В своем письме Сталин коснулся и вопроса о методах исторического исследования. Он высмеял утверждение «новоявленного историка» Слуцкого о том, что не найдено достаточного количества документов, говорящих о решительной борьбе Ленина и большевиков против центризма. Сталин назвал это утверждение галиматьей и жульническим крючкотворством. По мысли Сталина, есть вопросы, которые не нуждаются в документальном подтверждении. «Кто же, кроме безнадежных бюрократов, может полагаться на одни лишь бумажные документы? Кто же, кроме архивных крыс, не понимает, что партию и лидеров надо проверять по их делам, прежде всего, а не только по их декларациям?»²¹⁰ – таково было наставление Сталина историкам.

В числе историков в кавычках Сталин мимоходом упомянул Волосевича, а также отметил, что некоторые настоящие историки не свободны от ошибок, льющих воду на мельницу Слуцких и Волосевичей. В этой связи Сталин назвал Ем. Ярославского, книги которого по истории партии, несмотря на достоинства, содержали якобы ряд ошибок принципиального и исторического характера.

Истинный смысл письма Сталина был отнюдь не в том, чтобы пресечь попытки фальсификации истории большевизма. Наоборот, сквозь лозунги борьбы с извращениями истории партии явно просвечивало стремление автора письма превратить ее из научной дисциплины в орудие пропаганды его личных заслуг и дискредитации его политических соперников. По существу, указания Сталина означали директиву на всеобщую фальсификацию истории большевизма. В антисталинской платформе «Союза марксистов-ленинцев» («группа Рютина») прямо указывалось, что это «историческое письмо» окончательно и со всем цинизмом обнаружило его истинные намерения: «Переделать историю так, чтобы Сталин занял в ней “подобающее” ему место великого человека – вот сокровенный смысл статьи Сталина. Теперь через 15 лет пролетарской диктатуры все учебники по истории партии оказались негодными, содержащими «троцкистскую контрабанду». Отныне историю партии будут писать, вернее, фабриковать заново»²¹¹.

В ноябре-декабре 1931 года в стране была развернута широкая кампания по обсуждению письма Сталина. В нее были вовлечены как научные учреждения и учебные заведения, так и трудовые коллективы предприятий, служащие, работники культуры и искусства. Проработка сталинских указаний шла под лозунгами «За большевистскую непримиримость», «Выше партийную бдительность», «Против троцкистской контрабанды», «Против гнилого либерализма». В результате обсуждения выявлялись скрытые меньшевики и троцкисты, «двурушники», «контрабандисты», «примиренцы», в отношении которых принимались организационные меры – их исключали из партии, увольняли с работы. Коммунист А. Слуцкий был лишен партийного билета как троцкист²¹². Редакция журнала «Пролетарская революция» была разогнана, выпуск органа приостановлен.

Особо жесткий характер кампания по разоблачению небольшевистского освещения истории партии принимала в научно-исследовательских учреждениях. К именам, названным Сталиным, добавились новые «фальсификаторы» – из числа профессиональных историков, публицистов, мемуаристов: А. Слепков, А. Шляпников, К. Радек, Н. Эльвов, С. Покровский, К. Попов, Н. Никитин, А. Гуревич и др. Уличенных в политических ошибках и колебаниях принуждали к публичному покаянию на партийных собраниях и через прессу. В редакцию «Пролетарской революции» направили свои признания в ошибках Ем. Ярославский, Д. Баевский, К. Попов, С. Бантке, В. Карпинский, В. Рахметов, В. Волосевич и др.²¹³ Некоторые историки, к которым не было претензий, сами находили ошибки в своих работах и открыто заявляли о них. Например, С. Бантке в своем письме в редакцию журнала «Пролетарская революция» написал, что указания Сталина помогли ему придти к убеждению, что он принципиально неверно освещал роль Ленина и большевизма на международной арене и тем самым помогал «протаскивать троцкистский хлам в нашу литературу»²¹⁴.

Многие раскаявшиеся авторы стали активными пропагандистами выдающихся заслуг Сталина. Показательна в этом отношении метаморфоза, произошедшая с Ярославским. Он являлся одним из старейших деятелей партии, видным ее историком. На то время был членом Центральной ревизионной комиссии ВКП(б). Четырехтомная история партии, подготовленная под его редакцией, представляла собой, пожалуй, самое фундаментальное исследование. После сталинского письма «О некоторых вопросах истории большевизма» этот труд подвергся разгромной критике в печати на заседании президиума Общества историков-марксистов. Ярославский вынужден был выступить публично с признанием ошибок в четырехтомнике «Истории ВКП(б)»²¹⁵.

«Ошибка» Ярославского и авторского коллектива этого издания состояла в том, что они недостаточно осветили роль Сталина. Вся последующая научная деятельность Ярославского была направлена на то, чтобы возвеличить Сталина и превратить его, наряду с Лениным, в выдающегося теоретика марксизма, вождя партии и народа. В этом духе он переработал свой учебник «Краткая история ВКП(б)». 26 февраля 1933 года Ярославский направил Сталину переработанный текст книги с сопроводительным письмом, в котором говорилось: «Я исправил его самым тщательным образом, приняв во внимание все сделанные Вами и т. Стецким указания»²¹⁶. Однако разрешение на выпуск своей книги Ярославский не получил. По-видимому, Сталин и заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК партии А. И. Стецкий посчитали, что книга еще не готова к изданию. Автор продолжал работать над ней, чтобы раскрыть «исключительную роль» Сталина в истории партии и Советского государства²¹⁷. Когда поставленная цель была достигнута, учебник Ярославского вышел из печати.

Сталинская критика состояния истории большевизма имела непосредственное отношение к деятельности Института Маркса-Энгельса-Ленина. Во-первых, потому что журнал «Пролетарская революция» был органом Института, в редакцию журнала входил директор ИМЭЛ. Во-вторых, критика Ярославского относилась к Институту, поскольку в подготовке четырехтомной истории партии участвовали его сотрудники. В-третьих, в томах Сочинений Ленина и «Ленинских сборниках» «выдающиеся заслуги» Сталина не отмечались. В них значительное место занимали люди из ленинского окружения, позже примкнувшие к оппозиции. Следовательно, вопрос о «троцкистской контрабанде» в изданиях ИМЭЛ должен был быть неизбежно поставлен для общественного обсуждения.

Ждать долго не пришлось. В центральном органе партии, газете «Правда», появилась статья «“Взрыв” государства и диктатура пролетариата», подписанная шестью авторами (А. Ангаров, З. Атрофян, Я. Берман, П. Блинов, М. Доценко, И. Суворов). В ней были подвергнуты критике примечания к IV тому «Избранных произведений» В. И. Ленина²¹⁸. Продолжая поиск троцкистских ошибок в работе ИМЭЛ, Андреасян и Пескарев обнаружили их и в примечаниях к XIV тому Сочинений Ленина, написанных Н. Овсянниковым²¹⁹. Дирекция ИМЭЛ, согласившись с обвинениями, уточнила, что ошибки были совершены в период, когда директором был Каменев²²⁰.

Дирекция ИМЭЛ расценила сталинское письмо как новый этап в работе Института. «Указания, содержащиеся в письме т. Сталина, – говорилось в отчете Института, – имея огромное значение для всего нашего теоретического фронта, являются той основой, на которой Институт перестроил свою работу»²²¹.

После длительного перерыва, в 1933 году было возобновлено издание «Пролетарской революции». Изменился состав редакционной коллегии. В нее вошли В. Кнорин (ответственный редактор), Е. И. Короткий, П. Н. Поспелов (ответственный секретарь), К. Ф. Сидоров, И. П. Товстуха. Изменились характер и тематика публикуемых материалов. Редко стали появляться серьезные аналитические работы, вовсе исчезли дискуссионные статьи, все скупее стала информация о деятельности Института.

27 мая 1937 года редакция журнала собрала совещание историков партии, в котором участвовало 43 человека. С основным докладом выступил Кнорин, давший неудовлетворительную оценку работе журнала. Недостатки состояли в том, что журнал выходил всего 1–2 раза в год, содержание публикуемых материалов не отличалось актуальностью. Особо подчеркивалось, что ни один из важнейших вопросов, поставленных Сталиным, журнал не осветил. Ответственный редактор пожаловался на то, что историки не дают нужного материала, раскрывающего социальные корни, причины уклонов и возникновения оппозиционных групп в партии. Сотрудник редакции Рыклин уточнил, что в Москве проживали 62 историка, которые могли бы писать для журнала, но никто из них ничего не написал. Адоратский укорял Институт истории в нежелании сотрудничества с ИМЭЛ. О причинах такого положения умалчивалось. Определенный намек высказал Соколов, отметивший, что раньше довольно часто устраивались собрания и совещания ученых, существовало Общество историков-марксистов, а ныне все это прекратилось, значительная группа историков оказалась врагами народа²²².

Главное направление перестройки работы Института состояло в очищении кадров от «примазавшихся контрреволюционных лиц». В декабре 1933 года в ИМЭЛ была проведена чистка партийной организации. Подводя итоги своей работы, комиссия по чистке отметила заслугу дирекции Института в том, что она провела решительную борьбу по ликвидации остатков «контрреволюционной рязановщины» и «меньшевистских и троцкистских элементов» (Рубин, Николаевский, Тер-Ваганян, Рохкин и др.). Но этого было явно недостаточно. Общеинститутское и цеховые партийные бюро выявили теоретические и политические ошибки в публикациях ряда сотрудников (К. А. Попов, Кардашев, В. Е. Корнеев), в деятельности польской редакции «Z pola walki» («С поля борьбы»). Бюро разоблачило «контрреволюционный троцкизм и двурушничество» Брауна, примиренческое отношение к антипартийным взглядам (Гармс, Гениш, К. Шмидт, Герет Фрейлих, Гольда Фрейлих, Зауэр, Нейбауэр, Штаммер, Шевес), академизм и аполитичность (Цобель, Заходеев, Удальцов). Комиссия исключила из партии заведующего издательской частью Георгиевского за срыв производственного плана, а также трех научных сотрудников первого разряда – по политическим мотивам²²³.

Несмотря на то, что 95 процентов прошедших чистку коммунистов были отнесены к стойким большевикам, в работе партийной организации ИМЭЛ комиссия обнаружила серьезные недостатки. И важнейшим из них был такой: партбюро не осознало, что письмо Сталина в редакцию журнала «Пролетарская революция» «имеет всемирно-историческое значение и мобилизует силы всех партий Коммунистического Интернационала на повышение большевистской бдительности и борьбу с контрабандой контрреволюционного троцкизма и гнилым либерализмом на всех участках теоретического фронта»²²⁴.

Институт испытывал острейшую нехватку специалистов и тем не менее вел линию на освобождение от старых квалифицированных работников, прежде всего беспартийных. В конце 1933 года в штате ИМЭЛ состояло 483 человека, из них членов ВКП(б) – 192, комсомольцев – 30, беспартийных – 261²²⁵. Такое положение было признано ненормальным для партийного учреждения. Дирекция приняла решение о коммунизации кадров, особенно в секциях обработки документов, путем переброски членов партии с других участков работы.

В июне 1934 года работала новая комиссия по проверке состава сотрудников, которая предложила освободить от работы в ИМЭЛ 9 человек, среди них – сотрудники Музея Маркса и Энгельса Рукавишников, И. Смирнова, Рабинович, работник библиотеки Этингоф, остальные – служащие из административно-хозяйственной части. Предлагалось перевести на другую работу по мере замещения должностей 25 человек, прежде всего из сектора Маркса и Энгельса. В этом списке были Быховский, Генищ, Штаммер, Левит, замена которых обусловливалась политическими мотивами. Вместе с тем комиссия отмечала, что с производственной стороны они удовлетворяли предъявляемым научным требованиям²²⁶