6

Ночь казалась нескончаемой, и все же рассвет наступил слишком рано. Сегодня предстояло послать за всеми моими придворными дамами и отправить их по домам так, чтобы не напугать. Я мало-помалу готовилась к бою.

Обыкновенно при мне состояли десятка два женщин самых разных возрастов и сословий. Одни были мне ближе, чем другие. Наиболее церемониальными фигурами были статс-дамы; они происходили из знатных семей и роль исполняли скорее декоративную, нежели практическую. При дворе они появлялись нерегулярно, но обязаны были присутствовать на официальных мероприятиях, когда я принимала иностранных сановников. Однако устраивать испанцам торжественный прием в мои планы не входило, и сегодня во дворце никого из статс-дам не было.

Около десятка женщин в настоящее время служили дамами королевских покоев, и лишь четыре из них, самые старшие, прислуживали мне лично в моей опочивальне. Положение дамы королевской опочивальни было высочайшей честью, какой могла удостоиться моя приближенная. Трем из этих четырех, моим Вороне, Кошечке и Бланш, предстояло остаться со мной. Четвертую, Хелену ван Снакенборг из Швеции, я намеревалась отправить домой к мужу.

У меня также имелось шесть фрейлин, незамужних девушек из хороших семей, которые прислуживали в наружных покоях и спали все вместе в одной комнате. Всех их я собиралась отослать.

Если статс-дамы являлись декоративным элементом моей свиты, а дамы покоев – чем-то средним между компаньонками и помощницами, фрейлины были юными жемчужинами, блиставшими при дворе на протяжении сезона-другого. Они, как правило, были самыми хорошенькими и соблазнительными в группке придворных дам. Нередко им случалось обратить на себя внимание короля. Моя мать была фрейлиной, как и две другие жены отца. Здесь, впрочем, никакого короля, который мог бы положить на них глаз, не было, одни только хищные придворные.

Трепеща, они покорно выстроились в ряд. На их личиках предвкушение мешалось со страхом.

– Дамы, как это ни прискорбно, но ради вашей же собственной безопасности я должна отослать вас всех прочь, – объявила я. – Возможно, в том случае, если на нашу землю высадятся испанцы, мне придется быстро перебраться в потайное место, и ваши услуги мне не понадобятся. Я очень надеюсь, что это излишняя предосторожность, но не могу подвергать вас опасности попасть в лапы вражеских солдат.

Одна из фрейлин, Элизабет Саутвелл, высокая и грациозная, покачала головой:

– Наши жизни никак не могут быть ценнее жизни вашего величества. Мы должны быть с вами рядом, когда… когда…

Ее большие голубые глаза наполнились слезами.

– Как Хармиана и Ирада, когда Клеопатра бросила последний вызов римлянам! – тряхнув копной рыжеватых кудрей, воскликнула Элизабет Вернон.

– Я вовсе не намерена сводить счеты с жизнью через укус аспида, – заверила я ее. – И не собираюсь требовать от вас последовать моему примеру. Я хочу, чтобы вы на время отправились по домам. Вы меня понимаете?

– Насколько серьезна опасность? – спросила Бесс Трокмортон.

Она была дочерью покойного видного дипломата. Однако в ней всегда угадывался бунтарский дух, и остальные фрейлины, похоже, восхищались ею за это.

– Это зависит от того, насколько близко им удастся подойти, – сказала я.

Старшие дамы королевских покоев почти ничего не говорили и лишь кивали.

– Можете сложить вещи вечером, чтобы к утру уехать, – добавила я.

Они с поклоном удалились. Все, кроме юной Фрэнсис Уолсингем и Хелены.

Дождавшись, когда мы окажемся в одиночестве, Фрэнсис произнесла:

– Ваше величество, я хочу остаться. Мой долг – быть подле вас.

Я посмотрела на нее. Серая мышка, и не скажешь даже, что вдова великолепного сэра Филипа Сидни. После его смерти она так истаяла, что от нее осталась одна тень. Даже само имя делало ее невидимкой – ее звали в точности так же, как и ее отца, Фрэнсиса Уолсингема. Кому, интересно, пришло в голову назвать дочь и отца одним именем?

– Фрэнсис, ваш долг – повиноваться мне.

– Но мой отец один из командующих этой войны. Я не маленькая девочка, которую можно просто взять и отослать домой. Мне слишком многое известно, чтобы я могла не страшиться и не тревожиться. Лучше мне быть с вами. Пожалуйста, пожалуйста, позвольте мне остаться!

Я покачала головой:

– Нет, Фрэнсис, вы должны уехать. Ради моего душевного спокойствия. – Я повернулась к Хелене. – И вы тоже, друг мой. Возвращайтесь к мужу и детям. В такие времена нам всем следует находиться рядом с родными.

Это делало просьбу Фрэнсис еще более удивительной.

– Фрэнсис, ваша дочурка – моя крестница, если вы вдруг позабыли, – нуждается в вас. В эти неспокойные времена, когда мы стоим на пороге войны и хаоса, вы должны быть с ней.

Они удалились: Фрэнсис – с мрачным видом, Хелена – с любовью, на прощание поцеловав меня в щеку и сказав:

– Это ненадолго. Я скоро вернусь.

Дрейк, Хокинс и Фробишер находились в море вместе с доброй частью флота. У меня неожиданно возникли вопросы относительно кораблей, их размещения и прочих подробностей, которые известны были только морякам. Из всех моих отважных мореходов на суше оставался один только Уолтер Рэли. О, как он возражал против своего назначения – на него была возложена ответственность за сухопутную оборону Девона и Корнуолла. Сидеть дома, в то время как остальные отправились в плавание. Уступить свой боевой корабль, построенный специально для него, свой «Ковчег Рэли», адмиралу Говарду, который сделал из него флагман, переименовав просто в «Ковчег». Но он покорился необходимости и проделал отличную работу, не только укрепив Девон и Корнуолл, но и проведя инспекцию всех оборонительных сооружений вдоль побережья вплоть до самого Норфолка на севере. Он настаивал, что нам понадобится тяжелая артиллерия для защиты глубоководных гаваней Портленда и Уэймута, а также Плимута, самого близкого к Испании порта. Крайне важно, утверждал он, помешать армаде занять какую-нибудь защищенную глубоководную бухту, где испанские корабли могли бы встать на якорь.

Каким-то образом Рэли удалось набрать внушительное число горожан в сухопутное ополчение. Однако вооружены они были чем придется – секачами, алебардами, луками, пиками и копьями – и соперничать с профессиональными солдатами в латах и с мушкетами не могли. Наше сухопутное ополчение было жалким. Спасти нас могли только моряки.

Уолтер явился, облаченный в лучший свой наряд. Лицо его светилось надеждой, которая, впрочем, быстро угасла. Изменить свое решение и отправить его в море я была не намерена.

– Ваше величество, – произнес он, тщетно стараясь скрыть разочарование. – Я здесь, чтобы служить вам любым способом, какой вы в своей мудрости сочтете наиболее подходящим.

– Благодарю вас, мой дорогой Уолтер, – сказала я. – Я на это рассчитываю.

Его общество неизменно доставляло мне удовольствие. Его комплименты были не настолько замысловатыми, чтобы я не могла им поверить. Он был предупредителен, но не раболепствовал, приятен в общении, но не пытался заискивать и всегда был не прочь посплетничать. Кроме того, он был хорош собой и мужчина до мозга костей. Вот почему я назначила его капитаном Королевской гвардии, роты из двух сотен рослых красавцев в красных с золотом мундирах. В их обязанности входило защищать меня и находиться при моей особе. Эту обязанность я, безусловно, поощряла.

– Доклады, которые я получила относительно ваших усилий по приведению в порядок оборонительных сооружений на побережье, превозносят вашу работу. Жаль только, что они изначально пребывали в столь плачевном состоянии, – сказала я.

– Вторжения на наш остров такая редкость, что в этом нет ничего удивительного. Со времен вашего отца угроза высадки стала маловероятной, – заверил он меня.

– И тем не менее история знает примеры успешных вторжений. Это много кому удавалось. К примеру, римлянам. Викингам. Норманнам. Исключать такую возможность точно нельзя.

– В те времена у нас не было флота, который мог бы всем им противостоять, – возразил он.

– Да, флот. Ради этого я за вами и послала. Нам уже известно точное число кораблей армады?

– Точное – нет, но мы полагаем, что их приблизительно сто тридцать. Не все из них военные, многие провиантские или разведывательные. Специально построенных боевых кораблей у них всего ничего, да еще те двенадцать, что они захватили у португальцев, значительно превосходящих их в искусстве мореплавания. Кроме того, у них имеется четыре галеаса из Неаполя. Но насколько гребная канонерка может быть эффективна за пределами Средиземного моря, мы пока судить не можем.

– Теоретически мы сильнее, – попыталась я подбодрить себя. – С тех пор как Хокинс взял на себя управление финансами флота и переработал конструкцию наших кораблей, мы стали самым современным флотом в мире. Сейчас почти из двух сотен кораблей, находящихся в нашем распоряжении, тридцать четыре – галеоны новой конструкции. Но решение заменить солдат пушками…

Я покачала головой. Такого никто никогда еще не делал. А вдруг у нас ничего не выйдет? Использовать сами корабли как орудия, а не как средство доставки солдат на поле боя казалось рискованным, и тем не менее ничего иного нам не оставалось. После того как по замыслу Хокинса палубы юта заменили батарейными палубами, возврата не было.

– Это не ошибка, ваше величество, – точно прочитав мои мысли, сказал Рэли. – Наши корабли куда быстроходнее и маневреннее. Мы можем идти круче к ветру и быстрее разворачиваться. У нас есть специально обученные канониры и вдвое больше дальнобойных пушек на каждом корабле, чем у армады. Наши пушки вчетверо превосходят их пушки в скорострельности и меткости. Ветреная погода будет на руку нам, тихая – на руку им. Но в Ла-Манше никогда не бывает тихо. Всё на нашей стороне.

Я улыбнулась ему. Не улыбнуться было сложно.

– Ну, примерно так же рассуждал фараон, снаряжая погоню за Моисеем в Красное море. Господь любит сокрушать обуянные гордыней народы.