Цитаты из книги «У подножия вулкана»

Но, увы, карты тоже живо напоминали ему о школе. И когда они проходили через Суэцкий канал, он даже не взглянул на сфинксов, на Исмаилию или на гору Синай; и в Красном море не обратил внимания на Хейяз, на Азир, на Йемен. Остров Перим всегда волновал его воображение, потому что принадлежал Индии, хоть и был далеко от этой страны.

А главное, ясно было, что выхода нет. Он понял это окончательно, поскольку ему не удалось, если разобраться всерьез, убежать от своего прошлого. Оно было тут как тут, хотя и в ином обличье: казалось, вокруг та же вражда, те же лица, те же самые люди, что и в школе, точно так же его любят здесь за игру на гитаре и не любят за то, что он водит дружбу с прислугой и хуже того – с китайцами из кочегарки.

в 1938 году, он созрел для исполненной мужества «Лунной долины» (и особенно ему полюбилась «Смирительная рубашка»),

Как знаком ему этот штампованный жаргон! Тьма, катастрофы! Этим до бесконечности пичкают мир. В предстоящей войне роль корреспондентов будет неслыханно велика, они пойдут в огонь ради того, чтобы пичкать публику своей мерзкой жвачкой из высушенного дерьма. Вдруг пронзительный, истерический голос возвестил, что акции падают, что небывало подскочили цены на зерно, хлопок, металлы, боеприпасы. И все это под вечный аккомпанемент атмосферных помех – этих бесплотных призраков эфира, аплодирующих идиотизму! Хью слушал, как бьется пульс мира, как надрывается его зарешеченная глотка, как в голосе его внятно звучит притворный ужас перед той судьбой, которую он сам себе уготовил, и ждал теперь лишь гарантии, что судьба эта будет совершаться возможно медленней.

Нет, я уважаю и Сталина, и Карденаса, и Джавахарлала Неру – всех троих, и всем троим мое жалкое уважение решительно ни к чему…

– Ах, если бы сон черного мага в пещере видений, хоть у него и дрожит рука – эта подробность мне особенно по душе, – уже тронутая распадом, воистину знаменовал собой конец этого распрекрасного мира. К черту. Знаете, соmраñеrо,[124] порой я действительно чувствую, как он уходит у меня из-под ног, погружается, подобно Атлантиде. Все глубже, глубже в объятия ужасных щупалец. Меропа у Феопомпа… И огнедышащие горы.

Мысли, словно какие-то издыхающие насекомые, пресмыкались у него в голове

И через мгновение, успев, однако, обменяться с доктором едва заметными знаками, условными секретными сигналами, выразившимися в том, что консул бросил взгляд в сторону своего дома и легким взмахом приблизил ладонь ко рту, а Вихиль сделал неуловимый, но выразительный жест, как бы разводя руками, и смысл всего этого (на тайном языке, понятном лишь избранникам, лишь высшим служителям Великого Братства Алкоголиков)

Вдруг проклятие в том и состояло, – продолжал консул с увлечением, – что он вынужден был жить там и впредь, безусловно в одиночестве, страдающий, отверженный, богооставленный… А может статься, – присовокупил он, увлекаясь все больше, – Адам был первым землевладельцем, и бог, решив провести земельную реформу, ну, вроде Карденаса – хи-хикс! – попросту вышвырнул его вон.

– Что вы там делали? – Мистер Куинси взглянул на него, подняв глаза от лейки, словно хотел сказать: «Я видел все решительно, и я знаю все, потому что я – сам господь бог, и хотя господь бог постарше вас, он поднялся ни свет ни заря, у него достанет стойкости, если надо, а вы сами не соображаете, продрали вы уже глаза или нет, вас ведь всю ночь дома не было, но все равно, стойкости у вас нет, а вот я всегда найду в себе стойкость, меня, да будет вам известно, никто и ничто не сломит, уж это как пить дать!»