Цитаты из книги «Давид и Голиаф. Как аутсайдеры побеждают фаворитов»

Фрайрайх не стал сидеть сложа руки и начал искать доноров крови.

тех пор тема трудного детства и потери родителей с завидной регулярностью поднимается в научной литературе. В работе психолога Дина Саймонтона, к примеру, можно найти увлекательный отрывок, в котором он пытается разобраться, почему так много одаренных детей не в состоянии реализовать заложенный в них потенциал. Одной из причин, делает он вывод, является «унаследованное избыточное количество психологического здоровья». Дети, не оправдавшие ожиданий, «слишком послушны, податливы и лишены воображения, чтобы совершить прорыв с помощью той или иной революционной идеи». «Одаренные дети и вундеркинды с наибольшей вероятностью вырастают в условиях семейной поддержки. Гении же, напротив, вырастают в более суровой среде» — пишет Саймонтон.

Но бомбардировки, утверждает Маккерди, продемонстрировали, что травмирующий опыт оказывает совершенно разное действие: одно и то же происшествие может отразиться губительно на одной группе и положительно на другой. Этот рабочий с пуговичной фабрики и женщина, чей дом был разрушен взрывом, получили положительный опыт, не правда ли? Они оказались в эпицентре военных действий. И изменить данный факт они не могли. Но были избавлены от страхов, которые делают жизнь в военное время невыносимой.

Идея желательных трудностей состоит в том, что не все трудности негативны по своей сути. Неумение читать является гигантским препятствием, но только не для Дэвида Буа, который развил в себе блистательное умение слушать, и не для Гэри Кона, смело ухватившегося за счастливую возможность, которую в обычной ситуации легко упустить.

В дневниках и воспоминаниях лондонцев, переживших бомбардировки, можно найти бесчисленные примеры этого феномена. Вот один из них: Когда зазвучала первая сирена, я вместе с детьми укрылась в убежище в саду, уверенная, что мы все погибнем. Прозвучал сигнал отбоя, а с нами так ничего и не случилось. С тех пор я пребывала в полной уверенности, что с нами никогда не случится ничего плохого. Или вот выдержка из дневника молодой женщины, чей дом был разрушен прогремевшим рядом взрывом: Я лежала, испытывая неописуемое счастье и торжество. «Меня бомбили!» Я продолжала повторять эти слова раз за разом, пытаясь примерить фразу, словно новое платье. «Меня бомбили! Меня бомбили! Меня!» Ужасно так говорить, когда столько людей погибло и пострадало, но за всю свою жизнь я не испытывала такого безграничного и абсолютного счастья. Так почему же лондонцы столь спокойно отнеслись к бомбардировкам? Потому что 40 тысяч погибших и 46 тысяч раненых на огромную столицу, где проживает более восьми миллионов человек, означают, что в городе было гораздо больше непострадавших, которым бомбардировки придали смелости, чем едва уцелевших, которым они нанесли физические и душевные травмы.

Традиционное объяснение такого поведения — британские «плотно сжатые губы», стоицизм, невозмутимость, врожденное свойство характера англичан. (Ничего удивительного, что сами британцы предпочитают именно такую интерпретацию.) Но как вскоре стало очевидно, так вели себя не только британцы. Гражданское население в других странах также продемонстрировало неожиданную стойкость в ходе бомбардировок. Бомбежки, как выяснилось, не произвели того эффекта, какого от них ожидали.

Приблизительно каждые сто ярдов виднелась воронка от бомбы или руины здания, когда-то бывшего домом или магазином. Завыла сирена предупреждения, и я принялся озираться, пытаясь понять, что происходит. Монахиня схватила за руку шедшего подле нее ребенка и ускорила шаг. Казалось, мы с ней единственные, кто услышал сирену. Мальчишки продолжали играть на тротуаре, покупатели спешили в магазины, полицейский регулировал поток машин с величественной неторопливостью, а велосипедисты носились, презрев смерть и правила дорожного движения. Никто, насколько я видел, даже не взглянул на небо. Думаю, вы согласитесь, что в такое трудно поверить. Шла война. Смертельная шрапнель от взрывающихся бомб разлеталась во все стороны. От зажигательных бомб каждый вечер полыхал тот или иной район. Более миллиона человек остались без крова. На ночь тысячи людей набивались во временные убежища на станциях метро. Снаружи стоял неумолчный шум: грохот пролетающих самолетов, глухие удары взрывов, треск зенитных орудий, бесконечные завывания карет скорой помощи, пожарных машин и предупредительных сирен. В ходе опроса лондонцев 12 сентября 1940 года одна треть ответила, что накануне совсем не спала, а одна треть — что спала меньше четырех часов. Можете представить, как вели бы себя ньюйоркцы, если бы одна из офисных башен превращалась в груду камней не один раз, а каждую ночь на протяжении двух с половиной месяцев?

Это непросто. Общество осуждает неконформность. Мы, люди, имеем врожденную потребность в одобрении окружающих. Тем не менее радикальная и революционная мысль зайдет в тупик без готовности бросить вызов условностям. «Если вас посетила новая, разрушительная идея, что будет делать дружелюбный человек? — говорит Питерсон. — Если вы не хотите задеть чувства других людей и пошатнуть общественный строй, то не станете претворять эту идею в жизнь». Как однажды выразился драматург Джордж Бернард Шоу: «Разумный человек приспосабливается к миру. Неразумный — упорно пытается приспособить мир к себе. Поэтому прогресс зависит от неразумных людей».

Но самое главное, новаторы должны быть дерзкими нонконформистами. Я не имею в виду, что они должны быть «грубыми» или «неприятными». Я хочу сказать, что по пятому параметру личностного опросника «Большая пятерка», «доброжелательности», они обычно находятся на дальнем конце шкалы. Это люди, готовые идти на социальные риски, совершать поступки, которые вызывают неодобрение окружающих.

Так как же Грейзеру удалось окончить школу? Перед каждым тестом или экзаменом он планировал и разрабатывал стратегию, даже в начальной школе. «Накануне я встречался с кем-нибудь из одноклассников, — рассказал он. — “Что ты собираешься делать? Как, по-твоему, будешь отвечать на эти вопросы?” Я пытался предугадать, о чем будут спрашивать, а при возможности заполучить вопросы или тестовые задания». Перейдя в старшие классы, он усовершенствовал свою стратегию. «Я опротестовывал все свои оценки, — продолжил он. — Другими словами, каждый раз, получая тетрадь с отметкой, я подходил к учителю и уговаривал изменить ее. Обычно мне удавалось убедить их поменять двойку на тройку, а тройку на четверку. Практически всегда — в 90% случаев — они соглашались. Я просто брал их измором. Со временем я достиг большого мастерства в этом деле. Стал увереннее. В колледже я готовился к занятиям, зная, что мне предстоит часовая дискуссия с профессором. Я научился использовать все возможные приемы, доказывая свою правоту. Это была отличная тренировка». Конечно, все хорошие родители стараются обучить своих детей искусству убеждения. Но обычному хорошо приспособленному ребенку нет нужды всерьез относиться к этим урокам.