Цитаты из книг автора «Максим Трудолюбов»

По масштабу и последствиям конец 1929 года и первые месяцы 1930-го гораздо важнее октября 1917-го. Историк Николай Рязановский сравнивал коллективизацию с Крещением Руси.

Российское общество в постсоветские годы прошло скорее через эпоху присвоения, чем созидания. Это был бум, обвал присвоения: мое, мое, мое. Разницу между таким «моим», которое присвоено, и «своим», которое создано руками и разумом, еще двадцать лет назад стремился сформулировать философ Владимир Бибихин. Это разница, говорил он, между «мое просто потому что не твое» и «собственно . Эту разницу российское общество не осознало и не осмыслило до сих пор.

В англо-американской культуре одно время было принято говорить о «трагедии общин» – парадоксе, проявившем невозможность совместного пользования ресурсами и тем самым оправдавшем господство частной собственности. Исследователи до сих пор спорят об этой идее, но суть ее в том, что если одни пользуются общим благом чрезмерно, то в результате эгоизма отдельных пользователей общий ресурс, например пастбище, не успевает восстановиться и прокормить всех.

Ювенал пишет, что в сельской местности можно купить домик с садиком за те самые деньги, которые в Риме приходится платить за темную конуру[16].

Но при Хрущеве закрепилась и печальная формула: архитектура — для патрициев, инженерия — для плебеев. Это расслоение можно проследить до Древнего Рима, в котором уже во времена поздней республики социальное неравенство проявлялось и в образе жизни, и в характере жилья. Дом-особняк, domus, могли позволить себе немногие. Отдельный дом был признаком высокого общественного и материального статуса. Особняки были наследниками сельской усадьбы, измененной для городских нужд, — это было пространство с двором-атрием и двором-садом, спрятанными внутри помещения за глухими стенами. Дома для среднего класса и бедноты — инсулы — были чистейшим городским изобретением. Это были многоэтажные (до семи этажей!) здания с ячейками, которые сдавались внаем.

Кухня, между прочим, была одной из важнейших арен сражения между капитализмом и коммунизмом.

Высота этажа могла означать место в иерархии — есть известный дом в Гранатном переулке в Москве, где на одном из этажей, построенном специально для Брежнева, потолки выше, чем на всех остальных.

Поэтому, наверное, архитектура авангарда — рациональная и уравнительная — настолько малопонятна в наших условиях. Чтобы современный школьник мог отличить образцы, созданные авангардистами, от упрощенных панельных изделий, растиражированных в советское и постсоветское время, большинство домов, построенных в короткую конструктивистскую эпоху второй половины 1920-х — начала 1930-х, нуждается в культурной реабилитации.

Десятки миллионов людей перебрались в города, которые не были к этому готовы: не хватало ни квартир, ни дорог, ни транспорта. Не были готовы и сами люди. Социальные и градостроительные последствия этой революции мы переживаем до сих пор.

Крайне неравномерное распределение частного пространства в огромной стране – это последствия форсированной индустриализации и ее оборотной стороны – урбанизации, острая фаза которой пришлась в России на 1920–1960-е годы. За эти 50 лет пирамида распределения населения между городом и деревней практически перевернулась.