)
О проекте
О подписке