Пинслип Вайз выбрала каюту последней.

– Пинслип Вайз, – прошептала она, кладя ладонь на осязательный интерфейс. С этого момента каюта должна была принадлежать только ей, и никто не мог попасть внутрь без ее разрешения. Овальная дверь с тихим гидравлическим свистом ушла вверх, и астролокатор вошла в каюту.

Помещение было небольшим, но нетесным – пристегивающаяся к стене койка, столик, встроенные в стену шкафчики, несколько похожих на мыльницы полок, голониша и, наконец, туалет с душем. Вайз закрыла за собой дверь и, уверенная, что никто ее больше не видит, повалилась на разложенную койку.

Собственная каюта. Последний корабль, на котором она служила, был не только тесным, но на нем еще и негде было уединиться. Каюту ей приходилось делить с монашкой, последовательницей культа ксено, готовившейся ко вступлению в секту элохимов. Монахиня была до ужаса худой, у нее воняло изо рта, и полностью отсутствовало чувство юмора. Когда капитана – некую Содео Матака – задержали за контрабанду, а корабль конфисковали, Вайз с облегчением восприняла долгие допросы, которым подверг ее Контроль Альянса. Все лучше, чем не вполне нормальная монашка, без конца твердившая заученные фразы об Ушедших и бившаяся головой о пол в приступе религиозного умопомрачения. Впрочем, теперь это было уже неважно. Вайз не волновали ни Альянс, ни Матака, ни тем более Дурдом. Она была свободна, и ей наконец ничто не угрожало.

Лишь бы только выбросить из головы ту неприятную холодную дрожь, которую она ощутила еще сильнее, едва ступив на трап! Но пока что Вайз решила об этом не думать. Она не спеша начала доставать свое имущество – книги по астролокации, модули памяти, сувенирные брелки за литературные абонементы в библиотеках Потока, проигрыватель «КеноЗеро» и – что самое важное – черный куб Кристалла с записанной в нем картой всей известной Выжженной Галактики, от Ядра в Рукаве Трех Килопарсеков до самых Внешних систем, забитых не входящими ни в какие объединения планетами и Пограничными герцогствами.

У Эрин Хакль, в отличие от Вайз, не имелось практически ничего.

Окинув критическим взглядом свою каюту, она почти сразу же схватилась за висевший перед входом в микротуалет турник. Раз подтянувшись, она решила, что снаряд не помешает усовершенствовать, воплотив в жизнь ряд собственных идей. Она также обратила внимание на то, на что едва взглянула Пинслип, – черную коробочку кофемашины с простым программатором. Выглядело это как нетипичное расточительство энергии – насколько знала Эрин, в кают-компании уже имелась кофемашина, но вид собственной доставил ей немалое удовольствие. Может, она была и не столь хороша, как на камбузе в кают-компании, но, к счастью, в ней имелась опция приготовления самого обычного, веками известного человечеству кофе – черного, подобно ночи, и сладкого, подобно греху. Хакль признавала молоко только у беременных.

– Думаю, мы друг другу понравимся, – сказала она кофемашине и начала извлекать самое большое свое сокровище – модули памяти с симуляторами, которые можно было подсоединять через нейроконнектор. Часть из них, о чем она прекрасно знала, были нелегальными, подключенными к пиратским серверам, где хранились симуляторы истребителей не только Альянса (те были ей прекрасно знакомы), но и Старой Империи, а также, по крайней мере, три – времен легендарной Машинной войны, которая после Ксеновойны и таинственной Напасти в буквальном смысле выжгла всю Галактику, оставив в живых лишь горстку пригодных для заселения систем.

Если симуляции были в самом деле настоящими, то за обладание одним таким модулем грозила полугодовая ссылка на тюремную планету. За обладание тремя… Что ж, мало кто пробовал рискнуть и сам убедиться, какие санкции грозят за установку в нейроконнекторе глубоких симуляций запрещенных древних боевых кораблей. Наверняка весьма суровые, поскольку подробные данные о каждом из смертоносных истребителей, фрегатов и крейсеров вполне годились для постройки их реальных версий.

То, что хранилось в модулях памяти Хакль, наверняка заинтересовало бы Хаба.

Изголодавшийся, пожелтевший от неоникотина Тански вплыл в свою каюту, словно худая водоросль, распространяя вокруг слабый запашок пота и тлеющих окурков. Его бритую, слегка морщинистую макушку залило компьютерное свечение от экрана голониши, которую он включил сразу же, едва успев войти. Свет лазеров падал на сморщенное лицо и свободно болтающийся комбинезон компьютерщика.

– Старая система, – определил Хаб. – Но стандарт выше среднего, – его худые пальцы заплясали по консоли с грацией пианиста. Голониша зашумела, демонстрируя структуру данных на фоне трехмерной мозаики. Тански, однако, не интересовали развлечения, которые тысячами – а может, миллионами – предлагала система корабля. Куда больше увлекал его вопрос аварийных ходов, дававших тот или иной доступ к Сердцу с уровня кают. Нажав комбинацию клавиш, отвечавших за перезагрузку системы, он быстро, еще до того как снова засветился экран, заблокировал автозапуск. Экран позеленел, покрывшись белыми, как кость, буковками.

Склонившись над клавиатурой и не глядя на комбинации букв, цифр и пиктограмм, Хаб начал строка за строкой вводить команды. Слышалось лишь его тихое дыхание и стук пластиковых клавиш.

Команда, команда, выполнить. Команда, команда, выполнить.

Ничего. Никакого доступа, никаких копий, никаких черных ходов. И проблема заключалась вовсе не в программном обеспечении – никакого физического соединения попросту не существовало, к тому же сеть была заблокирована столь мощной защитой, что та выглядела такой же огромной, как и сама сеть. Если абстрагироваться от факта, что программа еще не до конца была введена в Сердце и компьютеры корабля, защиту загрузили в самую первую очередь. Что ж, может, это был еще и не конец войны, но данное сражение Хаб проиграл в самом начале.

– Подождем Сердца, хитрый лис, – проговорил Хаб, доставая из-за уха окурок.

Из всех четверых, только что принятых на работу, только Месье не интересовали голониша, шкафчики, туалет или даже распаковка вещей. Закрыв дверь, механик рухнул на койку и почти сразу же заснул.

Корабль шумел.

Механики из Научного клана не спеша отсоединяли кабели и забирали инструменты. Системы со свежезаписанными программами ждали ввода кодов. На темных экранах компьютеров мигали белые черточки курсоров.

Сев в капитанское кресло, Миртон Грюнвальд хлопнул ладонью по кнопке, переводя сиденье в позицию полулежа. Стоявший рядом доктор Гарпаго проверял трубки-инъекторы. При соединении с импринтом стазис приходилось подавать аккуратно, чтобы отключить двигательные функции, но не мозг.

– Как ты их оцениваешь, доктор? – спросил Грюнвальд.

Гарпаго пожал плечами.

– Они в точности такие, как вы и хотели, капитан.

– Откуда ты знаешь, чего я хотел?

Джонс присел, нажимая кнопку введения наркотика. Находившийся над управляющими консолями счетчик показал двадцать секунд. Стазис действовал быстро, но для безопасности прыжок в Глубину происходил еще через десять секунд. Естественно, в случае настоящего ввода стазиса, а не его несколько разбавленной версии запас времени обычно устанавливали больше.

– Думаю, знаю, капитан.

– Джонс… – Миртон чувствовал, как начинают застывать мышцы лица. Может, стазис и был разбавлен, но дело свое делал. – Сжалься. Давай подробности.

– «ПсихоЦифр» подтвердил, что все ведут себя достаточно скрытно, – сказал доктор. – Скорее всего, они настолько отчаялись, что готовы закрыть глаза на ваше прошлое… насколько им это удалось. Заметно, что история с «Драконихой» больше всего беспокоит Хакль. Подписывая контракт, она несколько раз пыталась расспрашивать о… вашем бывшем корабле. Так или иначе, я мало что о них знаю, но «ПсихоЦифр» утверждает, что это лучшие из кандидатов. Может, для начала… вы меня слушаете?

– Да-а, – невнятно пробормотал Грюнвальд. Тело постепенно теряло структуру и очертания – Миртон уже почти плыл в кресле. – Ка-ак-нибудь на-адо будет повтори-ить…

– Сейчас будет немного больно, – предупредил доктор. – Возвращаясь к нашей теме… о механике мне ничего не известно. Какие-либо данные отсутствуют, не считая крайне высоких профессиональных оценок. Нет даже никаких спецификаций, только этот идиотский псевдоним. Но ко всем остальным бумагам не придраться. Так что, похоже, для нас он ценное приобретение. Внимание, включаю управление импринтингом.

Миртона затрясло. Почти невыносимая боль пронзила тело, вызвав ряд непроизвольных судорог.

– Тански, в свою очередь, тот еще фрукт, – продолжал доктор, проверяя уровень загрузки. – Возможно, был как-то связан с Научным кланом. Эгоцентрист до мозга костей, как и все они. Данные о прежних местах работы он стер сам. Каким образом, понятия не имею. Может, и правда он раньше нигде не работал? Скорее всего, самоучка. По сути, мы знаем о нем ровно столько, сколько хотелось бы ему самому. Быстро идет… уже двадцать процентов. Выдержите?

Грюнвальд застонал.

– Эрин Хакль была военным пилотом. Эсминцем, правда, не командовала, но это вовсе не значит, что она не справлялась со своими задачами. Поскольку официальных данных нет, подозреваю тайные операции Альянса. Молниеносная карьера – а потом она вдруг исчезает, причем имея весьма хорошие рекомендации от начальства. Почему – неизвестно. Известно лишь о нескольких последних, не особо интересных контрактах, но трудно сказать, чем они закончились. Уже почти сорок процентов… еще немножко… – доктор поскреб плохо выбритый подбородок. – Больше всего мы знаем о Пинслип Вайз. Она – гений астролокации и высококлассный глубинник. Родом с Евромы-7, маленькой лесистой планеты. Увы, последние несколько лет она провела в Дурдоме – кажется, три года. Это мы знаем точно, поскольку такие документы не скроешь.

– В Ду-урдо-оме?!

– Именно. На Центральной психиатрической планете Альянса. Но прежде чем вы заявите, что сумасшедшая вам на корабле ни к чему, напомню, что хорошего астролокатора практически не найдешь, и уж точно не на то жалованье, которое позволяет ваш бюджет. А она весьма хороша… хотя и ведет себя… не знаю… как мимоза? Девяносто процентов. Уже почти всё.

Грюнвальд его не слушал, обмякнув в кресле. Внезапно, когда желтая полоска загрузки сменила цвет на зеленый, он ощутил корабль.

Вряд ли это чувство можно было описать словами. «Ленточка» вдруг попросту стала полностью принадлежать ему. Он ощущал потоки и пульсации в реакторе, размеренный шум Сердца, воспринимая нервными окончаниями щекотку компьютеров и генокомпьютеров, напряженные волны антигравитонов, а также сам глубинный привод, опутывавший корабль сетью соединений и магнитно-гравитационных наростов. Может, что-то еще, нечто почти неуловимое, но ощущение взаимосвязи уже исчезало, расходясь медленными волнами и ослабевая вместе с воспоминаниями о боли.

– Готово, – кивнул доктор Гарпаго. – Мне стоит говорить, что это вас убьет?

– Дай… – простонал Грюнвальд. Поморщившись, доктор протянул ему бутылку с энергетиком. – Не то… – скривился Миртон, но доктор был неумолим.

– Никакого алкоголя после импринта, – объявил он. – Предписание врача. Вам уже хватит.

– Эгоцентрики, говоришь?

– Все до единого.

– Ты разыграл все так, как я говорил?

– Да. Они думают, будто что-то выяснили, но на самом деле не знают ничего.

– Хорошо. А ты… как их оцениваешь? Поладят друг с другом?

– Насколько смогут. Похоже, Хакль понравилась Вайз, но могу поспорить, что лишь до поры до времени, – доктор Гарпаго отключил трубки со стазисом. – «ПсихоЦифр» никогда не ошибается. А, по его мнению, о вашей новой команде точно можно сказать одно.

– И что же?

– Сыгранной команды из них никогда не выйдет, даже если бы они сами захотели, – ответил доктор, а затем, наклонившись к капитану, прошептал: – И они никогда не узнают правды.