В группу Пейдж в Актерской студии пришел новый студент. Разумеется, он стал предметом всеобщего любопытства. Звали его Хуан Лебброса, он был из Бруклина. Худой, темноглазый и темноволосый, под длинными густыми ресницами его ласковые глаза казались бархатными над красивым, но покореженным носом боксера или плохого парня.
Лестер Лэнг дал ему прочесть сцену из «Идеального мужа» Оскара Уайльда. Новенький глотал слова, чувствуя себя неловко в этом совершенном английском. Пейдж удивилась выбору Лестера. Но тот слушал молча, сделал несколько замечаний и перешел к следующему студенту.
Когда настала очередь Пейдж, ее бил мандраж. Лестер мог быть таким ледяным, таким язвительным. Подняв глаза по ходу монолога, она увидела, что преподаватель смотрит в сторону. Он не слушал ее. Растерявшись, она закончила свою тираду и стала ждать.
Несколько секунд Лестер молчал.
– Хорошо, Пейдж, – сказал он наконец. – В следующий раз следите за дыханием. Бобби, Фрэнки, вы, надеюсь, что-то приготовили…
И все? Пейдж ущипнула себя. Обычно он размазывал ее по стенке. Даже после спектакля в «Гран Театро» в Гаване. Даже, да-да, после волнующего танца дуэтом в бассейне отеля. Маэстро казался чем-то озабоченным.
Не потому ли, что он пригласил ее на премьеру «Саут Пасифик»? Или прислал орхидеи? Она ни словом не обмолвилась об этом приглашении своим однокашникам. О такой привилегии лучше было умолчать.
– Что-то он витает в облаках, наш Лестер! – вздохнула Фрэнки, когда они выходили часом позже.
– Думаю, я знаю почему, – хихикнул Рон.
– Колись! – выпалил Уэйн, который сегодня не читал и был этому очень рад. – Сообщи нам последние новости.
Одернув свой неизменный жаккардовый свитер (в хлопковой версии, была весна), Рон убедился, что преподаватель не вышел из аудитории.
– Он не сводил глаз с новенького. С этого Хуана.
Пейдж знала, что Рон и кое-кто еще задавались вопросами о любовных предпочтениях их молодого преподавателя.
– На Кубе ты уже об этом упоминал, – сухо сказала она. – У тебя есть причины так думать?
– Ничего определенного, – ответил Рон, смущенный ее ледяным тоном. – Я просто заметил, что во время занятий он пожирал его глазами.
Они замолчали, потому что из аудитории, засунув руки в карманы, вышел Хуан Лебброса. Он улыбнулся им. Уголок переднего зуба у него был отбит. Это придавало его улыбке что-то трогательное и дерзкое одновременно.
– Привет! – поздоровался он. – Идеальный муж – это не совсем я, а?
Он прыснул, погладив кончиком пальца свой перебитый нос. Пейдж отметила, что он грызет ногти. Уэйн дружески хлопнул его по плечу.
– В следующий раз покажи нам Гекльберри Финна, – предложил он.
– А кто это? Ох, – смутился он, поняв, что речь идет о знаменитости. – Я мало читаю. Меня записала сюда сестра вольным слушателем. Она говорит, что это поможет мне поставить артикуляцию.
– Ну уж, в Актерской студии ты не исцелишься! – насмешливо бросила Фрэнки. – После Брандо все знают, что здесь цедят реплики сквозь зубы.
– Да ну?
Повисла пауза. Хуан Лебброса покачал головой, снова засунул руки в карманы.
– Пока! – попрощался он.
Все смотрели ему вслед.
– Пейдж Гиббс, – позвал голос Лестера сзади. – Можно вас на пару слов?
Остальные поспешили уйти. Она перехватила лукавый взгляд Бобби, сочувственную гримаску Фрэнки.
– Я иду в секретариат, – сказал Лестер, когда они остались одни. – Поговорим по дороге.
Они пошли по коридору, увешанному афишами и фотографиями спектаклей, где часто повторялось имя великой Кэтрин Демилль.
– Вы придете на «Саут Пасифик», не правда ли? – спросил он как нечто само собой разумеющееся.
– С удовольствием! – горячо подтвердила она. – Я так рада, так польщена, что…
– Я тоже рад, – ответил он, отмахнувшись. – У меня, кстати, симпатичная новость для вас…
Он остановился. Лицо его было расслаблено, глаза спокойны.
– С нами связался Рэймонд Мэсси. Этой осенью он ставит «Отца» Стринберга в «Корте». Он ищет молодую актрису. Ему нужны были имена, я позволил себе предложить ваше.
Ошеломленная Пейдж потеряла дар речи.
– О, спасибо! – пролепетала она, четыре раза сглотнув. – Я… Я не знаю эту пьесу, «Отец», но…
– Прочтите ее. Текст великолепен. Я одолжу вам мой экземпляр, если нужно. До завтра, Пейдж.
Она остановилась, а он пошел дальше своими большими шагами.
– До… до свидания, Лестер.
В се-таки она была немного разочарована немногословностью беседы и ее резким окончанием.
Но тут же ее захлестнула волна отчаянной радости. Есть роль, и он подумал о ней! Лестер Лэнг назвал ее имя Рэймонду Мэсси! Она видела этого великого английского актера в кино, в «Мышьяке и старинных кружевах», в «Узнике Зенды» и, конечно, в дивном и волнующем «Источнике» с Гэри Купером…
Вдруг всплыло еще одно воспоминание. Она и сейчас вся задрожала от стыда. Хоть это было целую вечность назад – на самом деле прошлой зимой. В то время, когда Эддисону еще доставляло удовольствие ее общество. Они пили шампанское в «Шато-Андре», французском кафе на Коламбус-Серкл. Она поделилась с ним, что ее имя, Пейдж Гиббс, на ее вкус плохо звучит. Он в шутку предложил удлинить его до Ибсен. Гиббс, Ибсен.
И что она ему ответила с недовольной гримаской? Ее и сейчас бросило в краску. И смех Эддисона до сих пор стоял у нее в ушах, звонкий, насмешливый, как живой.
– Ибсен? – повторила она. – Это совсем не театрально. Звучит как первооткрыватель Северного полюса, на мой взгляд. Или лабораторная пробирка безумного ученого.
Она изменилась. Сегодня она уже не спутает Ибсена с бунзеновской горелкой химиков, или Стриндберга с летчиком, совершившим перелет через Атлантику, или Корнеля с корнишоном. В Актерской студии работали со многими драматургами, будь они финскими, шведскими, французскими или греческими.
Господи, если вдруг Рэймонд Мэсси ее выберет… Играть в знаменитом театре «Корт»! Эддисон будет… О боже милостивый, он будет…
На первый взгляд это походило на квартиру. Женщина в розовом платье и с красными волосами, с сигаретой в зубах, записывала приходящих и собирала по полдоллара. Она смерила взглядом Манхэттен, которая пришла в первый раз.
– В конце коридора. По желтым стрелкам, – процедила она из-за клуба серого дыма. – Гардероб напротив. Я вижу, у вас с собой полотенце, если будете потом принимать душ, десять центов. Мыло оплачивается дополнительно.
Манхэттен заплатила и пошла по желтым стрелкам. Под одеждой на ней было трико, так что готова она была быстро.
За дверью ее ждал приятный сюрприз. В танцевальном зале было чем дышать, потолок высокий, светильники под ним множились в больших зеркалах. Дюжина учениц, которые были там, уже разогрелись. Из громкоговорителя лился на полную громкость ритм Коула Портера на степ Фреда Астера: Steppin’ Out With My Baby…[67]
Преподаватель, худой и лысый, указал ей место коротким движением головы.
Дальнейшее было для Манхэттен каким-то мучительным чудом. Девушка вернулась в объятия танца впервые за целую вечность. Она была поражена, до какой степени стала угловатой, неуклюжей и неповоротливой.
Собственные руки и ноги напоминали ей тяжелые заржавевшие двери заброшенных домов, которые отчаянно визжат, если их толкнуть.
Однако один за другим ее мускулы разработались. Она растягивала сухожилия и суставы, как старые засохшие резинки. Схватка эта была крайне неприятной и занимала ее добрых полчаса, после чего она ощутила в своем теле некую тягучесть, доказавшую ей, что когда-то она умела танцевать.
Соседка, девушка в оранжевых шортах и голубой блузке, время от времени поглядывала на нее.
– Черт! А у тебя здорово получается. Как ты это делаешь?
Она попыталась исполнить па, но чуть не упала. Манхэттен терпеливо продемонстрировала ей движение. После нескольких попыток девушке в оранжевых шортах удалось повторить.
– Насколько проще, когда объясняют. Я Лорен Дэрриг.
– Манхэттен Балестреро.
– Видно, что ты профи. Тоже ищешь работу?
– Э-э… Танцевать в шоу, ты хочешь сказать?
– Требуются девушки в «Бинго Фламинго», казино на Бродуолке. Достаточно иметь длинные ноги. Но если ты танцуешь лучше других, можешь отхватить сольный номер.
Манхэттен поблагодарила ее, но покачала головой. Она недолго пробудет в Атлантик-Сити. Лорен пожала плечами.
– Ты танцуешь лучше, чем все мы здесь. Жаль.
Когда сеанс закончился, Манхэттен побежала в душ. Она заплатила десять центов, добавила еще пять за крошечный кусочек мыла. Долго стояла под струями, потом вытерлась, оделась и вскоре снова оказалась на дощатом променаде.
Искать ей не пришлось: огромное здание «Бинго» невозможно было пропустить. Мигающие неоновые огни слепили Бродуолк на ярком солнце. Натренированный глаз Манхэттен сразу выцепил служебный вход в торце.
Не дав себе времени поразмыслить, передумать или просчитать варианты, она толкнула дверь и вошла.
– Видишь два кипариса вон там? – сказала Хэдли. – Библиотека сразу за ними.
Она быстрее покатила кресло по тротуару, и Лизелот помогала ей как могла, вращая колеса своими маленькими ручками. Люди расступались и оборачивались на это торнадо в миниатюре. Некоторые качали головами с жалостливыми гримасами. Дамы осеняли себя крестом.
Они задели на полном ходу широкий зад прохожего, и тот обернулся с сердитым видом, уже открыв рот, чтобы отругать сорванца, который… Увидев кресло на колесах, он проглотил отповедь и лишь дернул адамовым яблоком.
– Эти идиоты! – воскликнула Лизелот, сотрясаясь от смеха в своем кресле. – Эти идиоты ничего не смеют мне сказать! Я бы им такое ответила!
– Что, например?
– Толстая бочка! Кроманьонец! Кретин из Арканзаса! Червяк! Мокрое тесто! Баржа-плоскодонка! Вонючий скунс!
– Библиотечная крыса! – подхватила Хэдли. – Вот мы и пришли. Лизелот, дорогая, в таких местах не рекомендуется громко кричать.
Прежде чем войти в скромную библиотеку Джин Уэбстер, Лизелот пожелала объехать здание.
Они полюбовались садиком, за которым старательно ухаживала миссис Чандлер, библиотекарша. Сейчас, в начале весны, он расцвел ослепительным хоралом желтого – форзиции, нарциссы, жонкили.
– Пионы еще прячутся в своих зеленых шариках, – послышался голос миссис Чандлер с порога. – Они ждут мая для своего звездного выхода.
Хэдли невольно подумала, что звездой была миссис Чандлер. Она шла к ним – высокие каблуки, помада, очки-бабочка. Она протянула Лизелот руку. Девочка как будто оробела. Из-за ее пламенеющего корсажа? Корсажи миссис Чандлер всегда были такие же яркие, как и ее губная помада. Сегодняшний, хлопковый, был ярко-абрикосового цвета в пурпурных зажигалках с оранжевыми язычками пламени. Не такой Лизелот представляла себе библиотекаршу.
– Тебе понравились романы, которые Хэдли принесла в прошлый раз?
Девочка взяла сумку, висевшую на ручке кресла, достала из нее книги.
– Я их все прочла, – сказала она. – Они бриошные.
– Бриошные, – повторила миссис Чандлер. – Очень хорошо.
Хэдли объяснила, что на языке Лизелот бриошный – синоним превосходного. Бисквитный же означал прямо противоположное.
– Понятно, – сказала миссис Чандлер очень серьезно. – Мы с братом тоже изобрели наш собственный язык. Родители ничего не понимали, когда он звал меня песть ерсики.
– Что это значит? – спросила Лизелот, заинтересовавшись и больше совсем не робея.
– Песть ерсики? О… Просто-напросто есть персики.
Смеясь, они вошли в библиотеку. Миссис Чандлер заранее положила доску на ступени крыльца.
Библиотека Джин Уэбстер была скромной, и ходили в нее в основном жители этого уголка Гринвич-Виллидж. Но Лизелот онемела от восторга. Километры полок! Полок с книгами! До сих пор ноги ее, вернее колёса, не вступали в такие края! Она даже представить себе не могла места, посвященного исключительно книгам.
Ее оставили у полок с книгами для детей и юношества. И время от времени оттуда слышался смех и радостное «бриошно!».
– Я так рада, что вы пришли с ней, – сказала миссис Чандлер, закончив с девушкой, взявшей четыре романа Эллери Квина. – Вы сегодня не работаете?
Хэдли неопределенно покачала головой, не признавшись, что закрыла раньше времени киоск с блинчиками и содовой на 7-й авеню, в котором работала днем. Она помчалась в «Кьюпи Долл», чтобы забрать Лизелот, предупредив ее отца, мистера Акавива.
Когда она вошла, мистер Акавива, по своему обыкновению, надрывался в телефон.
– Я заказал вам барные стулья! – гремел он. – Не трехфутовые сидушки! Хэдли… что вы здесь забыли?
Она хорошо его узнала за все то время, что была такси-гёрл в его заведении. Этот славный малый заботился как мог о дочери-калеке, силясь выкричать свой гнев на весь свет.
– Я пришла забрать Лизелот, – ответила она.
– Боже мой! Конечно… Вы знаете, где она. Спасибо! – добавил он и снова заорал в трубку.
«Кьюпи Долл» еще не открылась в этот час. Было странно пройти в сумраке огромного пустого зала, где она топталась столько тягостных ночей… Она быстро забрала Лизелот и покатила кресло по разбитому асфальту Гринвича.
– Надо будет прийти еще, – сказала миссис Чандлер: Хэдли не пришлось ей ничего объяснять, она и так поняла, что их визит был скорее бегством.
Хэдли молча улыбнулась.
– Огдену очень понравился альбом с опоссумом, – вспомнила она. – Я выберу для него еще один того же автора.
Она отошла к уголку для самых маленьких, где в коробке, окруженной подушками, лежали альбомы. По дороге ей встретилась Лизелот, та возвращалась со стопкой книг на коленях, хмуря брови.
– Я так и не нашла «Крошку Доррит», – проворчала она. – Перерыла всю полку Д.
Она подъехала к стойке миссис Чандлер и потребовала «Крошку Доррит».
– Господин, который ее взял, так до сих пор и не вернул?
Библиотекарша покачала головой.
– Увы. Давненько я его не видела. А ведь раньше он приходил регулярно.
Миссис Чандлер терпеть не могла звонить читателям, которые задерживали книги сверх срока. Да она и не делала этого никогда. Она слишком хорошо знала, что некоторые книги требуют больше трех недель. Что, бывает, хочется их перечитать, едва перевернув последнюю страницу. Что иногда мука мученическая с ними расставаться. Никогда за всю свою жизнь библиотекарши она не выписала читателю штраф. Если книга исчезала, она, втайне радуясь, заключала, что ее слишком полюбили, и заказывала новый экземпляр.
Но перед разочарованным личиком Лизелот, ее детским горем снисходительность миссис Чандлер дала трещину.
О проекте
О подписке