Старик Державцев нас заметил…

Осенью 1972 года я, тогда двадцатиоднолетний электросварщик тракторной бригады четвертого отделения совхоза «Железинский», а по совместительству и начинающий селькор «Ленинского знамени», получил письмо от ответсекретаря этой газеты Леонида Павловича Кишкунова с предложением посетить редакцию для собеседования. Как раз закончилась уборка, зарядили дожди, мне в бригаде делать было нечего, и я отпросился у бригадира для поездки в Железинку. Мама снабдила меня трояком, я поймал на трассе Павлодар-Омск попутку и уже через полчаса вышагивал по вымытому дождями, пахнущему мокрыми тополями и кленами райцентру. Расспрашивая редких прохожих, где находится редакция, дошел до обычного для Железинки беленого, крытого растрескавшимся шифером дома с палисадом, засаженным акациями и кленами. От других таких же домов этот отличался лишь стеклянной табличкой (бронзовая краска на черном фоне) с крупно выведенным названием газеты. Это была улица Квиткова. Из официальных учреждений на ней же тогда располагалась, по-моему, только районная почта.

Уняв сердцебиение (увы, даже пройдя службу в таких бесшабашных войсках, как стройбат, я продолжал оставаться хотя и вспыльчивым, но довольно застенчивым человеком), поднялся на невысокое крыльцо, еще раз набрал в себя побольше воздуха и толкнул грубо выкрашенную коричневой краской дверь. Так я вошел в районную журналистику.

Сразу в прихожей увидел стол с пишущей машинкой, клавишами которой трещала миловидная шатенка (это была секретарь-машинистка Гильда Айхлер, по мужу – Тырсина, которая потом за восемь лет перепечатала груду моих «опусов»). Она вопросительно посмотрела на меня.

– У меня вот письмо, – сказал я и полез в карман пиджака. – Мне бы с редактором поговорить.

– Александр Сергеевич, – не вставая с места, негромко сказала секретарша мелодичным голоском в находящуюся сбоку от нее открытую дверь. – Тут к вам молодой человек. С письмом.

– Пусть заходит, – также негромко сказал кто-то из глубины кабинета.

У меня неожиданно пересохло в горле (признаюсь – не только от волнения: накануне в бригаде хорошо отметили завершение уборки).

– Попить можно? – проскрипел я, увидев на столе графин с водой. Не дождавшись разрешения, набулькал полный стакан воды и поставил графин на самый край стола. Графин упал на пол и со страшным звоном разлетелся на множество осколков, расплескав при этом воду на пол, мне на ботинки и Гильде – на ее изящные туфельки. Перепугавшись, я резко поставил стакан на место, и он тоже упал на пол и покатился, дробно дринькая своими стеклянными гранями. На деревянных ногах я под изумленным взглядом секретарши шагнул в редакторский кабинет. Державцев на шум даже бровью не повел.

– Я из Питера… то есть, Пятерыжска, – представился я. – Вы еще напечатали мою юмореску «Карасятник», две заметки и очерк. И вот товарищ Кишкунов прислал такое письмо, – я опять стал судорожно шарить по карманам.

– А, Марат! Ну, здравствуй, – просто сказал Александр Сергеевич, как будто знал меня сто лет, привстал и протянул через стол руку. Это был невысокий мужчина средних лет с внимательными серо-голубыми глазами и проседью в темных волосах, с лицом крупной лепки.

– Садись. Вот что, парень, ты нам нравишься. Хочешь поработать в газете?

Я онемел. Для меня пределом мечтаний казалось то, что меня напечатали в газете. А тут еще и зовут в нее работать (откуда мне тогда было знать, что штаты в районных газетах преимущественно вот так и набираются, буквально с улицы – выпускники университетов в сельскую глушь ехать не хотели)!

– Но я ведь, это, без образования, – растерянно сказал я.

– Дело наживное, – ободряюще сказал Державцев. – Главное, у тебя есть способность к письму. И желание, так ведь?

Да уж, желания у меня писать было хоть отбавляй. Я вернулся в Пятерыжск как на крыльях, сообщил родным, что меня берут в газету. Отец отнесся к этому известию сдержанно, хотя и видно было, что доволен. Мама же сначала испугалась, потом обрадовалась, прослезилась и сказала с гордостью, что я весь в ее пра-пра-прадеда. О нем она рассказывала часто: мой дальний предок был грамотным по тем временам человеком, принимал участие в Отечественной войне 1812 года – был полковым писарем, и в родную татарскую деревушку Амзю «дембельнулся» в карете, набитой трофеями. Тоже мне, сравнила! Односельчане к тому, что я ухожу работать в газету, отнеслись с любопытной настороженностью: «Надо же, еще недавно бегал по деревне босиком, а туда же. Ну-ну…» Управляющий отделением Г. П. Кутышев мое заявление об увольнении подписал без проволочек, директор совхоза Э. Т. Айхлер не возражал (это его дочь Гильда работала в редакции машинисткой), и уже второго октября 1972 года я вышел на работу в качестве штатного сотрудника газеты. Жил на квартире у матери нашего завклубом железинца Григория Витковского, с которым мы приятельствовали. В редакции тогда работали, кроме уже названного Кишкунова, очень сильный газетчик – заместитель редактора Калиновский Владимир Мартынович, и мы: пришедшие сразу после школы дородная заведующая отделом писем Ольга Сущенко, корреспондент Геннадий Державцев, бывший шофер Владимир Рыжков и я, бывший сварщик. Такая «пестрота» в кадрах объяснялась элементарной нехваткой профессиональных журналистов. А чтобы газету было кому заполнять, редактор вынужден был брать в штат людей, имеющих хотя бы относительные способности в эпистолярном жанре, в лучшем случае – писавшие в школе недурные сочинения. Александр Сергеевич, сам в прошлом учитель, нередко обращался в школы при поиске кадров, отсюда – постоянное наличие в штатном расписании двух-трех вчерашних выпускников.

На снимке часть коллектива редакции «Ленинского знамени» середины 70-х годов (слева направо): корреспондент Юрий Маковенко, ответственный секретарь Виктор Катин, автор этих строк – завсельхозотделом, корреспондент Петр Поминов

Из-за школьной парты пересели за редакционные столы и работали со мной в разное время братья Державцевы Геннадий и Леонид, Ольга Сущенко, Петр Поминов (его старший брат Юрий, ныне редактор областной газеты «Звезда Прииртышья» работал здесь до моего прихода, Юрий Панфилов, Хасан Бахтияров, сын первого секретаря райкома партии Владимир Гегер… И ведь многие из них, попав в газету совершенно неожиданно для себя, успешно прижились в журналистике. А всех их, как и меня, приветил и благословил на трудную, но невероятно интересную работу редактор Александр Сергеевич Державцев, которого лично я никогда не забуду.

Калиновский

Как я уже говорил, в редакцию «Ленинского знамени» я был принят в начале октября 1972 года, а уже в ноябре того же года мне, двадцатиоднолетнему холостому парню, дали в Железинке благоустроенную двухкомнатную квартиру. Невиданное дело! А получилось так. Заместитель редактора Владимир Мартынович Калиновский, жилистый пожилой мужчина (хотя мне тогда все, кто был старше сорока, казались пожилыми) со спадающей на бугристый лоб светлой челкой, получил назначение на редакторство в только что образованную в Экибастузе объединенную газету «Вперед» (печатный орган одновременно горкома и райкома партии). Редактор Державцев велел мне оставить снимаемую на время квартиру, топать со своими шмотками в двухэтажный каменный дом по улице Ленина с утра пораньше и сразу занимать квартиру Калиновского, как только он освободит ее.

– Это редакционная квартира, – сказал мне Александр Сергеевич. – Я ее никому не отдам, так что вселяйся, бумаги потом оформим. Но учти: прознают в райисполкоме, что ты один ее занимаешь, кого-нибудь подселят. Так что лучше бы тебе жениться. Есть кто на примете? Ну ладно, иди…

И на следующий день ранним ноябрьским утром, под обильным снегопадом, в желтом тусклом свете редких уличных фонарей я пробирался, аки тать, с позванивающей панцирной кроватной сеткой на спине и связанной в узел постелью к своему будущему постоянному жилью.

У подъезда Калиновского уже стоял грузовик с откинутым бортом кузова, куда сноровисто грузили замредакторские вещи сам Владимир Мартынович, ответсекретарь Кишкунов, тоже живущий в этом доме, сосредоточенный корреспондент Гена Державцев, он же сын редактора, и толстенький и жизнерадостный, с исходящей паром на легком морозце открытой волосатой грудью редакционный шофер Толя Загородный.

– Заноси свое барахло в дом и присоединяйся к нам, – приказал Калиновский. Я затащил в открытую настежь квартиру на втором этаже свою постель и успел отнести к машине то ли табуретку, то ли тазик – не помню, и погрузочные работы закончились. Мы еще покурили все вместе в пустой затоптанной квартире с повсюду рассыпанными газетами и журналами, и Калиновский отдал мне ключи:

– Ну, живи! – просто сказал он. И уехал в Экибастуз. Больше я его не видел.

А впервые я встретил Владимира Мартыновича, конечно же, в редакции. Но имя его мне была известно еще до того, как меня взяли сюда работать. Фамилия Калиновского стояла обычно под большими статьями, очерками, зарисовками, подаваемыми в газете отличной от других материалов версткой. Но его материалы отличались не только этим. Калиновский писал обо всем с большим знанием дела: животноводы признавали в нем грамотного зоотехника, полеводы – агронома, работники образовательных учреждений – педагога с большим стажем (вот здесь никто не ошибался – Владимир Мартынович имел педагогическое образование), а все вместе представляли за этими газетными строчками человека вдумчивого, неравнодушного, имеющего большой жизненный опыт, а главное – несомненный талант публициста. Я, когда читал материалы Калиновского, очень легко переносился в описываемые им места, события, проникался сочувствием или негодованием к героям его повествований – настолько велика была сила убеждения его письменного слова, которым Владимир Мартынович владел мастерски.

Этот человек, несомненно, стоял среди нашего небольшого редакционного коллектива особняком. Но сам никогда ничем не выделял себя. Был прост в общении, любил играть в шахматы, бильярд. Был у нас в редакции маленький такой, с металлическими шариками бильярд. Он стоял на веранде (на самом деле здание редакции было ни чем иным, как жилым домом, хозяину которого, начальнику райсельхозуправления Нефедьеву, дали то ли особняк, то ли благоустроенную квартиру, а в его прежнем жилище затем вполне комфортно разместилась целая редакция) с окнами на улицу и с отдельным входом. И когда наш редактор Державцев уходил или уезжал на какие-то совещания в райком партии или райисполком, мы – замредактора Калиновский, ответсекретарь Кишкунов, корреспондент Геннадий Державцев и я (хотя все вместе мы в редакции бывали редко – обязательно кто-то был на выезде) бросали писанину и шли гонять шарики, металлический стук которых до сих пор стоит у меня в ушах. При этом все одним глазом посматривали через окно на улицу. И если видели подъезжающий белый «москвич» редактора или его самого, коренастого и в неизменной фетровой или соломенной шляпе, неспешно вышагивающего по пыльной, но тенистой железинской улице, густо засаженной по обочинам тополями и кленами (зимой на веранде никогда не играли – она не отапливалась), кто-то из нас сообщал: «Шеф идет». Мы спешно бросали кии и неслись к своим рабочим местам. Причем, первым улепетывал длинноногий и немного нескладный Калиновский. И так не вязалось это его трусливое бегство (мы-то ладно!) с его положением, ролью в газете, его фактурой, наконец, что я всегда с трудом удерживался от смеха. Но что было – то было. Мы все побаивались Александра Сергеевича: он мог так «вздрючить», никогда не повышая голоса, за опоздание, невыполнение нормы, прогул, что больше ничего подобного совершать не хотелось.