Не глядя по сторонам, каким-то шестым чувством Андрей ощутил, как подобрались, напружинились, готовясь к броску соратники, и сам потянул из-за пояса травматический пистолет. Все, остались последние секунды, до очередного прыжка навстречу смерти. В голове бушевал насыщенный адреналином шторм, раз за разом вздымался и обрушивался девятый вал кипучей неуемной энергии, нарастающей, копящейся внутри стонущего от напряжения тела, вот-вот обещающей перевалить критическую массу, за которой последует взрыв. Сухо щелкает предохранитель «Макарыча», в наступившей тишине звук проносится громом. Тут же откликаются другие предохранители, встающие на боевой взвод под потными пальцами братьев. Травматы, левые, не регистрированные в ментовке, привезли с собой Горох и Веня. Они же доставили удобные туристические ножи с широкими крепкими лезвиями. Каждому по пистолету и ножу. К пистолету одна обойма, должно хватить с головой. Ножи закуплены где-то в области в неприметном спортивном магазинчике, все одинаковые, чтобы потом ментовские эксперты по характеру ранений не смогли привязать труп к определенной пике. Где взяли травму неизвестно, но тоже верняком по левым, не поддающимся официальной отслежке каналам. Это и есть те, самые «аргументы» о наличии которых Горох докладывал Старшему Брату на месте встречи. «Агрументом» с легкой руки Учителя члены Братства зовут любое оружие. «Наш последний аргумент в борьбе за веру предков, свободу и независимость», – так сказал когда-то Учитель. Сама собой всплывает в памяти легендарная надпись на стволах французских пушек: «Последний довод королей». Вот такие вот дурные ассоциации: аргумент, довод, почти синонимы, между которыми пролегли несколько веков. Из груди непроизвольно вырывается тихий смешок.

Тут же на плечо тяжело ложится рука Старшего: «Тихо, всех запалишь!». Андрей виновато кивает, понял, мол, мой косяк… Действительно, что за чушь лезет в голову перед боем!

Лязгает железными зубьями замка подъездная дверь. Слышны неторопливые размеренные шаги по лестнице, тяжелое запаленное дыхание армянина. Ага, дядя, животик ходить мешает? Физкультурой надо заниматься, батенька, бегать по утрам, тогда глядишь, здоровым помрешь… Впрочем, тебе уже не грозит… В смысле не грозит успеть подтянуть здоровье…

Варяг, отстраняющим жестом рук, заставляет всех податься к дальнему краю лестничной площадки, так чтобы их наверняка нельзя было увидеть снизу. Сам по-жирафьи вытянув шею, остается на месте, осторожно заглядывая вниз через перила. В глазах тускло мерцающие искры охотничьего азарта, поза напряженная, до предела напоенная взрывной, сдерживаемой до поры энергией, как у сделавшей стойку на дичь охотничьей собаки.

Короткий жест пальцами, едва заметное движение, но парни все понимают влет, извлекают из карманов и натягивают на головы респираторы. Теперь вокруг Андрея одинаковые пятаки на манер поросячьих, только зеленого цвета. Опущенные на лица капюшоны одинаковых темных толстовок делают братьев неуловимо похожими друг на друга близнецами. Тяжелое, с присвистом дыхание кажется слышно даже за дверьми квартир.

Текут последние секунды до броска… Вот уже сейчас, совсем скоро… Рот наполняется тягучей с металлическим привкусом слюной… Сердце проваливается куда-то глубоко в желудок, рождая внутри гулкую пустоту… В ушах барабанным ритмом шум бешено несущейся по жилам крови…

– Царю́ Небе́сный, Уте́шителю Ду́ше и́стины, и́же везде́ сый и вся исполня́яй, Сокро́вище благи́х и жи́зни Пода́телю! – сами собой шепчут губы, начальные слова молитвы Святому Духу.

И хлещет внутри освежающий ветер, уносящий прочь скверну сомнения в своих силах и неуверенность. «За святое дело встать легко и радостно», – ободряюще шепчет в голове мягкий наполненный добром и участием голос. И наливаются звенящей, требующей немедленного выхода силой только что бывшие дряблыми, ватными мускулы… Нарастает откуда-то из заповедных душевных глубин, распирает грудь ощущение собственной силы и могущества… Если Господь с нами, то кто против нас?!

Краем глаза Андрей замечает, как неодобрительно косится в его сторону Варяг, но не решается, не смеет прервать замечанием молитвы. И правильно, не смертному прерывать разговор с Богом, не жалкому червю, восставать против высшего существа… Невероятно обострившимися органами чувств Андрей не слышит, а скорее ощущает, как за металлической дверью невидимый за ней человек уже положил руку на головку торчащего в замочной скважине ключа. Слышит тихий скрип плохо смазанных ригелей покидающих свои привычные места под действием поворотного механизма. Чувствует, как начинает приоткрываться, отходя от косяка металлическая створка…

И лишь через томительно долгий, растянутый на часы, миг после этого хлопает в барабанные перепонки отраженный гулкими стенами подъезда крик Варяга: «Бей!» А потом низким фоновым гулом нарастает надрывный рев атакующих жертвы братьев. Больше нет необходимости прятаться и шептать и заключительные слова молитвы уже в полный голос взлетают к закопченным маршам лестничных пролетов верхних этажей, наполняются грозной силой, сотрясают грязные, неровно оштукатуренные стены, звенят, отражаясь от них, и летят все выше и выше, пробивая чердачные перекрытия и крышу, уносясь в облака, к небу…

– Прииди́ и всели́ся в ны и очи́сти ны от вся́кия скве́рны, и спаси́, Бла́же, ду́ши на́ша!

А мускулы тем временем, не дожидаясь команд мозга, уже бросают Андрея вперед, и он летит вниз, туда, где только начинает поворачиваться на звук топочущих по ступенькам ног, оглушенный криком неуклюжий толстяк и открывает в изумлении рот, замерший в дверном проеме молодой чернявый парень, похожий смуглым лицом на итальянского мачо. Андрей летит, несется к ним, перескакивая разом через несколько ступенек, не глядя под ноги и даже не задумываясь о возможности сейчас споткнуться, упасть, разбивая о ступеньки голову, калеча руки и ноги… Такого просто не может быть, он не бежит сейчас, он подобно ангелу мщенья парит над ведущими вниз каменными ступенями. И, так же, как ангел в этот миг он неуязвим, и нет в мире силы, способной остановить его!

Прямо перед лицом мелькает обтянутая вылинявшей на солнце почти белой джинсовкой спина Варяга, намертво отпечатывается в памяти каждой складкой, вырванной случайно из шва ниткой, пятном пота, проступившим подмышкой… Мелькает и тут же уходит из поля зрения. Варяг, немыслимо изогнувшись, бросает свое тело между пролетами, приземляясь, словно кошка, на все четыре конечности уже за спиной все еще ничего не понимающего армянина. Теперь путь отступления жертве надежно отрезан. Не уйдешь, гад!

А это что? Опомнившийся парнишка, походящий на смазливого итальянца, пытается захлопнуть дверь. До него еще метра три, в обычной жизни вообще не расстояние, такого даже не замечаешь, но сейчас это также далеко, как до края света. Нет, не успеть!

– Держи! – надрывно ревет кто-то над ухом.

– Стоять, сука! – вторит снизу уже поднявшийся на ноги Варяг.

Эти вопли на долю секунды парализуют «итальянца», не то чтобы он слушается приказа, но совсем на чуть-чуть замирает, осмысливая услышанное. Доля секунды, десятая, может быть сотая… Но ее хватает, чтобы решить исход дела не в его пользу. Удлиненная тупорылым пистолетным стволом рука Андрея вытягивается вперед. Указательный палец уверенно жмет на спуск. Целиться не обязательно, да в такой горячке, к тому же на бегу, это практически бесполезно. Травматический патрон «Макарыча» заряжен плотным шариком из твердой резины, скорость его на срезе ствола почти равна скорости звука, энергия под сотню джоулей. При стрельбе в упор более чем достаточно. К тому же дурацким ментовским запретом стрелять из травмата в голову, Андрей естественно пренебрег, куда же еще стрелять, в ляжку что ли?

Грохот выстрела рвет воздух, многократным эхом раскатываясь по замкнутому пространству каменного колодца над головой. Палец автоматически дожимает спусковой крючок еще раз. «Когда стреляешь из пистолета, всегда стреляй дважды. Если прицел был верен, враг получит сразу две пули, а если в первый раз смазал, всегда будет шанс поправить дело вторым выстрелом. Не трать времени на прицел, просто дважды нажми на спуск». Въевшиеся в плоть и кровь наставления Учителя вбиты в мозг жестким непререкаемым алгоритмом.

»Итальянец», словно получивший нокаутирующий удар боксер, опрокидывается назад, тяжело всплеснув руками, будто пытаясь уцепиться за воздух, чтобы устоять на ногах. Второй выстрел настигает его уже в падении, удар шарика приходится куда-то в шею, под задранный подбородок. Отчетливо слышен мерзкий хлюпающий звук. Респиратор надежно отфильтровывает кислую пороховую вонь, но Андрей успевает заметить невероятно обострившимся зрением поднимающиеся вверх причудливо переплетающиеся сизые дымные струйки. «Как красиво», – мелькает в голове неуместная мысль. А в следующую секунду он уже подпрыгивает и с налету, вкладывая в удар весь вес тела, впечатывает рифленую подошву кроссовки в норовящую по инерции захлопнуться дверь. Тяжелая металлическая створка с визгом несмазанных петель отлетает в сторону, с зубовным скрежетом царапает подъездную стену. Путь свободен.

Влетев в просторный светлый коридор, Андрей по инерции добавил пару хороших пинков корчащемуся в судорогах на полу «итальянцу» и на миг замер, потерявшись в незнакомой обстановке.

– Правая сторона! Не тормози! Пошел! Пошел! – настигает сзади истошный крик, срывающего голос Варяга.

За плечом слышится тяжелое сбитое дыхание Мишки. Боевая двойка в сборе. Пора! Ну, Боксер, держи спину! Господи, помоги! Пошел! Пошел!

Дальнейшее Андрей запомнил в дискретном мельканье каких-то отдельных мало связанных между собой фрагментов, словно бы яркими вспышками выхваченных из сплошной темноты покрывшей все происходившее.

Вот он несется стремглав по просторному светлому коридору. Виниловые обои на стенах выкрашены пастельным мягким колером, под ногами приятно пружинит толстый ковролин. «Неплохо устроились, сволочи!» – стучит в висках злая отрывистая мысль.

Вот в ярком, залитом падающим из окна светом прямоугольнике входа в комнату появляется темный человеческий силуэт. Черный человек без лица делает шаг навстречу, кажется, он что-то кричит, но звуки вязнут в липком почти остановившемся, словно по заказу времени, оборачиваются низким рокочущим фоном, как при замедленном прослушивании магнитофонной пленки. Взлетают вверх темные размазанные тени рук, руки – крылья диковиной птицы, то ли угрожают, то ли, наоборот, в ужасе заслоняются от неминуемо приближающейся смерти. Разбираться некогда, палец дважды давит на спуск и человека откидывает с пути, ударяет головой о кремовую стену коридора, бросает под ноги на мягкий, гасящий звуки, пол. На стене остается жирной кляксой темный кровавый мазок, края его расползаются, стекают вниз неопрятными неряшливыми потеками. Алая амеба на глазированной кремовой стене ползет куда-то по своим амебным делам, распуская в сторону щупальца-псевдоподии… Уродливая, но совсем не страшная…

В правой руке сама собой оказывается рукоять ножа, удобно устраивается в крепких объятиях пальцев, будто тут и была с самого рождения. Из мутной кровавой мглы выступает чужое горбоносое лицо, искаженное ужасом, расширенные до немыслимых размеров глаза, огромные, во всю радужку зрачки, распяленный в крике рот…

– Не надо! Пожалуйста! Не на…

Остро отточенная сталь входит в горло легко, почти без сопротивления, и крик обрывается булькающим хрипом. Кровь тяжелой струей плещет куда-то вбок, неестественно-яркая, алая, совсем такая же, как в кино. Не кровь, томатный сок, или кетчуп, кровь такой не бывает…

»Не страшно! Не боюсь! Господи, помоги! Не страшно!»

Широкое жало ножа больше не блестит, вымазанное по самую рукоять в на глазах темнеющей, застывающей красноте. Но это ничуть не мешает, лезвие входит под судорожно трясущийся подбородок так же легко, как и в первый раз. Третий, контрольный. На! Бульканье, хрип выходящего из грудины воздуха, алые пузыри на губах, на трясущемся подбородке, лопающиеся с противным чмоканьем и вновь вскипающие алой пленкой.

»Не страшно! Не боюсь!»

Рывок за шиворот, отбрасывает Андрея в сторону. Мишка протискивается мимо и рвется дальше, туда, где из приоткрытой двери в комнату льется свет. Все пора заканчивать, надо держать Боксеру спину, хватит возиться с этой падалью. Нож по-прежнему в руке, распрямившиеся ноги – пружины, швыряют тело вперед. Мишка уже за дверью. Вот и порог.

»Не страшно!»

– Чисто!

Ага! Значит, здесь никого и не стоит задерживаться! Дальше, к следующей двери. Рывок за ручку! Не понял! А, в другую сторону! Тоже нет… Что за на фиг?! Неужели замок? Точно вот внизу и скважина для ключа. Ну да, это же номера для любителей малолетней «клубнички», конечно, двери в них запираются. Хотя бы для пущего спокойствия клиентов.

Короткий разбег в один шаг, больше не позволяет ширина коридора, и многострадальная подошва кроссовки в отличном стиле врубается в дверь, чуть пониже замочной скважины. Мае гери кияги, а может хиркоме… так примерно это зовется у японцев. Не суть, главное помогло… Дверь устояла, и замок не вылетел, а вот косячки у нас хреновенькие. С той стороны громкий треск лопающегося дерева. Дверь явственно подается вперед. Удар плечом с налету в верхнюю филенку, и путь свободен, дверь отлетела к стене, перекосившись в петлях. На полу выломанная коробка косяка, пыль, щепки и мусор… Ай-яй-яй, так запоганить дорогущий персидский ковер!

А это у нас кто? О, да это мы удачно зашли!

Открывшаяся за дверью картина, что называется, впечатляла. Видимо, комнаты для развлечения обладали неплохой звукоизоляцией, но забота о комфорте клиентов по-крайней мере с одним из них сыграла сегодня злую шутку. Увлеченный оплаченным развлечением черноусый джигит, похоже, и понятия не имел, о происходящем в студии погроме. Во всяком случае, на вылетевшую дверь и появление в комнате чужака с респиратором вместо лица он отреагировал весьма своеобразно. Просто выпучил от удивления глаза и открыл рот, по инерции продолжая мощно поддавать вперед тазом, не сообразив даже, что стоило бы остановиться.

Андрей меж тем, тоже замер пораженный представшим перед ним зрелищем. Жаркий вал душной, животной ненависти шевельнулся в груди, намертво гася остатки рационального мышления, оставляя место лишь простейшим инстинктам: рвать, зубами рвать эту погань!

Девчушке на широкой кровати на вид было лет десять-двенадцать, может чуть больше. Длинные светлые волосы, в беспорядке разметавшиеся по черной шелковой простыне, искаженное страданием и болью ангельски кроткое личико с мягкими не тронутыми косметикой детскими чертами, тонкое молочно-белое тело изломанное, придавленное огромной густо поросшей черными волосами тушей. Утробное уханье черного, его ритмично движущаяся, сладострастно содрогающаяся задница, мощные лапы вцепившиеся клешнями в детские плечики и злобно оскаленные зубы довершили картину. Зверь в человеческом облике, жадно насилующий ребенка. После каждого его движения, девочка испускала мучительный стон, в широко распахнутых полных страдания глазах стояли слезы.

– Сука!

Андрей сам не помнил, как оказался рядом, как выронив из рук и пистолет, и нож, вцепился пальцами в густые черные пряди волос кавказца, как стаскивал его огромную тушу с кровати, хрипя что-то матерное. Черный был килограммов на двадцать тяжелее и гораздо массивнее, но это сейчас не играло никакой роли. Против взрывающегося изнутри от переполняющей его ненависти Андрея у него не было ни единого шанса.

– Не надо, брат! Не надо, не бей! – бормотал кавказец, закрывая лицо от градом сыплющихся ударов.

Андрей не слушал, оседлав поверженного врага, он все молотил и молотил его кулаками, не разбирая, куда приходятся удары: по лицу, по закрывающим его ладоням, по потной волосатой груди. Главным было бить, бить не прекращая, с наслаждением слушать вопли и стоны избиваемого, чувствовать боль в разбитых, оцарапанных об обломки зубов костяшках.

Надрывно выл, всхрапывая от особо чувствительных ударов кавказец, кричала, закрыв глаза руками посреди широкой кровати голая девочка. Андрей не слышал ничего, мир пропал, растворился, схлопнулся до незначительной материальной точки, и этой точкой был черный, не человек, сам дьявол, которого следовало уничтожить, стереть, выдавить прочь из этого мира, превратить в не имеющую ни собственного вида, ни формы биомассу. Потому, несмотря на одышливую усталость, кулаки упрямо продолжают взлетать вверх и молотом опускаться вниз, дробя кости, расшибая, разбрызгивая сукровицей мягкие ткани.

– 43-й! Ты что, вольтанулся? Оставь его! Пошли дальше!

Странные не несущие никакой смысловой нагрузки звуки. 43-й? Кто это? Не думать, не вслушиваться, это отвлекает от главного, надо бить, бить и бить эту мразь, уничтожить сволочь, выдавить кулаками из этого мира.

Заскочивший в комнату на несколько секунд позже Андрея, Мишка Боксер, растеряно наблюдал, как 43-ий оседлав валяющегося на полу здоровенного кавказца, раз за разом вколачивает вдрызг разбитые кулаки в его физиономию. Черный уже не сопротивлялся, даже звуков не издавал, лишь подергивалась ритмично и страшно от побоев его голова, перекатываясь по пушистому ворсу персидского ковра из стороны в сторону. Кровяные сгустки разлетались вокруг метра на полтора, если не больше. В углу визжала от страха, сжавшись в комочек, голая девчонка. Впрочем, ее 52-ой едва удостоил взглядом, главная проблема сейчас была в не ко времени съехавшем с катушек напарнике, до малолетней поблядушки ли тут?

– Оставь его, он сдох уж, поди! Пошли! Пошли, нам еще дальше проверить надо!

Андрей не слышал, дышал хрипло, с присвистом, легкие работали как кузнечные мехи и все равно не могли насытить организм столь необходимым сейчас кислородом.

– Ах, ты!

Мишка попытался схватить напарника за плечо, но тут же получил по руке локтем и вынужден был отскочить в сторону.

– Ну, блин! Сам виноват!

Пользуясь тем, что сосредоточенный на кавказце 43-ий не глядел по сторонам, и не замечал ничего творящегося вокруг, Мишка подобрался к нему сзади, и, улучив подходящий момент, левой рукой перехватил ему горло, прижимая затылком к груди, надавливая всем весом к низу, перекрывая дыхание, заставляя прекратить бессмысленное избиение.

Андрей затрепыхался в захвате, попытался отмахнуться руками, но, видно, был уже настолько ослаблен, что вырваться ему так и не удалось.

– Вот так… Тихо, тихо… – успокоительно шептал ему на ухо Мишка. – Все уже… Все… Давай, успокойся…

Кавказец, видно почувствовав, что его больше не молотят беспощадные кулаки, шевельнулся, глубоко вздохнув.

– А ты еще куда, урод?!

Реакция 52-ого была мгновенной, правая рука вытянулась над плечом Андрея, и зажатый в ней «Макарыч» дважды харкнул в лицо распростертого на полу человека. Окончательно превращая и без того прилично расквашенную физиономию в кровавую кашу с обломками костей вперемешку. Огромное тело кавказца содрогнулось, выгнулось дугой в мучительной попытке скинуть оседлавшую его смерть и обмякло, разом став рыхлым и мягким, словно кусок студня.

Когда ударившие из пустоты яркими просверками молнии поразили врага, Андрей облегченно вздохнул. Высшие силы пришли ему на помощь, Бог не оставил того, кого избрал орудием своего мщения. «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков», – успел выговорить 43-ий, чувствуя, как погружается в предвечный мрак, растворяется в нем.

– Аминь, – тяжело вздохнув, закончил молитву 52-ой, аккуратно оттаскивая потерявшего сознание товарища в сторону и прислоняя его к кровати. – Тут пока полежи, от греха подальше, малохольный…

В себя Андрей пришел резко, рывком. Не было никакого перехода между небытием и явью, просто открыл глаза и осознал себя полулежащим на мягкой, приятно пружинящей под его весом кровати. Осознал и все вспомнил, сразу же, во всех деталях…