Все свои силы уголовная полиция и эксперты-криминалисты сосредотачивали на преступлениях насильственного характера: убийствах, похищениях и пропажах людей. Причинение тяжких телесных повреждений относилось к ведению национальной полиции и трактовалось уголовно наказуемым проступком. Исторически общественный порядок во Франции поддерживали одни, а розыском уголовников и организованной преступностью занимались другие. За исключением сегодняшнего дня, Фрэнк не мог вспомнить, чтобы уголовной полиции когда-либо поручали вести дело о причинении тяжкого вреда здоровью.

Подъехав к фасаду главного здания психиатрической больницы Святой Анны, он отошел на шаг назад. Этот дополнительный метр понадобился ему, чтобы во всей совокупности охватить взглядом странное заведение.

Двумя столпами этой внушительной архитектурной структуры – самой известной психиатрической больницы Парижа, приютившейся на восточной окраине Четырнадцатого округа на юге города, напротив квартала Мезон-Бланш, и прославленного Бютт-о-Кай, деревушки минувшего века с почвой, изрытой известняковыми карьерами – были чистота и порядок.

С самого своего основания в 1651 году она стала символом лечения психических заболеваний на французский манер. Глобальная симметрия, от которой захватывало дух, разделяла весь комплекс осью, где нашли приют подразделения, обеспечивающие общее функционирование больницы. Палаты, процедурные кабинеты, внутренние перемещения и даже расположение зданий были задуманы так, чтобы сама больница Святой Анны представляла собой неотъемлемую часть лечения пациентов. Этот медицинский центр следовал теоретической концепции Жана-Этьена Эскироля, отводившей богадельне роль активного элемента и действующего фактора терапии.

Больница Святой Анны родилась в эпоху глубинных преобразований в обществе. В те времена в лечении психических патологий наметилась революция. Ее цель теперь сводилась не к изоляции душевнобольного, а в его лечении с тем, чтобы потом обратно интегрировать в общество. Каждое строение этого пышного архитектурного ансамбля возводилось в ранг голема, принимающего участие в лечении пациентов и защите тех, кто в здравом уме.

Войдя в широкие сводчатые ворота, ведущие к центральному корпусу, превращенному в приемный покой, Фрэнк обнаружил там Лоране, которая как раз занималась распределением задач членам команды: выяснить личность жертвы, разобраться в образе действий преступника, допросить персонал больницы и свидетелей, провести предварительные криминалистические исследования.

Лоране повела его через анфиладу коридоров, через лабиринт пристроек, внутренних двориков и садов. Этими минутами шествия через века человеческих бед Фрэнк воспользовался, чтобы понять суть проблемы, которая будет занимать его ум все последующие дни.

– Сколько времени понадобится для идентификации?

– До конца дня точно. Его нашли совершенно голым, никаких личных вещей поблизости не оказалось. К тому же ему изувечили руки, поэтому воспользоваться отпечатками пальцев тоже не получится. Ни протезов, ни вставных стержней, ни пластин… в общем, придется составлять зубную карту.

– И что с ним сделали?

– Полной информацией я не обладаю, но знаю, что его пытали, может, даже всю ночь. Следы этого, в первую очередь глубокие порезы в различных местах, были обнаружены по всему телу. Ему отрезали выше локтя правую руку, а также гениталии.

– Ни хрена себе леченьице, – бросил Фрэнк, не пытаясь выдать эти свои слова за ответ.

– Это еще не все. Под конец преступник подверг его процедуре, очень напоминающей лоботомию.

– Лоботомию?

– Как только у меня появятся более подробные сведения, я тебе сообщу. Но это еще не самое странное. Я хоть и сказала, что он был совсем голый, с технической точки зрения это не совсем так.

– Как это? – спросил Фрэнк, замедляя шаг, чтобы пойти бок о бок с Лоране.

– У него на лице была маска – каменная штуковина, напоминающая те, которые можно увидеть на каком-нибудь карнавале, только старая, если, конечно, не древняя.

– Маска… – повторил он.

– Ее прибили гвоздями прямо к лицу.

Фрэнк разложил по полочкам в голове все полученные от Лоране данные. Теперь понятно, почему Ванно поручил ему это расследование. Невероятная жестокость, продемонстрированная преступником, и особенно пытки сами по себе подразумевали возбуждение уголовного производства. Кроме того, место совершения злодеяния и маска предполагали, что эти сообщения были оставлены полиции специально и что расследование окажется гораздо дольше и сложнее по сравнению со случаями обычного причинения тяжких телесных повреждений. Именно поэтому дело поручили Фрэнку и его команде. Ванно хотел удостовериться, что дело, от которого исходил мерзкий запашок, действительно возьмут в свои руки специалисты.

– А где его пытали, известно?

– В том самом помещении, где он был найден. В большом здании, которое вот уже несколько лет пустует. На следующей неделе там должны начать ремонт. Жиль занимается фото- и видеосъемкой, Марион описывает место преступления.

– Кто его нашел?

– Некий доктор Гбетро, врач, дежуривший прошлой ночью. Сорок пять лет, из них десять в этой больнице, ранее ни в чем предосудительном замечен не был, признаки того, что он как-то связан с этим делом, отсутствуют. Танги сейчас пытается выжать из него все, что можно, но он, похоже, чист.

– Как он на него наткнулся?

– Без малого в семь утра он, возвращаясь домой после ночной смены, направился к западному служебному выезду из больницы. Его путь пролегал недалеко от заброшенного крыла больничного комплекса.

Чтобы указать точное место, Лоране ткнула пальцем в конец галереи, по которой они размашисто шагали.

– И там услышал сдавленные крики, доносившиеся с верхних этажей.

Сквозь каменную колоннаду постепенно проглядывала запущенная пристройка. Ее внешний облик тяготел к течению научной архитектуры, популярному в конце XIX века. Чувствовалось, что автор проекта стремился к симметрии и простоте всего комплекса.

– Дверь пришлось выломать, – объяснила Лоране, показывая на борозды в дереве вокруг металлического запора, – замок, как видишь, старый, и, чтобы вскрыть его, никакие особые навыки не нужны. К тому же мы находимся в отдаленном углу территории больницы, который не покрывают камеры видеонаблюдения.

– Пусть Жиль над этим поработает и просмотрит данные на всех, кто мог знать обо всех этих разрозненных элементах: о заброшенном здании, о двери, о системе видеонаблюдения.

– Да, он уже в курсе, но для этого понадобится время, ведь таких может оказаться не одна тысяча.

Поднимаясь по ступеням широкой каменной лестницы, Фрэнк внимательно вглядывался в облупившиеся стены. Краска, когда-то белая, теперь повсюду отваливалась. Окна по-прежнему пропускали яркий, слепящий свет, едва сдерживаемый слоем пыли и грязи, достойным шедевра Тоуба Хупера^[6].

Проводя рукой по массивным деревянным перилам, Фрэнк чувствовал бремя Истории, вокруг них чуть ли не вырастали тени прошлого. Он повернулся к Лоране, чьи белокурые волосы самым поразительным образом выделялись на фоне скорбного, обветшалого здания.

– Продолжай. Что же наш доктор сделал дальше?

– Увидев, что дверь вскрыта, он позвонил со своего телефона в службу безопасности и вошел – попытаться определить источник криков.

– Не дожидаясь охранников?

– По его словам, он понял, что кричит человек, оказавшийся в самом бедственном положении, и посчитал своим долгом как можно быстрее прийти к нему на помощь.

– Что было потом?

– Источник шума пришлось искать несколько минут. Помещение утопало во мраке, там никого не было, электричество не работало. Органы восприятия сбивало с толку акустическое эхо. Двигаясь на ощупь, он добрался до палаты триста четырнадцать на третьем этаже и там нашел нашу жертву. Попытался ей помощь, но когда попробовал снять маску, тут же понял, что случилось что-то страшное. Несколько мгновений спустя прибыла охрана. Выяснив, что раны жертвы серьезнее некуда, они вызвали полицию.

– Как он все это пережил?

– Доктор в шоке. Странно наблюдать, что этот здоровяк под два метра ростом и центнер весом, проработавший в психушке десять лет, до такой степени потрясен увиденным.

– Уж ты наговоришь! – бросил Фрэнк, с трудом переводя дух.

Последние ступеньки напомнили ему о возрасте.

Они с Лоране поднялись на третий этаж. Марион, суетившаяся в коридоре у входа в триста четырнадцатую палату, махнула Фрэнку рукой, который ответил ей тем же и пропустил ее внутрь.

– Привет, патрон.

– Здравствуй, Марион.

Под началом Фрэнка девушка стала работать полтора года назад. В составе его команды ей, как судмедэксперту, поручалось анализировать место каждого преступления. Она дольше большинства других просидела на университетской скамье и приобрела сразу несколько специальностей, написав по каждой из них диссертацию. В ее арсенале было несколько методик идентификации, в первую очередь одонтологическая, а также морфологический анализ следов крови.

Она вымахала будь здоров и была выше их всех, в ряде случаев на целую голову, а то и на две. Это придавало ей какой-то нескладный облик, будто она не всегда могла в совершенстве владеть своими ходулями. При этом, надевая халат, маску и натягивая перчатки, она демонстрировала несравненную точность. К Марион Фрэнк питал самые теплые чувства, особенно когда узнал, что девушка не собирается оставаться в полиции. Ей хотелось совершить кругосветное путешествие. «Через год-два, – заверяла она, – когда вы больше не будете во мне нуждаться». А в действительности – когда ей больше нечему будет учиться. Фрэнк необыкновенно ценил эту оригинальность, лишенную амбиций, не имеющую ничего общего с личным успехом.

Дверь в палату была сделана из толстой деревянной пластины и для усиления пропитана защитным слоем. Посередине в ней вырезали отверстие, обеспечивавшее обзор внутренностей помещения. От любопытных ее ограждала металлическая решетка. В ней имелось три замка – внизу, вверху и посередине. Все ржавые – их как поставили когда-то, так больше и не меняли.

Фрэнк переступил порог и огляделся по сторонам. Он стоял в небольшой комнатенке площадью шесть квадратных метров. На полу – невзрачная плитка, та же облупившаяся белизна, что и на стенах, вокруг – едкий запах плесени, пота, блевотины и крови. В нескольких местах виднелись ее свежие пятна.

– Сориентируешь меня? – спросил Фрэнк, повернувшись к Марион.

– Мужчину привязали посередине. – Она показала на железный, побитый ржавчиной стул. – На нем видны многочисленные следы вытекания из организма различных жидкостей. Также мы обнаружили много крови. Здесь, здесь и вот здесь. – Она по очереди показала на середину комнаты, на стену справа от них и за стулом. – Под стулом ее тоже очень много, вероятно, из-за ампутации гениталий.

Фрэнк застыл на пороге, двери, не рискуя затоптать что-нибудь на месте преступления. Марион обозначила проходы к каждому уголку комнаты. Ей приходилось совершать странные движения, выгибаясь и перешагивая через какие-то участки. Порой казалось, что девушка пошатывается, хотя на самом деле это была демонстрация образцовой ловкости, позволяющей действовать в наиболее значимых зонах, которые надо было сохранить нетронутыми.

Она вышла на середину комнаты и продолжила доклад:

– Следов немного. Преступник постоянно кружил вокруг жертвы и расхаживал по всей комнате. Что до размера обуви, я бы назвала тридцать девятый, может сороковой, с плоской подошвой без всякой рифленки. В левом углу есть еще один след, насколько я понимаю, там прямо на пол ставили рюкзак.

– Преступник, стало быть, среднего, а то и небольшого роста, так?

– Вполне возможно.

Марион дала Фрэнку несколько секунд, чтобы оглядеться. А когда он внимательно осмотрел каждый указанный ею элемент, тут же продолжила:

– Что касается стен, то здесь все несколько сложнее. Они просто в ужасном состоянии. Обследовать их и отделить интересующие нас фрагменты от остального будет очень трудно.

Расставленные по четырем углам прожектора заливали палату ярким искусственным светом, подчеркивая крохотные тени, порождаемые облупившейся на всех поверхностях краской. Те плясали на стенах, казавшихся шероховатыми и неровными, создавая пеструю, органичную расцветку.

– Спасибо.

– И последнее, патрон.

– Говори.

– Пытка продолжалась долго. Очень долго. Я обнаружила значительное количество пятен крови на разных стадиях коагуляции. Его, похоже, мучили всю ночь.

Фрэнк сделал глубокий вдох, а вместе с выдохом выпустил из себя все подсознательные ощущения: ярость, буйство, заточение, пытка, ампутация, месть, безумие, маска, чтобы скрыть лицо, а может, и индивидуальность. Все то, что инстинкт подсказал ему в качестве первых фрагментов.

Простояв минут десять на пороге палаты, чтобы внимательно все осмотреть и представить невыносимую муку жертвы, он наконец заговорил. Перед этим Фрэнк мысленно составил первый набросок произошедшего. Представил тень, часами пытавшую бедного малого. С этой минуты ему надо было как можно быстрее понять почему.

– Теперь за дело, свистать всех наверх! – бросил он, обращаясь ко всем, но в первую очередь к себе.