«Милость божия ниспослана мне, но все равно ничто не изменилось, я одинок, как прежде. Сколь ни бессмысленны мои страдания, я терзаюсь, как прежде. Жизнь мою нечем оправдать».
«Смилуйся, дай мне силы подарить ей счастье, избавь меня от этого самоистязания. Я пал низко. Дай же мне пасть еще ниже, дабы я узрел истину. Научи меня снова познать любовь, любовь к жизни».
Или быть может, она подобна мячику, что летит над гигантским полем для гольфа, посланный рукой исступленного великана из окна сумасшедшего дома прямо в ад.
Молчание заразительно, как и веселье, подумалось ей, неловкое молчание одних передается другим, тяжелеет, ползет дальше, нелепое, обволакивающее, и вот оно уже овладело всеми.
Ивонна вышла покурить, а когда вернулась, похоже было, что поиски Ивонны Гриффатон увенчались успехом. Ивонна Гриффатон начинала обретать свою веру в простом наслаждении жизнью, в путешествиях, в новой любви, в музыке Равеля.
считать или воображать себя одиноким, несчастным созданием, которое несет на себе бремя предков, ощущает их бессилие, их варварство (хотя бы и придуманное за отсутствием такового) в своей крови, жертвой темных сил, – ведь это неизбежный удел всякого человека! – мученицей, трагически непонятой и все-таки сохранившей в себе волю! Но что дает воля, когда в душе нет веры?