В итоге самоотверженной и тщательно просчитанной работы мобилизационного отдела Генерального штаба и железнодорожников быстрота русской мобилизации значительно опередила предположения Генеральных штабов Германии и Австро-Венгрии. Главными причинами этого стали предмобилизационный период, начавшийся за неделю до объявления мобилизации, и учет опыта Русско-японской войны 1904 – 1905 годов, что позволило соответствующим ведомствам отлакировать необходимые мероприятия до совершенства. Таким образом, стратегическое развертывание русской действующей армии на западной границе прошло в точно установленные сроки.

Итак, русское стратегическое развертывание с началом военных действий предполагало образование двух фронтов, долженствовавших действовать против двух противников – Германии и Австро-Венгрии. При этом австро-венгры отправляли против русских львиную долю своих войск, немцы же ограничивались сильным заслоном в Восточной Пруссии. Следовательно, русское командование должно было ожидать от противника оборонительных действий на германской границе и встречных сражений на австрийской границе.

Элементами стратегического развертывания армий на театре военных действий являются:

1. Перевод вооруженных сил на военное положение путем усиления их боевого и численного состава;

2. Сосредоточение войск на избранных направлениях;

3. Оперативное развертывание войск: выдвижение их в назначенные исходные районы; занятие и оборудование рубежей, полос, участков и районов, заранее намеченных планами первых операций; развертывание системы связи, тылов, средств технического обеспечения^[75].

Запоздалое по сравнению с противником сосредоточение основной массы русских сил и средств вынуждало русское командование начинать первые операции с первым и максимум вторым (подходил уже в ходе первых сражений на государственной границе) эшелонами развертывания, не дожидаясь прочих войск, подходивших из глубины империи. К тому же свою негативную роль играл и такой фактор, как неустройство тылов русских армий в первые две недели войны. Поэтому первый советский главком И.И. Вацетис впоследствии справедливо писал: «Русская армия 1914 года представляла из себя вооруженную силу однолинейного могущества, подготовленную как бы для одного генерального сражения»^[76].

Собственно говоря, русское командование и рассчитывало на достижение решительной победы в приграничных боях, чтобы затем, после поражения войск врага, перенести военные действия в глубь неприятельских пределов. В таком случае австрийская территория оказывалась фактически беззащитной, а немцы максимально ослабляли бы свою группировку во Франции, дабы прикрыть от русского удара Берлин. Именно данный расчет и был положен в основу представлений о скоротечности войны.

Длительность мобилизационного периода, а, следовательно, и сосредоточения и развертывания, ставила русскую сторону в невыгодное положение: росла вероятность разгрома русских группировок по частям. Поэтому перед войной военным министерством была выдвинута идея отнесения развертывания в глубь страны, под прикрытие мощных крепостных районов. Рубеж развертывания намечался на линии Вильно – Белосток – Брест-Литовск – Ровно – Каменец-Подольск. Соответственно, крепости по Средней Висле упразднялись за ненадобностью, а возводились и укреплялись Ковно, Осовец, Брест-Литовск, Новогеоргиевск, Гродно. Когда же в 1912 году под давлением как западных союзников, так и командующих войсками военных округов оборонительные тенденции русского военного министерства пошатнулись, и русское развертывание вновь было приближено к государственной границе, то в 1914 году оказалось, что театр предстоящих военных действий не подготовлен ни в оперативном, ни в хозяйственном отношении. Это последнее пагубно отразилось на ведении первых операций кампании 1914 года.

Для сосредоточения русских армий были выбраны следующие рубежи:

1. Против Германии: Шавли – крепость Ковно – течение реки Неман – река Бобр – река Нарев – река Западный Буг. Эта линия была удалена от границы почти на пять переходов и прикрыта крепостной системой, развернутой на естественных рубежах, способствующих оборонительным действиям;

2. Против Австро-Венгрии: крепость Ивангород – Люблин – Холм – Дубно – Проскуров. Так как качество австрийских вооруженных сил справедливо расценивалось русским Генеральным штабом гораздо ниже германских, то линия развертывания находилась вблизи от австро-русской границы.

Согласно планам развертывания, составленным задолго до войны в Генеральном штабе, русские старались прикрыть все возможные направления угрозы. Помимо двух фронтов, направлявшихся против Германии и Австро-Венгрии, создавалась небольшая армия на Кавказе (вступление Турции в войну на стороне Германии после 1912 года, когда к власти в Османской империи пришел прогерманский младотурецкий кабинет, не исключалось) и две отдельные армии на крайних фасах Восточного фронта. Из этих последних 6 я армия прикрывала балтийское побережье от возможной угрозы Швеции и (или) германского морского десанта на Санкт-Петербург, и 7 я армия – сосредоточивалась против Румынии. Это исключало использование небольшой части сил в первых боях.

Таким образом, две армии (пусть и слабого состава) сразу же выключались из борьбы, так как нападение Швеции и Румынии на Россию уже в начале войны, до выяснения международной обстановки, было возможно только в представлении ген. Ю.Н. Данилова и его сотрудников, отвечавших за планы развертывания. Как метко отмечал современник событий (А.А. Свечин), образование обсервационных армий в век железных дорог и чрезвычайно быстрого сосредоточения было бессмысленным. Бессмысленным хотя бы уже потому, что даже в случае втягивания в войну указанных стран на стороне Центрального блока против них вполне успевали сосредоточиться второй и третий эшелоны русских войск, подходившие из внутренних округов Российской империи.

Для достижения победы в первых операциях, долженствовавших в своей совокупности носить характер генерального сражения, требовалось иметь под рукой максимум сил. Все то, что могло быть брошено в бой против Германии сразу, должно было в самом начале военных действий принять участие в пограничных сражениях. Русские же, стремясь прикрыть все, что только возможно, задерживали часть войск вдали от районов вероятного столкновения. При этом, если турецкая угроза была действительно весьма ощутима, то в отношении Швеции и Румынии этого никак нельзя было сказать с должной уверенностью.

Правда, здесь нельзя не заметить, что шведская угроза всегда усердно проводилась в жизнь моряками-балтийцами, желавшими максимально усилить русский Балтийский флот, большая часть которого погибла в Цусимском сражении 1905 года. В разработках Морского Генерального штаба наряду с Германией, как наиболее вероятным противником на Балтийском театре, постоянно фигурировала и Швеция, в качестве наиболее вероятного союзника немцев. Поэтому русские моряки, особенно будущий командующий Балтийским флотом вице-адмирал Н.О. фон Эссен, разрабатывали и планы действий против шведского флота, который предполагалось разбить еще до его соединения с немцами. Морской Генеральный штаб считал при планировании в качестве вероятных противников Германию и Швецию, возможно, и Норвегию. Н.О. Эссен считал, что противник – это германский флот 2 й линии и шведы. Эссен предлагал даже «угрозой бомбардировки Карлскруны заставить Швецию отказаться от участия в войне на стороне Германии»^[77].

Следовательно, разработки генерал-квартирмейстера Генерального штаба ген. Ю.Н. Данилова, непосредственно занимавшегося оперативно-стратегическим планированием будущей войны, на которого порой столь критически обрушиваются ученые (особенно А.А. Керсновский), в действительности учитывали мнение моряков. Впрочем, генерал Данилов должен был бы тверже проводить курс на решительный первый удар, раз уж на таковой политическим руководством делалась несоразмерно большая ставка. Так, по замечанию исследователя, при обороне Санкт-Петербурга с моря «предполагалось, что на рубеже центральной минно-артиллерийской позиции Балтийский флот сможет задержать германский флот открытого моря на 12 – 14 суток, достаточных для развертывания 6 й армии, назначенной для обороны столицы Российской империи»^[78].

Позиция Швеции в предстоящем европейском конфликте определялась позицией, занимаемой Великобританией. Останься англичане нейтральными, и шведы вполне могли поддержать немцев в войне против России. Соответственно, и наоборот: вступление Великобритании в войну автоматически предполагало и шведский нейтралитет. Да и для самих немцев в случае войны с Англией нейтралитет Скандинавских стран был более предпочтителен, нежели непрочный союз с ними или оккупация.

Таким образом, военные разработки русских штабов учитывали возможность того, что Англия на первом этапе останется в стороне от противоборства, и, значит, русский флот будет обречен на столкновение с главными силами немецкого флота. А соотношение сил в этом случае не позволяло русским надеяться на победу (именно поэтому моряки еще до официального объявления войны в период «военной тревоги» выставили минные поля на подступах в русские Финский и Рижский заливы). В случае главного удара по морю на Санкт-Петербург русские могли лишиться не только Балтийского флота и Кронштадта, но и столицы. Следовательно, в Морском Генеральном штабе старались учесть все возможное, чтобы не допустить такого поворота событий.

Именно поэтому, хотя Балтийский флот и был самым сильным в сравнении с другими русскими флотами, но в оперативном отношении подчинялся сухопутному командованию 6 й армии, на которую возлагались задачи обороны Петрограда (Санкт-Петербург был «патриотически» переименован в Петроград) и побережья Балтийского моря. В то же время Черноморский флот почти с самого начала подчинялся Ставке Верховного главнокомандования. Балтийский флот был жестко подчинен Ставке только с созданием Морского штаба 25 января 1916 года под руководством адмирала А.И. Русина.

Соответственно, при таком повороте событий вовсе не исключалось, что и Швеция выступит на стороне Германии и ее союзников: зависимость Швеции от Великобритании, на что справедливо указал А.А. Керсновский, вовсе не означала, что шведы не примут участия в войне против России, если англичане будут придерживаться нейтралитета. Не зря шведский флот учитывался в качестве вероятного противника вплоть до 1917 года. Действительно, новый Балтийский флот стал строиться, когда Великобритания еще ясно не выказала своего намерения окончательно стать на сторону франко-русского союза. Поэтому нельзя было исключать, что Швеция может стать союзником Германии в предстоящей войне. Так, в 1910 году известный военно-морской теоретик Н.Л. Кладо писал: «Швеция также находится в лагере наших противников, и мы должны подсчитать шансы борьбы и с нею. Она может явиться союзницей Германии и может выступить против нас самостоятельно... Ясно, что для того, чтобы не позволить Швеции принять участие в нашей войне с Германией, чтобы не дать ей возможности обессилить нашу армию на главном театре – западном, мы должны владеть морем. И опять-таки, главный участок моря, на котором мы должны быть хозяевами, будет пространство между Аландскими островами и островами Эзель и Даго»^[79].

Таким образом, суть проблемы лежит не столько в оперативных ошибках Ю.Н. Данилова накануне войны в области определения развертывания армий Восточного фронта, сколько в негибкости русского развертывания (причем как в материальном воплощении замыслов, так и в умах начальников), не позволившей тотчас же перебросить войска 6 й армии на Вислу. Данная переброска должна была начаться тотчас же, как обнаружилось, что Великобритания выступила на стороне противников Германии (22 июля), а следовательно, немецкий флот будет неизбежно скован в Северном море. Ведь немцы ни в коем случае не могли позволить себе потерять часть своего линейного флота при взломе русской обороны на Балтике, даже если в качестве трофея и выступила бы русская столица. В России – три столицы, что знал еще Наполеон.

Войска 6 й армии (не такие уж и большие – всего четыре второочередных пехотных дивизии) должны были быть переброшены на Северо-Западный фронт уже в течение третьей недели августа, а то и еще раньше. Более того. Представляется, что если бы заранее существовал план такой переброски на Вислу, то Ставке Верховного главнокомандования и не пришлось бы ослаблять Северо-Западный фронт и 4 ю армию Юго-Западного фронта, образуя третье операционное направление от Варшавы.

Войск в Российской империи было вполне достаточно, но, к сожалению, высшее военное руководство не сумело обеспечить перевеса сил там, где это требовалось. Это – просчет Генерального штаба, усугубленный ошибками Верховного главнокомандования в первые недели войны. Впрочем, если вспомнить, что и предвоенное планирование, и оперативно-стратегические разработки в Ставке осуществлялись, как правило, одним и тем же человеком – генералом Ю.Н. Даниловым, то в какой-то мере здесь можно говорить и о персональной ответственности генерала Данилова.

Примечательно, что перед войной Верховный главнокомандующий не принимал участия в составлении плана войны и стратегическом планировании развертывания русских фронтов и мобилизационных мероприятий. Подразумевалось, что великий князь Николай Николаевич займет пост командующего 6 й армией, выделенной из войск Санкт-Петербургского военного округа и предназначенной для прикрытия балтийского побережья на случай вступления в войну Швеции. Следовательно, пост Верховного главнокомандующего оказался для дяди царя в некоторой степени неожиданным. Главное же заключалось в том, что великий князь Николай Николаевич даже сам по себе последовательно не готовился к этой должности, а значит, во многом зависел от своих ближайших сотрудников.

Впрочем, великий князь разделял мнение Генерального штаба о решительном наступлении в глубь Германии на левом (западном) берегу Вислы при одновременном ударе по Восточной Пруссии. Будучи убежден в скором и победоносном исходе войны, лидер русской «военной партии» жаждал наступать на всех направлениях во что бы то ни стало, лишь бы как можно скорее добиться победы. Такой подход, к сожалению, обыкновенно подразумевает, что противная сторона занимает роль статистов, обычных чучел, предназначенных для учебной рубки на полном скаку. Князь и был кавалеристом, с 1885 года заведуя русской кавалерией.

Кроме того, великий князь Николай Николаевич до такой степени сочувствовал нашим союзникам французам, что порой забывал, что он, в сущности, главковерх русской армии, а значит, должен, прежде всего, блюсти интересы своей страны. Все эти личностные качества Верховного главнокомандующего накладывались на сильнейшее давление союзников после проигранного Пограничного сражения. Натиск германских армий на Париж казался столь неудержимым, что французы буквально умоляли русские власти о помощи. Этот единственный за всю войну момент, когда французы вели себя соответственно действительному значению Восточного фронта, превосходно отражен в мемуарах посла Франции в России М. Палеолога.

Директивами 29 и 31 июля Верховный главнокомандующий указал обоим русским фронтам свой план первоначальных операций:

– «Северо-Западный фронт должен перейти 1 августа в наступление 1 й армией в Восточную Пруссию, которое должно развиться к 4 августа в общую операцию 1 й и 2 й армий в обход Мазурских озер с севера и запада...

– «[Юго-Западному фронту] перейти в наступление 3 й и 8 й армиями соответственно 6 и 5 августа, не дожидаясь сосредоточения 3 го Кавказского и 24 го корпусов, чтобы в связи с намеченным наступлением 1 й и 2 й армий приковать к себе вторжением в Галицию возможно большие силы австрийцев. И тем самым воспрепятствовать им развить наступательные действия по левому берегу р. Висла и против запаздывающих в своем развертывании 4 й и 5 й армий»^[80].

Как видно из этих указаний, Ставка ВГК отлично понимала суть предстоящих операций. Во-первых, армии Северо-Западного фронта должны были проводить общефронтовую операцию (в действительности командующий армиями фронта ген. Я.Г. Жилинский станет проводить две разрозненные армейские операции, что и приведет к тяжелейшему поражению). Во-вторых, четыре армии Юго-Западного фронта также должны были взаимодействовать друг с другом в общем плане, и при этом армии южного фаса (3 я и 8 я армии) переходили в наступление, дабы облегчить развертывание армий северного фаса фронта (4 я и 5 я армии).

Однако в самом начале военных действий, после просьб французской стороны, последовавших после поражения французов в Пограничном сражении, великий князь Николай Николаевич, подчиняясь императору Николаю II, союзникам и собственным побуждениям, решил составить третью ударную группировку около Варшавы. Эта группа должна была быть направлена также против Германии, так как основным смыслом французских просьб становилось ослабление германского удара по Франции посредством оттягивания на Восточный фронт немецких войск с Запада. То ли Верховный главнокомандующий не понимал, что русские силы недостаточны и для полноценного наступления на двух направлениях (в Восточную Пруссию и Галицию), а тут добавилось еще и третье. То ли, как это было характерно для него вообще, надеялся на слепую удачу.

По мысли авторов дополнительного сосредоточения на Средней Висле, 9 я армия, составляемая из трех армейских корпусов, выдернутых из состава уже сосредоточивающихся на государственной границе армий, должна была действовать на левом берегу Вислы. При этом действия новой 9 й армии, оказывавшейся между фронтовыми группировками, должны были вестись, в зависимости от обстановки, на северном (для Юго-Западного фронта) или южном (для Северо-Западного фронта) стратегических направлениях. Следовательно, войска 9 й армии должны были послужить своеобразным стратегическим резервом, предназначенным для развития наступления на том направлении, где оно удастся.