Читать книгу «Вертеп. Роман» онлайн полностью📖 — Маргариты Мининой — MyBook.

4. ЧУЖОЕ СЧАСТЬЕ

У Эльки все складывалось не в пример лучше, чем у меня. Вскоре после моего замужества она вышла за Марика Хейфеца. Оказалось, что Марик не просто «откупорил» ее на выпускном вечере, да и был таков. Нет, их отношения продолжались и после школы. Я думаю, что их сблизила некая общность биографии – оба росли без матери (а Марик и без отца). Оба, как и многие выпускники нашей школы, поступили в Иняз. Вот там-то все у них закрутилось. А через три года, вскоре после моего замужества, и они вступили в законный брак. Только их брак оказался куда прочнее моего.

Марик уже с третьего курса попал в «серьезную» фирму, поставляющую своим многочисленным заказчикам какие-то супер-пупер программы для сбора интересующей тех информации о собственных (и чужих) клиентах. Вначале он участвовал в бесконечных ежедневных переговорах в качестве переводчика-синхрониста. Но вскоре выяснилось, что он сам – талантливый переговорщик. И в этой роли незаменим. Особенно, когда среди представителей заказчика оказывались дамы. Те, независимо от возраста, просто млели, глядя на этого красавчика. В результате, его фирма получала самые жирные заказы и на наилучших условиях. Словом, он быстро стал в фирме важной птицей. А уже через год возглавил ее новый и перспективный филиал.

Не знаю, то ли он действительно проявил выдающиеся способности, то ли ему бешено везло, но еще до обретения диплома он начал не только стремительно продвигаться по карьерной лестнице, но и просто купаться в деньгах. К его чести надо сказать, что он все эти годы оставался все тем же улыбчивым и, в общем, добрейшим Мариком, рубахой-парнем, как в школе.

***

Профессиональная карьера Эльки тоже сложилась куда лучше и интереснее, чем моя. Она ни дня не проработала училкой, а как-то прибилась сначала в академический институт, где реферировала зарубежные журналы, а затем оказалась в министерстве образования, где курировала проекты по внедрению новых экспериментальных методов в школе. Я не слишком интересовалась, чем она занимается, но сама Элька была своей работой очень увлечена. Когда Марик уже по-настоящему встал на ноги, он тыщу раз предлагал ей уйти со службы, чтобы посвятить себя семье, детям и «духовному самосовершенствованию». Но Элька категорически отказалась бросить свою «такую интересную» работу и стать домашней хозяйкой. «Фи!.. – говорила она. – Ни за что!!»

Она при этом оказалась образцовой матерью и женой. Очень скоро с промежутком в полтора года у них народились две очаровательные крошки – девочка, а потом и мальчик, в которых Элька, да и я тоже, просто души не чаяла. И при этом она не просто оставалась в прекрасной форме, но буквально расцвела. Вокруг нее увивалось великое множество поклонников. Вот когда она могла бы взять реванш за свои безлюбые школьные годы. Но нет, она никому не давала ни малейшей надежды на взаимность.

Я наблюдала за их жизнью не без тайной зависти, но вполне искренне говорила себе: «Слава богу, что хоть кто-нибудь в моем окружении счастлив. Причем, заслуженно!». На всех окружающих они производили впечатление солнечной пары. Их брак смело можно было бы назвать идеальным, а жизнь Эльки безоблачной, если бы не периодически набегавшие тучи в виде измен Марика. Да, он при наличии красавицы—жены, которую и вправду обожал, постоянно бегал на сторону. Элька страшно переживала его измены, когда (и если) они становились ей известны. Марик искренне каялся, но потом все повторялось заново. Возможно, он и сам не хотел, но ничего не мог поделать со своей природой вечного ловеласа.

Однажды, когда Элька куда-то ускакала, он начал приставать и ко мне, поминая наш школьный перепихон и предлагая немедленно его повторить. Но нарвался на столь решительный отпор, сопровождавшийся угрозами, что при любой следующей попытке ноги моей не будет в их доме, что поставил крест на этих своих планах. Боюсь, что этот красавчик оказался единственным, кто в ту пору получил от меня отказ.

Элька все эти годы оставалась не просто самой близкой, но единственной моей настоящей подругой. Я лишь надеюсь, что так будет и впредь, «пока смерть не разлучит нас». Я ничего от нее не скрывала. Даже собственное блядство, хотя все-таки старалась приуменьшить его истинный масштаб. Я знала, что Элька бесконечно мне сочувствовала, сопереживая любому из моих несчастий и всему, что происходило в моей жизни и в душе…

Лишь одно меня огорчало – она старалась, но не могла скрыть, что стесняется своего счастья, протекающего на глазах столь неудачливой подруги. Но Элька и вся ее семья стали для меня единственной отдушиной. Я чувствовала, что она и ее детки искренне меня любят. А других источников любви, кроме, разумеется, родителей у меня и не было.

***

Когда случилась эта катастрофа, уничтожившая мою семью, я, естественно, пришла к ней. Элька была на похоронах мамы, убивалась и плакала, в то время, как я не могла выдавить из себя и слезинки. Но сейчас я рассказала ей про вклад АМ в смерть моей мамы. Не утаила и того, что последний, «контрольный» выстрел совершила собственноручно. И про вмиг одряхлевшего отца.

Элька на время утратила дар речи. А потом снова стала, как тогда, в школе, похожа на разъяренную тигрицу. Но чем и как она могла мне помочь?

Только обнять и расплакаться вместе со мной (вернее, вместо меня, ибо, как я уже говорила, в это время глаза мои в любых ситуациях оставались сухими):

– Бедная Марго! Красавица моя разнесчастная. Ты же сойдешь с ума от всего этого. Я бы уж давно с катушек слетела. Да, ты у нас стойкая. Стойкий оловянный солдатик. Но все равно, так дальше нельзя! Я понимаю – это глупо звучит, но, может, тебе стоит обратиться к психологу?

– А у тебя есть кто-то на примете?

– Нет, но могу поспрашивать.

– Не надо Элька, спасибо. Если мне вдруг понадобится, я сама его найду, – попыталась улыбнуться я. – Но сперва попробую без посторонней помощи с этим разобраться.

***

Наконец, прошла та страшная весна, когда умерла мама. За ней пролетело и лето. 1 сентября я начала учительствовать в 5—6 классах.

Поначалу я мечтала, как буду сеять в юных душах «разумное, доброе, вечное». Тешила себя надеждой стать для них другом и наставником. Пыталась как-то их заинтересовать. Увы и ах! все мои старания были тщетны. Увлечь моих воспитанников хоть чем-то оказалось безнадежным делом.

Хорошо еще, что на уроках они сидели тихо, но и то только потому, что были углублены в свои телефоны. Вначале я пыталась сопротивляться, отнимала у них гаджеты, ставила двойки и вызывала родителей. Но все напрасно. В конце концов, я смирилась, и между нами был заключен негласный договор. Я автоматически что-то бубнила, не пытаясь привлечь их внимание. А они продолжали сидеть и переписываться со своими приятелями в интернете.

Их будущая судьба вырисовывалась достаточно ясно – менеджеры по продажам, офисный планктон. Скажите, зачем им литература? И зачем мне метать перед ними бисер? Словом, за эти четыре года я превратилась в скучную училку литературы в скучной школе. И тут тупик…

***

– Марго, вам было 22, когда случилось это несчастье с мамой. С тех прошло почти 5 лет. Что же произошло за это время в вашей жизни?

– Боюсь вас, Голос, разочаровать, но ничего. Совсем ничего. Это было время пустоты вокруг меня и мрака, вернее, ада внутри. А больше и вспомнить нечего. Словно оно все с грохотом ухнуло в мусоропровод. И следа не осталось.

– Увы, так происходит почти всегда и почти со всеми. Живет человек, что-то делает, копошится, вроде занят, что голову поднять некогда, а потом, глядишь, вроде как и не жил.

– Ага, жизнь, как активная стадия небытия. Правда, в последний год как раз случилось немало событий. В качестве издевательской компенсации за предыдущие четыре или пять лет «простоя».

– Что ж, отрадно слышать. Ведь движение все-таки лучше мертвенной пустоты. Не так ли?

– Вовсе в этом не уверена. Но как бы там ни было, изложу происходившее и происходящее со мной в порядке поступления.

***

Психиатры считают, что главный признак шизофрении – расщепленность сознания. Говорят даже о раздвоении, а то и растроении личности. Как часто бывает, задолго до ученых это явление было описано в художественной литературе. Знаменитый роман «Странная история мистера Джекила и доктора Хайда» Роберта Стивенсона (того самого, который «Остров сокровищ») – классический и самый яркий пример. Полвека назад сенсацию в мире психиатрии вызвало обнаружение реальной множественной личности – в одном человеке, вернее, в его сознании, обреталось сразу несколько непохожих, а порою и несовместимых друг с другом личин.

Это все захватывающе интересно, и я даже когда-то опубликовала на эту тему статью. Но сейчас я не об этом. Нет, шизофренией я не страдаю – хоть от нее бог миловал. Но в моем случае дело обстоит еще безнадежнее. Я уже давно поняла, что у меня произошло расщепление сознания и тела. В полном соответствии с формулой, придуманной каким-то знатным большевиком: «Верхи не могут, а низы не хотят».

«Верхи» – это сознание. Оно отдает телу приказы и рассылает ему всякие указания. А тело должно послушно подчиняться. Но мое тело игнорирует эти приказы и подчиняться отказывается. Сознание хочет – родить ребенка, испытать удовольствие от секса. И не может – пасует перед своеволием тела. А тело как раз может, но не хочет – ни беременеть, ни чувствовать.

На самом деле все обстоит еще хуже. Я не случайно пару раз при описании бесчувственности моего тела употребила слово «почти». Потому что иногда оно все же что-то чувствует. И пусть это что-то не более чем жалкий суррогат того, что я испытывала прежде, но все-таки какой-то отклик возникал, а, значит, тело не было совсем уж бревно бревном. Увы, чтобы ощутить этот отклик, сознание должно выполнить некое условие, совершить то, чему оно всеми силами противится. Ибо его выполнение куда более унизительно, чем даже моя готовность лечь чуть ли не под первого встречного. А всего-то требуется, чтобы сознание воспроизвело во время соития картинку моего изнасилования, совершенного когда-то АМ и КА.

Каждый раз во время очередного совокупления я корчилась от отвращения, пытаясь стереть всплывающее помимо моей воли из потаенных глубин памяти это чудное мгновенье. И каждый раз сдавалась и допускала эту картинку в свой мозг. Словом, чтобы испытать хоть какие-то ощущения мне необходимо воссоздать ту гнусную сцену. И чем ярче выходит эта картинка, тем сильнее на нее откликается тело. Что может быть постыднее? Ведь чуть ли не ежевечерне эта мерзость заново оживает в моей голове, но мало того – я еще силюсь разглядеть и «упиться» самыми унизительными для меня подробностями. Вот почему я никак не могу забыть ни эту сцену, ни обоих действующих в ней персонажей. Да, я их ненавижу, но одновременно только с их помощью могу достичь моего жалкого удовольствия.

Конечно, это уже полная патология. У меня не оставалось сил, чтобы бороться и с оледеневшим телом, и со смердящей душой. А после смерти мамы ко всему еще добавилось нестерпимое чувство вины. И эта вина, и то, что другим виновником ее гибели оказался АМ, завязало все в еще более тугой и не разрубаемый узел. И я поняла, что сама не смогу не то, что этот узел развязать, но хотя бы чуть-чуть ослабить. Просто сойду с ума.