Сижу не дома. В кафе, куда отправил Дима. Я выбрала недалеко от дома, из его окон виднеется сквер с пестрыми деревьями, которые раскрывают себя по-особому именно осенью, ведь вот весной и летом, если не вглядываться в форму листвы, то они все издали зелёные, как женщина до рождения ребёнка, а наступает осень, и каждый листок начинает играть своими красками, показывая насколько по-разному каждая относится к роли матери.

– Боже, какое странное сравнение возникло, – мои мысли меня пугают, ведь я одна. Впервые в материнской жизни я один на один, сама с собой, – надо отвлечься и думать о своём, не о сыне и мамках.

И вот я смотрю на посетителей, паренька, «залипающего в телефон», двух подружек лет двадцати, обсуждающих куртку, женщину с внучкой лет пяти, которая засыпает себе в рот сахар, как птенец заглатывает червяка.

Смотрю на них, и мне кажется, что они понимают, что я тут неспроста, что я тут не «наедине с самой собою», а Мама, которой просто дали часик побыть одной, одной в ожидании кофе и … работы.

Да, наконец-то, ЭТО случилось, я нашла ещё одну парочку спасательных рук, которые не дадут мне «раскиснуть», как подгузник, если его долго не менять. Работа точно поможет мне не «уйти под воду», ведь это то, чем я хотела заниматься с детства, то, что даёт силы, каждый сложный перевод как восхождение на Эверест с криком: «эээ, и это я покорила!»

Помню, как во время беременности работа не давала мне раскиснуть, мобилизовала. Помню, как на меня, пузатую, глазели мужики, когда я скакала по лестницам при сдаче нового кондитерского цеха за пять дней до родов, а я кайфовала от того, что могу работать, могу и хочу!

– Ваш капучино, – на стол поставили кофе в нежно-розовой чашке.

«Ваш капучино» – как это сладко звучит, Боже!

Порой надо ограничить себя в чем-то, чтобы понять прелесть счастья в моменте: разве я любила так кофе до беременности, нет, но почти год без него, и уже от аромата дурманит головушку. Жизнь, ты прекрасна!

А ещё мысли о скором переводе свидетельств о рождении, Боже, как я хочу работать.

А сейчас быстро пить кофе бежать к моим мужчинам домой! Жизнь, ты поистине прекрасна!

12.10.2013

Жизнь, ты дерьмо! Слышишь, дерь-мо. Полное дерьмо!

Вернее, ты дерьмо, потому что его нет!

Сменили за две недели сыну уже три вида смеси, то его пучит как лягушку, живот надуется, словно пузырь, боюсь прикоснуться, чтоб не лопнул через зад. Вот так материнское доброе сравнение, но вот реально так. Или по-другому, если не видеть, кто издаёт звуки, то кажется, что со мной живет какой-то старикан.

То просто тишина вместо какашек третий день, а держать в себе дерьмо нельзя: ни фигурально, ни фактически.

– До чего ты докатилась, Лен, – начала я мысленно отчитывать саму себя. – Без конца лезешь и проверяешь подгузник. Димка сгонял к педиатру, а та сказала: давайте вводите отвар чернослива, но я уверена, что рано для прикорма!

Я взяла на руки сына, который всем видом показывал, что недоволен происходящем в его жизни.

– Паша-Паша, теперь ясно, отчего мамаши уделяют столько времени какашкам, – сын чуть повернул голову в мою сторону и начал косить одним глазами. – Теперь и я стала такой мамашей сама.

Затем в моей голове возникла мысль, от которой мне стало безумно смешно: а ведь можно эволюцию развития матери по какахам выстроить:

– поиск оптимальных подгузников по отзывам;

– как приучить ребёнка к горшку, и нужен ли он;

– умение парировать на возгласы «ему 2, а он ещё в подгузнике»;

– обучение унитазу как отдельный вид искусства;

– блин, смывай за собой, те ж уже 5, и попу нормально вытри!

– (уровень для мам сыновей) тебя стульчак не учили поднимать, а?!

Но вернёмся к нашим баранам, вернее к запору, просто в голове не укладывается: мне не дает покоя чужое дерьмо! Неверно сказала, оно не чужое, оно моего сына, да и «дерьмо» звучит грубо, Пусть будут «какахи», так и запишем. Будь они неладны!

19.10.2013

Вечером к нам приезжали Кулискины. Алена, оказывается, нашлась опытная, их сыну-то год уже, как разошлась, разошлась, так начала давать разные советы прям с порога: коляску в подъезде не держи – вдруг коты чужие помочатся, колёса мой после каждой прогулки, и в квартиру заноси, на ней и укачивай ребёнка. А ещё зря я гостей первый месяц, оказывается, принимала, могли ребёнка сглазить, поэтому они «от греха подальше, Лен» приехали через два месяца.

И слушаю я подругу, с которой столько лет знакомы, а ощущение, что человека первый раз вижу – и это я делаю не так, и то я делаю не так: ребёнка надо туго пеленать, гулять дважды в день даже в дождь, купать только, обернув в ситцевую простыню, чтоб не испугать.

– Дим, а ты слышал, что Алёна мне рекомендовала обязательно вступить в мамские чаты в интернете: в них вся правда, оказывается, – крикнула я мужу из коридора, пока он в окно кухни смотрел на неожиданно начавшийся первый снег.

– Вот оно чё, – донеслось от него, ну если Аленка говорит, то вступишь, да?

– Да не хочу я никуда вступать, но в чаты, где докторов обсуждают, и свечами из чеснока запор новорождённых лечат, ни в чаты, где одежду со скидкой, собравшись в стайки по семьсот человек заказывают, – нервно ответила я, видно же, что я злюсь, ёрничаю, а муж «вступи», – понимаешь, да хватит смотреть в окно, Дим.

Муж обернулся на секунду, и я продолжала:

– Только надо сейчас в октябре вступить в группу и на следующую зиму заказать эту самую одежду, размер чада, высчитав, понимаешь! А что ты не мать? Не знаешь рост ребёнка на год вперёд? Пороть тебя надо?!

– Лен, ты чего такая злая? А? – Дима посмотрел на меня серьезно. – Алёна просто говорит тебе, как сама живет, она не учит жить также, она говорит то, что сама считает правильным, понимаешь?

Я ничего не ответила Диме, мне хотелось поддержки в его лице, а не таких слов на тему вечной толерантности.

Дима продолжал смотреть в окно с сыном на руках, приговаривая:

– Это твой снег. Твой первый снег. Ты его не запомнишь, но я обязательно расскажу, как мы на него с тобой любовались.

Я вышла из кухни, в голове стояли Алёнкины рассказы, а ещё отчего-то вспомнился детский фильм про собаку «Бетховен». Там был такой момент, когда хозяйка подавала коктейли гостям, которые ей улыбались лишь лицом, и вот она отпила чуток, поняла, что нормально на вкус, и это обратно всё выплюнула в стакан….

Так и я смотрела сегодня на Алёну, макающую мою шарлотку, которая, по ее словам, не пропеклась, в клубничное варенье и жалела моментами, что в него не плюнула, особенно, когда она начала причитать, что я мало старалась с грудным вскармливанием и, видимо, неверно прикладывала сына к груди.

А я вида не подаю, улыбаюсь ей, держа на руках спящего сына, а внутри всё негодует, и тут она говорит так авторитетно, будто мне не подруга, а мать:

– И, Лен, прошу тебя: не приучай к рукам! Потом натерпишься! Клади в кровать, будет кричать, подойди и объясни, что ты в доме хозяйка!

Я откинулась на мягкую подушку дивана, вспоминая сегодняшних гостей, а голове выстраивался странный вывод от происходящего: материнство делает меня той ещё хозяйкой. Хозяйкой, которой хочется плюнуть в еду гостям, держа на руках своего ребёнка.

А ещё сегодня отчего-то сильно раздражал Лёшка. Причём он ж нормальный, я прежде любила очень с ним общаться. А сегодня, будто подменили, высмеивает Диму, объясняет, что мужик не должен подгузники так-то менять, «потому что ты ж не Баба, а Добытчик».

Советы тоже раздаёт, как нам надо спать, умники одни кругом.

– Мужу на полу на кухне стели, а себе с сыном – в комнате, – а потом повернулся к Диме, держа на руках Степку, щекочет его так любовно и при этом приглаживает. – Ты меня послушай, я через это всё уже прошёл, добра тебе ж желаю, ты работающий человек, ты высыпаться должен, а Ленке что? Мальца покормила, помыла и дрыхни дома весь день.

Чего-то сегодня, видимо, звёзды сошлись так, что Кулискины, пожалуй, впервые в жизни вызывали такие эмоции.

А нужны ли мне вообще были сегодня такие гости, которые, вроде, и с подарками пришли, и улыбаются, а ощущение, что, советуя то да сё, дерьмом тебя обмазывают да погуще, погуще.

Вставая с дивана, я улыбнулась, будто найдя, как надо было ответить им:

– А что ж ты, Ален, в одну харю съела половину моей сырой шарлотки, раздавая советы, а?! А ты, Леш, сам разве Степку не кормил и не вставал ночами, когда жену с осложнениями через две недели после родов положили в больницу. Засуньте себе свои советы…

Я зашла на кухню, Дима продолжал стоять с сыном у окна, тот задремал.

Взяв со стола остатки шарлотки, я смачно кинула ее вместе с тарелкой в пустое ведро, как баскетболист забрасывает в корзину мяч:

– Не пропеклась.

Муж молчал, я тоже.

Внутренний голос снова твердил, что надо полагаться на своё шестое чувство, на эмоции, которые Пашенька выражает.

Мои мысли прервал голос мужа:

– Сынок уснул, обсасывая палец, и так каждый раз, может, Лен, купим ему соску?

Я глубоко набрала воздух в лёгкие, вздохнула и повторила, наверное, в тысячный раз, что читала мнение врачей, что только шесть процентов детей нуждаются от природы в соске, что у Паши просто обычный сосательный рефлекс, он с ним справится.

Дима тоже тяжело вздохнул и положил сына в качельку:

– А если он как раз нуждается? Тот самый из шести процентов.

Я отвернулась к окну, снег начал валить крупными хлопьями, не глядя на мужа я шептала:

– Катя…ты ж веришь Кате? Ты знаешь, что она хороший психолог, курсы для беременных ведёт, так вот она мне всё не раз объясняла, говорила, что родители дают детям соски, только чтобы оградиться от них, чтобы лишний раз не брать на руки.

– А ещё твоя Катя сравнивает коляски с садовыми тачками, утверждая, что в них детей возят, как овощи, и призывает ходить в этих, как их там …тряпках намотанных и приблудах этих? И что? – таким раздражённым я Диму давно не видела, но и стерпеть не могла.

– Возможно, я Кате верю, потому что она знает, что это не тряпки, а слинг, а приблуда – эргорюкзак, а? – улыбка появилась на моем лице, потому что на это ответить Димка не сможет. – Ох, и повезёт потом ее детям, помяни мое слово, когда Катя сама мамой станет.

От сильного снегопада в кухне стало темно, боковым зрением я видела, как на кухне загорелась подсветка, начал шуметь чайник, донёсся металлический звук открывающейся крышки с ароматным китайским чаем, а затем открылась дверка шкафа. Я повернула голову, Дима достал из мусорного ведра мою шарлотку, пусть и пустого ведра, в который я только-только вложила новый пакет, но сам факт. Он достал пирог из мусорки, потом он взял ложку и стал есть.

Мой Дима, который не вытирается дважды полотенцем после душа, который не ест, если на столе есть крошки, который…в моей голове, казалось, произошёл какой-то сбой, и я начала заикаться:

– Ты…ты…что делаешь? Я выбросила, Алёна сказала, он не пропекся!

– А мне пох…й? Слышишь, и на мнение Аленки о пироге, и о чатах, и на слова Леши про сон на полу в кухне, и на Катю с ее слингами, пусть засунет их себе вместе с соской в… – мужа прервал звонок, Катя будто чувствовала, что мы говорим о ней, я не стала отвечать, смотря на Диму, который редко повышает голос. – Ты меня слышишь? На всех пох…й! Я ем шарлотку из мусорки, и мне вкусно! Вкусно, и сына я воспитаю, потому что думаю своей головой и сердцем, а не жду инструкций по применению от подруг или книг.

Я смотрела на сына, спящего в качели, мужа, стоящего рядом, евшего шарлотку, и не могла понять, кого мне слушать, психологов, подруг, авторов прочитанных книг, своё сердце.

Я смотрела в окно, продолжал валить снег. Первый снег. Первый снег нашего сына, который он не запомнит, но о котором ему обещал рассказать муж.

26.10.2013

Есть люди, которые загораются как порох, стоит им только дать повод, а есть – как мокрые дрова, которые надо прям «попытаться» разжечь.

Моя свекровь, Наталья Леонидовна, относится как раз ко второй категории, мне кажется, вывести ее из себя Невозможно, хотя я пыталась и не раз, не специально, а как-то реально специально, чего греха таить. Но королевская стать, ухоженность и манеры свекрови брали всегда верх над моей энергичностью и скоростью.

Так вчера разгорелся спор о том, что моё материнство ещё впереди, что многое пока я не могу осознать в силу возраста.

Я начала кипеть сильнее молока, когда варишь кашу:

– Ну как можно так всех равнять, скажите? Как? Вы умная и образованная женщина…

И как струи молока, пригорают на плите, оставляя белые следы на кастрюле, так и у меня «пригорали мои принципы».

– Вот увидите, Наталья Леонидовна, – говорила я настойчиво. – Увидите сами, что ошибаетесь, если я сказала: в моей квартире не будет разбросанных игрушек, то так и будет. Поиграли, тут же убрали. Это железное правило. Ребёнок всегда повторяет за родителями, а я намерена обучать сына убирать за собой с первых дней. Чистота вокруг у нас говорит о чистоте мыслей. Не нужно сравнивать себя и …меня, мы разные люди, если в свое время вы в чем-то не могли выстроить это с Димой, то не надо думать, что и у меня так будет.

В ответ свекровь не стала спорить, хотя я б на ее месте ответила чего пожёстче, но она была на своём месте, она нежно обняла внука и с улыбкой произнесла:

– Я буду очень рада, если так сложится у тебя, буду восхищена ещё больше тобой. Просто хотела предостеречь, что не всё может удастся, детки ведь очень шустрые, да и ты можешь уставать, понимаешь?

Кровь подступала к лицу, потому что я не могла отрицать, что сейчас устаю, как собака, но дома чисто, убрано, все сыты и вымыты.

Мне кажется, мои мысли были так чётко «напечатаны» на лице, что свекровь поняла всё без слов, подошла ко мне, я подняла глаза высоко вверх, чтобы заглянуть в её лицо, и тут почувствовала, как меня сильно прижимают к себе, как маленькую-маленькую, и Паша в это время становится центром наших объятий:

– Благодарю тебя за внука. Благодарю, ты сделала меня Счастливее, Лен. Нам надо только продержаться год до моей пенсии, а потом, как заживем, да, ведь!?

Гулять с ним будем, в цирк ходить, да вы ещё с Митей названивать будете «когда внука домой вернёшь! Хватит с ним водиться и нянчиться!»

И я почувствовала, как мой пыл обмяк, как порох, который положили на мокрые дрова, обмяк настолько, что ему не хочется загораться, доказывая свою правду про уборку, хотя, я точно знаю, так оно и будет с чистотой квартиры и игрушками по местам.

02.11.2013

Уже месяц я работаю, и это греет моё самолюбие, буду честна с собою.

Всего два с половиной месяца я – мама и месяц из этого – работаю, без няни так-то и бабушек: свекровь была у нас всего раз из-за работы, мои родители не могут найти время приехать!

И вот я смогла совместить материнство и карьеру: два раза в неделю я убегаю по вечерам к клиентам обсудить детали перевода, пока с сынулей остается Димка.

А в дневные сны сына сижу с текстами, или перевожу, держа его дремлющего на руках, или когда Паша качается в люльке. И работа эта, пусть и небольшая, «питает меня», даёт понять что, нет ничего Невозможного, что есть те, кто ищет себе оправдание, типа «как это работать до полутора, вот отдам в сад, и пойду, а сейчас я просто в декрете!»

А я не мама в декрете, я горжусь собой, я – молодая работающая мама; и с коликами справилась, и питание (пусть и искусственное) наладила, и соску не даю (то ещё зло), и работу свою делаю в срок!

Ох, хоть книгу про историю успеха пиши. Хи-хи!

15.11.2013

Не помню, чьи это слова (моя мама говорила, что Омара Хайяма, когда их частенько повторяла) – слова ранят сильнее кинжала, и мне кажется, сегодня я была почти убита, вернее растоптана.

Это сродни картинки из интернета в категории «ожидание – реальность».

Мы ехали к моим родителям. Я смотрела на золотистые тополя вдоль дороги, вспоминая, как мы собирали здесь с ними грибы, как однажды, возвращаясь с рыбалки, увидели, прыгающих по полю грациозных косуль. Улыбка расплывалась на моем лице при взгляде на сопящего в автокресле сына.

Мне казалось: вот я приеду покажу им внука, и они поймут, как много потеряли, пропустив его выписку, как много потеряли, не позвонив ни разу за эти почти три месяца, но это всё мне только казалось.

На деле все было, как обычно, будто чудес не бывает: папа сидел в очках перед телевизором, делая вид, что смотрит программу про животных. Рядом с ним лежал очередной детектив, который он по привычке читал параллельно с просмотром ТВ. Мама орудовала утюгом над постельным бельём, ведь на мятом спать нельзя.

– Мама, привет! А вот и мы! – радостно закричала я, открыв дверь своим ключом.

Из дальнего коридора донёсся звук:

– Проходите, я скоро закончу.

Я шла с особым чувством, будто впервые приехала сюда, как взрослая, шла, гордо подняв голову, и несла на руках сына как высшую награду в своей жизни.

В голове была установка:

«Лена, всё хорошо. Родители тебя любят. Просто любят своей особой любовью, но все же, как червяк, проскальзывали мысли: что вот нельзя было отменить глажку? Знала же, что мы приедем! А вдруг они Диму не любят? А вдруг…», я зашла в (как мама это называла) «постирочный кабинет». В углу на диване в цветочек стояла коробка с маминым вязанием и лежала куча постиранной одежды. Мне кажется: она всегда стояла тут и никогда не становилась меньше.

Мама отставила в сторону утюг, улыбнулась, расцеловала, как Брежнев в свои лучшие времена, меня, Диму и взяла на руки внука: в ее глазах читалась любовь, правда. Я хотела это видеть, а, может, и видела.

Просто эта любовь играла в прятки с ней и всеми нами, любовь боялась вырваться наружу, а почему мне было неясно.

И вот мама пошла к папе со словами: «Андрей, внука тебе несу! Смотри!», – затем донеслось какое-то шипение, цокание, неразборчивый шёпот, я чувствовала страх и подошла ближе к двери. До меня доносились обрывки фраз папы:

– Фуу, страшный такой. Убери его от меня!

И слова ранили больнее кинжала, слёзы моментально появились на глазах, хотя плакала в это время душа.

Я, не успев толком раздеться, начала судорожно собираться обратно, и папа, поняв, что добился желаемого, довольный вышел в коридор. Он потягивался, задирая поднятые и согнутые в локтях руки за своей спиной. Он расплывался в довольной улыбке и, как бы подтверждая ещё больше свои слова, размеренно произносил:

– А что я должен был врать, если он страшный и прыщавый ещё?

Маме было стыдно за отца, это было очевидно, она вся сжалась и начала быстро шептала:

– Ты будто красавец нашёлся, для пацана, знаешь, внешность не самое важное. Как говорится, с лица воду не пить, или как там говорится, а, Лен?

И эти слова мамы ещё сильнее кинжалом кололи меня, она ими будто ещё сильнее убеждала меня, что у меня некрасивый ребёнок.

Я не стала раздеваться, хотя мама очень просила.

Обуваясь, я увидела, как мама протянула Диме пакет со словами «пирожки вам там напекла и на вот купите, не знаю, что надо для внучка», и дала свёрнутую купюру.

Мы поехали домой, я плакала, не видя дорогу, по обочине которой стояли красивые золотистые тополя. Я плакала, пытаясь понять, как выстроить отношения с родителями и нужно ли это делать, до меня доносился голос Димы, он успокаивал меня, но это не помогало.

Я пыталась понять: папа просто вымещает на мне злость, потому что я третья дочка, а он всегда мечтал о сыне, а тут такая «осечка»?! И всегда я буду громоотводом его плохого настроения, его несбывшейся мечтой, ещё и у сестёр по дочке, а тут я родила сына, и это обострило ещё больше его стереотипы про «бракоделов» и, видать, брак в моем лице.

А, может, ему стыдно за то, что он не был идеальным отцом, пытаясь при каждом удобном случае уехать на рыбалку.

А, может, он до сих пор не может простить, что это я тогда рассказала маме, что он …

Мои мысли прервал голос Димы:

– Возьми трубку, тебе папа звонит.

Я взглянула на скомканную тысячу, которую дала нам мама и отрицательно помотала головой.

– Лена, возьми! Я прошу.