Русские штабы предполагали главные немецкие силы строго на запад от разворачивающихся русских армий, как заслон на пути движения русских в Германию. Неверное представление о группировке противника и неверие данным разведки в штабе Северо-Западного фронта с самого начала предоставило инициативу действий и крупный тактический успех в руки германцев. Утром 29 октября 9 я германская армия, имевшая в своем составе сто пятьдесят пять тысяч штыков и сабель, четыреста пятьдесят пулеметов и девятьсот шестьдесят орудий, перешла в наступление, начав Лодзинскую операцию против армий русского Северо-Западного фронта^[97].

С учетом вспомогательных корпусов «Грауденц», «Познань», «Бреславль» и «Торн», вводимых в бой по мере своего сосредоточения, германские силы доходили до двухсот восьмидесяти тысяч человек при 1450 орудиях. Русские же армии, разбросанные на значительном удалении друг от друга, в начале операции насчитывали:

1 я – 123 500 чел. при 200 пулеметах и 440 орудиях;

2 я – 160 000 чел. при 350 пулеметах и 540 орудиях;

5 я – 85 000 чел. при 190 пулеметах и 320 орудиях^[98].

Первый удар немцев пришелся на 5 й Сибирский корпус 1 й русской армии, который был отделен от всей армии рекой Вартой, за которой разворачивалась 1 я армия. В первый же день неприятель сумел оттеснить русских с направления главного удара, и хотя 5 й Сибирский корпус не был раздавлен, он все же уступил пространство, необходимое неприятелю для продолжения операции в тыл 2 й русской армии.

Любое действие противника должно вызывать контрмеры. Однако высшие русские штабы бездействовали целых два дня: главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта ген Н.В. Рузский посчитал начавшееся сражение боями местного характера, а отход сибиряков – неустойчивостью войск и неумением начальников. В Ставке же еще 31 го числа полагали, что германцы только-только начали свою перегруппировку и боями на северном фасе пытаются прикрыть свое расположение. Еще 1 ноября великий князь Николай Николаевич передал 4 ю армию в подчинение Северо-Западному фронту и поручил генералу Рузскому начать наступление. Таким образом, 170 000 германцев кромсали на части 120 000 русских солдат и офицеров передовых корпусов 1 й армии и правофланговые части 2 й армии, пока еще триста тысяч русских уже начали свое движение в никуда, ибо перед 2 й и 5 й русскими армиями оставались лишь исключительно слабые неприятельские заслоны.

Генерал Рузский, считая, что от Торна наступают лишь две пехотные дивизии противника (25 й резервный корпус, пленных из которого удалось взять сибирякам), 1 ноября переподчинил 2 й армейский корпус 2 й армии командарму-1 ген. П.К. Ренненкампфу и приказал ему выбить неприятеля контрударом трех корпусов: 5 го и 6 го Сибирских и 2 го армейского. Разумеется, никакого контрудара тремя корпусами не получилось: против русских здесь стоял не один корпус, а вся 9 я германская армия. Под превосходящими ударами противника русские стали отходить, очищая левый берег Вислы.

2 ноября противник вклинился в промежуток между русскими 1 й и 2 й армиями, начав маневр по оттеснению 1 й русской армии за Варту и окружению 2 й русской армии ген. С.М. Шейдемана. Ген. А. фон Макензен стремился прорваться к Ловичу, чтобы отрезать 1 ю армию от Варшавы и прижать ее к тому участку Вислы, где нет мостов. После этого немецкий военачальник мог выбирать цель в зависимости от выгоды обстановки: разгром 1 й русской армии или окружение 2 й.

Теперь для производства контрманевра русскому командованию приходилось выводить предназначавшуюся для контрудара группировку из боя, чтобы сосредоточить ее в исходном положении. Пока же русские изматывали свои войска длительными переходами, германцы продолжали иметь частные успехи по всему фронту прорыва. Утром 5 ноября германцы, поняв слабую боеспособность русской 1 й армии в наступлении, но зная стойкость русских солдат в обороне, решают окружить 2 ю армию. Опять-таки генерал Макензен применил излюбленные немцами двойные «клещи»: с юго-востока начал обходной маневр 20 й армейский корпус (русский левый фланг), а усиленный 25 й резервный корпус, которым командовал ген. Р. фон Шеффер-Боядель – с севера на юг. Именно группировка генерала Шеффера, введенная в прорыв, в тыл 2 й русской армии, и наносила главный удар, отрезая 2 ю армию от 1 й.

Подход к месту сражения спешивших на помощь частей 5 й русской армии отбросил врага как раз в самый критический момент – 6 ноября: австрийцы не смогли сковать русскую 5 ю армию под Ченстоховом. Теперь вклинившийся противник имел к западу от себя 2 ю (почти полное окружение) и 5 ю армии, а к востоку, на дороге в Варшаву, – 1 ю. Общее соотношение сил и средств не позволяло немцам быть сильными везде. Теперь вся надежда русской Ставки была лишь на 1 ю армию, которая 7 ноября перешла в наступление.

Вечером 7 го числа 2 я и 5 я армии объединились под командой командарма-5 ген. П.А. Плеве, который, следовательно, получил возможность координировать усилия частей двух армий для прорыва из окружения. Макензен не сумел вовремя оценить обстановку, и удары русских армий навстречу друг другу, в свою очередь, поймали в «мешок» группу Шеффера. К этому моменту группировка генерала Шеффера насчитывала всего тринадцать тысяч активных штыков и сабель. При этом Шеффер вел за собой 16 000 русских военнопленных и 64 трофейных орудия^[99].

В ночь на 11 ноября немцы начали прорыв на северном направлении. Русская конница обнаружила это только утром. Разумеется, было уже поздно: в пять часов утра германская 3 я гвардейская дивизия генерала Лицмана ворвалась в Брезины, отбросив стоявшую на пути русскую 6 ю Сибирскую стрелковую дивизию. Темпы германского продвижения были поистине черепашьими: за семь ночных часов было пройдено всего двенадцать километров. Однако и этого хватило, чтобы вырваться из «мешка».

Начдив 6 й Сибирской дивизии бежал с поля боя, управление схваткой было потеряно, и генерал Шеффер с триумфом вышел из окружения, разбив сибиряков и выведя с собой не только собственных раненых, но и всех захваченных пленных и орудия. Правда, триумф превосходства в организации маневра был омрачен значительными потерями: со времени своего ввода в прорыв группа Шеффера потеряла до сорока тысяч человек.

После выхода из окружения группировки Шеффера Гинденбург, не желая прерывать удачно складывавшуюся операцию, изменяет план действий. Приняв активную оборону по фронту за основу, 15 ноября Макензен вновь ударил на Лович, контратакуя пытавшуюся приступить к преследованию русскую 1 ю армию. Не теряя времени на перегруппировку и получив первые подкрепления, переброшенные из Франции, германцы попытались переломить сражение в свою пользу и как минимум отбросить русских на правый берег Вислы.

Во встречных боях, длившихся семнадцать дней, обоюдный наступательный порыв был остановлен. Только сейчас, в последний день операции, был восстановлен единый фронт русских армий Северо-Западного фронта. В оборонительных боях успех склонился на сторону русских, и стало ясно, что враг не пройдет.

Однако высшее командование мыслило иначе. Несмотря на энергичные протесты Ренненкампфа и Плеве, 22 ноября главкосевзап ген. Н.В. Рузский, под предлогом улучшения обстановки, отдал приказ об отступлении. 23 ноября немцы вошли в очищенную русскими Лодзь. Удобный плацдарм на левом берегу Вислы был сдан без боя. Тактический по своей сути успех Гинденбурга изменил всю стратегическую обстановку на Восточном фронте. Отныне, с ноября 1914 года и до конца войны, по выражению ген. В.Е. Борисова, главного помощника ген. М.В. Алексеева по оперативной части, основной военной задачей русской армии стало «держать постоянно немца за горло, чтобы он не кинулся на нашего союзника, французов»^[100].

Значение Варшавско-Ивангородской и Лодзинской операций в мировой историографии недооценено. Больше прочих известны Восточно-Прусская наступательная операция, в результате которой противник сделал роковую ошибку по переброске войск с Западного фронта на Восток и тем самым окончательно похоронил «План Шлиффена», а также Брусиловский прорыв 1916 года. Однако осенние сражения на Средней Висле являлись логическим продолжением русского вторжения в Восточную Пруссию в августе месяце.

Русская Ставка всю осень непрерывно стремилась атаковать неприятеля, причем именно Германию. Цель образования крупных наступательных группировок в районе Варшавы и Ивангорода заключалась в жестком следовании союзным декларациям – оттягиванию германских дивизий на Восточный фронт. Стремясь добиться успеха во Франции, уже после провала блицкрига на Марне, немцы оставили Гинденбурга без подкреплений. Германское командование на Востоке с лихвой использовало свое превосходство в маневренной войне, сумев на всю осень задержать русских в Польше.

Но каковы были последствия этого? Во-первых, окончательный надлом австро-венгров, который стал очевидным уже после Галицийской битвы. Именно австрийцы понесли большую часть тех неприятельских потерь, что дала Варшавско-Ивангородская операция. Да и в период Лодзинской операции как раз австрийцы сковывали русский Юго-Западный фронт, не давая ему возможности оказать соседу помощь. В результате, как только немцы остановились, австро-венгерские армии оказались оттеснены в Карпаты, которые они смогли удержать исключительно при помощи немцев.

Во-вторых, упорство французов, англичан и бельгийцев в боях во Фландрии показало германскому военно-политическому руководству, что семь немецких армий, дравшихся на Западе, требуют подкреплений. Новый начальник германского Большого Генерального штаба ген. Э. фон Фалькенгайн бросил во Фландрию дивизии из добровольцев, которые погибли, не добившись победы. Больше взять войск было неоткуда – Восточный фронт трещал по всем швам, и лишь неповоротливость русской военной машины позволила Гинденбургу и Людендорфу все еще удерживать линию государственной границы. Австрийский оборонительный фронт под Краковом грозил рухнуть, прорыв под Лодзью стал последним достижением той группировки, что еще имелась на Восточном фронте (25 й резервный корпус генерала Шеффера – это такие же добровольцы, что погибли и во Фландрии, в ожесточенных сражениях на Ипре).

Оценив обстановку на фронтах войны, немцы стали перебрасывать войска на Восток. К концу Лодзинской операции Гинденбург получил из Франции 2 й и 13 й армейские корпуса; 3 й и 24 й резервные корпуса. Пополненные в период передислокации германские корпуса имели в своем составе по двадцать шесть тысяч боевых штыков и сто шестьдесят орудий. Общая численность: более ста тысяч активных штыков и сабель при шестистах сорока орудиях.

Именно эта переброска, как следствие сражений под Варшавой-Ивангородом и Лодзью, и не получила надлежащей оценки. Германское командование как минимум до весны 1915 года отложило возобновление наступления на Западном фронте. Тем самым союзники России по Антанте получили необходимую передышку. Назревавшая катастрофа Австро-Венгрии в Карпатах вынудила немцев в марте приступить к новым перегруппировкам. В состав 11 й германской армии ген. А. фон Макензена, намеченной для весеннего контрнаступления на Восточном фронте, вошли переброшенные из Франции Гвардейский (ген. К. фон Плеттенберг), Сводный (ген. Р. фон Кнойсль), 41 й резервный (ген. Г. фон Франсуа) и 10 й армейский (ген. О. фон Эммих) корпуса.

Главное значение Варшавско-Ивангородской и Лодзинской операций заключается в том, что русская наступательная инициатива в течение первого полугодия войны надломила Австро-Венгрию и вынудила германское руководство не только проиграть «План Шлиффена», но и спустя всего четыре месяца с начала войны отказаться от ударов по Франции впредь до поражения Российской империи. С Западного фронта на Восточный фронт с ноября 1914 по март 1915 года были переброшены восемь корпусов, по сути составившие две армии. Если же вспомнить, что сформированные в конце 1914 года три резервных корпуса также были переданы Гинденбургу (участие в Августовской и 1 й Праснышской операциях в январе – феврале), то видно, что русская помощь своим союзникам отнюдь не ограничилась ударом по Восточной Пруссии в августе 1914 года. И как раз об этом мало что известно.

Главным итогом борьбы на Восточном фронте в кампании 1914 года стал тот факт, что предвоенное оперативно-стратегическое планирование обеих сторон совершенно не оправдало себя, заставляя высших военачальников импровизировать на ходу. Импровизация имела следствием игру с несколькими неизвестными, что передавало инициативу действий более умному, смелому и умеющему рисковать. А.А. Свечин так писал о планировании времен Первой мировой войны:

«Важнейшая задача руководящего политика и полководца в начале войны – разгадать характер будущей войны и соответственно сообразовать программу внешней и внутренней политики и стратегии. Лозунги “в Берлин” или “в Вену”, относительно которых спорили русские генералы, оба шли вразрез с реальными условиями мировой войны. Оккупация Восточной Пруссии и Галиции – методы пограничной войны XVIII века – были бы много уместнее...

Сосредоточение вначале главных сил Германии на французском фронте возложило на Россию задачу наступления в Германию... Россия уже свыше столетия перешла к исторической обороне на своей западной границе. Относительно мы являлись политически подготовленными к наступлению против умиравшей Австро-Венгрии...

Но ни идейно, ни материально мы не были подготовлены к нанесению решительного удара Германии. Наша дорожная сеть, наша дислокация, наша артиллерия, не приспособленная к атаке крепостей, наша инженерная подготовка – все было основано на идее обороны, и все это дало себя решительно знать в катастрофе, постигшей армию Самсонова...

Исторически к наступлению на Германию была подготовлена лишь Англия: она и создала враждебную для Германии группировку держав, а в 1914 году смогла организовать и переход от политического к военному наступлению...

Змеиная мудрость французской стратегии и Англии, “мыслящей материками”, при русской доверчивости, позволяли Франции и Англии выйти победителями»^[101].

Первая мировая война к концу 1914 года окончательно определилась как «борьба на измор». Предположения Генеральных штабов всех европейских стран о скоротечности характера войны явились несостоятельными. Наступательные планы всех сторон оказались взаимно погашенными и потерпели провал: ни одно государство за пять с половиной месяцев войны не было выведено из строя, за исключением маленькой Бельгии, чья армия отступила во Францию.

При этом главное поражение, разумеется, потерпела Германия. Ведь именно немцы начали войну в 1914 году, рассчитывая на свою готовность к ней. Именно немцы рассчитывали выиграть войну в короткие сроки, так как война «на измор», вследствие заведомо несопоставимого потенциала в ресурсах, являлась для Германии и ее союзников гибельной. И теперь должны были более всех прочих разочаровываться в несостоятельности собственного военного планирования.

В свою очередь, русские, также рассчитывавшие окончить войну победой в шесть-восемь месяцев, могли быть недовольны исходом первой военной кампании. Добиться победы в короткие сроки не удалось, а это значило, что по мере дальнейшего затягивания войны внутренние проблемы и противоречия, столь ярко вспыхнувшие сухим порохом в 1905 году, будут только обостряться. При существовавших социально-экономических, внутриполитических, военно-стратегических условиях Российская империя была заведомо обречена на следующие варианты развития событий после своего вступления в войну:

1. Выигрыш войны в течение года, с движением от победы к победе. Правда, никаких реальных предпосылок для этого варианта не существовало: немцы всегда имели возможность приостановить свои операции во Франции, перейти на Западе к жесткой обороне и перебросить необходимое количество сил и средств на Восток;

2. Мобилизация усилий страны на оборону практически сразу же по открытии военных действий. Но переход к «стратегии измора», по определению А.А. Свечина, был невозможен для тогдашнего уровня военной мысли русских военачальников. Также такой вариант требовал перехода к:

3. Существенным уступкам верховной монархической власти Российской империи в пользу либеральной буржуазии. Однако только чрезвычайно гибкое и популярное в среде «общественности» правительство могло пойти на такую меру, не потеряв большей части власти и силы. Можно сказать, что участие Российской империи в войне на стороне держав Запада так или иначе предполагало определенную либерализацию режима. По ряду свидетельств, император Николай II намеревался продолжить реформы – но только после войны, не желая идти на эту меру как вынужденную по образцу 1905 года. Кажется, что, таким образом, император был гораздо прозорливее и дальновиднее оппозиции, понимая особенности психологии большей части нации, состоявшей из крестьян;

4. К реформам экстренного порядка в пользу народных масс в ходе самой войны (без популярности целей войны, по мере затягивания военных действий и роста военных тягот, она была обречена на «поражение в умах»). Быстрой победы существующий режим обеспечить не сумел. Возможно, следовало привлечь на свою сторону хотя бы часть крестьянского социума страны, раз уж император не желал предоставить часть властных государственных полномочий в руки буржуазной оппозиции. Самым реальным здесь было предложение ряда высших чиновников о предоставлении дополнительных земельных наделов некоторым категориям крестьянства (георгиевским кавалерам)^[102]. Такой шаг, с одной стороны, раскалывал единство крестьянско-солдатской массы, а с другой – продолжал политику аграрных преобразований на селе. Уступки деревне в целом, несомненно, были бы восприняты как слабость верховной власти перед общиной; уступки одному слою – как продолжение сотрудничества, наметившегося в ходе столыпинской аграрной реформы. Заметим, что подобные меры в послевоенной Польше обеспечили поддержку режима Ю. Пилсудского на селе со стороны наиболее зажиточного крестьянства. Эти крестьяне к тому же были отличившимися на войне фронтовиками. Но и этого, верховной государственной властью Российской империи, к сожалению, также не было сделано.