Они разместились на втором этаже одной из высоток, за два номера до той, что с «Гризли». Двухкомнатная квартира со зловонной кухней была, хуже не придумаешь, но зато на входе стояла хорошая, прочная железная дверь.
– Я не могу в это поверить! – повторил Джуда в десятый раз. – Я просто не могу в это поверить!
Полчаса назад Яника задрала рукав кофты и показала небольшую ранку от укуса, забинтованную чуть выше локтя, а также несколько отметин от когтей поменьше – всё, что успел сделать с ней прокажённый до того, как в схватку с ним вступил её отец.
– Как ты могла?! Скрыть от меня такое?!
А ведь он сейчас, наверное, даже рад, что скрыла, желчно подумал Лазарь, вспоминая пошлые подмигивания Джуды. А если зараза передаётся через слюну, жалеет ещё и о поцелуях.
Яника больше не плакала. Просто стояла у подоконника, прижавшись плечом к стене, и разглядывала в окно разорённый палисадник. Лазарь подумал, что сейчас она легко могла бы выбить головой стекло и выпрыгнуть наружу, будь они этажом повыше.
– Почему ты до сих пор не перевоплотилась?
Яника покачала головой – не знаю.
Лазарю не требовался ответ на этот вопрос. Хозяин инсона редко подчиняется установленным им же правилам – это и отличает его от остальных. Чаще всего в этой уникальности скрыт ключ к победе в Игре.
– Ты знаешь, кто он такой? – спросил её Лазарь из дальнего угла комнаты.
Удивительно, но Джуда каким-то образом оказался рядом с ним. А ведь ещё утром невозможно было представить, что уже к обеду, будучи втроём в одной комнате, он станет держаться ближе к нему, нежели к ней.
– Сосед из четырнадцатой – знаешь его?
Рыжая голова снова помоталась из стороны в сторону.
Она врала. Возможно, неосознанно, но врала. Даже законченные шизофреники знают, что означают их галлюцинации. Ну, или, по крайней мере, думают, что знают.
Джуду грызли те же сомнения:
– Я ей не верю. Как ей теперь вообще можно верить?
Верить нельзя никому. Ни теперь, ни потом – никогда. Лазарь повторял себе это изо дня в день – перед сном и после сна – и всё равно попался. Поверил, как последний идиот потащил её в лагерь, хотя всё указывало на то, что ей там не место. И вот к чему это привело. Кто знает – может, лучше было вообще остаться дома? Не плясать под дудку Ведущего, не усугублять и без того шаткое здоровье этой несчастной девочки. С другой стороны – зачем тогда вообще Играть?
– Я никого не держу, – шмыгнула носом Яника. – Вы оба здоровы, вас они пустят без проблем. Мальчишек же пустили.
– А ты, стало быть, собралась стать кем-то вроде их папаши? – подколол Лазарь.
Яника повернула к нему распухшее от слёз лицо, и Лазаря передёрнуло – миловидные черты искажала гримаса ненависти.
– А ты вообще, что тут делаешь?
Голос звенел презрением и злобой, но Лазаря сомневался, что эти чувства она адресовала ему. Его преследовало ощущение, что и то и другое она испытывает нечасто, а адресует кому-то и того реже.
– Чего сюда с нами притащился? Катился бы в свой расчудесный лагерь и балдел там за баррикадами. Глядишь, и сухарями накормят до отвала, и забинтуют как надо. Не понимаю, чего ты с нами возишься?
– Присмотрись ко мне внимательней. Думаешь, славные ребята в лагере делают заборы крови и тестируют всякими центрифугами и микроскопами в передвижной бактериологической лаборатории? Подумай сама – пройти фейсконтроль у тамошних церберов мне точно не светит, – Лазарь указал на многочисленные царапины-ссадины. – Ты вруша, а я реалист, как видишь. Кстати, своё «спасибо» за откровение про отца я беру обратно, если не возражаешь.
– Бери, не жалко, – отмахнулась Яника и переметнула на Джуду. – Ну, а ты?
Парень смотрел на неё долгим придирчивым взглядом. Так смотрит миллионер на картину Люсьена Фрейда, раздумывая – купить, не купить. От Джуды по-прежнему исходило то самое сияние совершенства, которое Лазарь заметил утром. Возможно, за последние пару часов оно немного померкло, но, скорее всего, Лазарю просто хотелось так думать. Девчонка по-прежнему видела в Джуде единственный ключ к спасению – сомневаться в этом не приходилось.
– Лживая дура, – наконец, изрёк Джуда, выступая из угла. – Пойду на кухню, гляну чё пожрать.
Уже знакомый блин света из торшера встречал пробуждение Лазаря верным напоминание того, что ещё пара дней в таком ритме, и впору просить прибавки к жалованию. Послышался шелест перелистываемой страницы. Не поднимая головы, Лазарь скосил глаза на компьютерное кресло у письменного стола.
– С добрым утром, – Сенсор смотрел на него поверх раскрытой книги.
– Какое, к чёрту, доброе? – пробурчал Лазарь, опуская ноги на ковёр. – Дай воды, а.
Сенс захлопнул книгу, оттолкнулся ногой от стола и подкатился к графину. Очки-половинки на кончике носа делали его похожим на деревенщину, приехавшую покорять столичные ВУЗы.
– Ты хотел сказать: «какое, к чёрту, утро», – Сенсор подал стакан. – И говоря это, я как бы намекаю, что не могу спокойно спать у себя в комнате, когда на моём диване постоянно ворочается и что-то бормочет здоровенная детина.
– У меня воняет красками, – пробубнил в стакан Лазарь, выцеживая воду до дна. – Это вредно для здоровья.
– Ну, конечно. Убрать краски, навести порядок, проветрить помещение – слишком высокая плата за твоё здоровье. Куда как проще загнать туда меня.
Часы показывали половину второго ночи – Яника долго не могла заснуть. Пока Лазарь был внутри, Дара пару раз незаметно заглядывала в инсон, чтобы проведать его. Убедившись, что с ним всё в порядке, они с Аймой отправились спать, предварительно обработав ссадины Лазаря, полученные при падении с «Хаммера».
– Может, поговорим? – прищурился Сенсор. – Второй день пропадаешь невесть где. У меня начинает складываться чувство, что ты свалил в командировку. Мы сегодня с Дарой кое-что вызнали, что тебе не мешало бы знать. «Ярость»? – он потряс в руке книгой, которую читал. Название жёлтыми буквами отпечаталось на кроваво-красном фоне обложки.
– Нашёл у тебя в конуре, – объяснил он.
– Карнеги лежал в другом ящике, – Лазарь принял сидячее положение и ощупал лоб. Дело шло на поправку, рана быстро заживала. – Как правильно лизать зад, чтобы тебя все любили. Извини, не читаю книг толще трёхсот страниц – руки устают.
– На заднем клапане суперобложки я прочёл аннотацию, – Сенсор продолжал трясти книгой, – и вспомнил. Её изъяли из продажи, когда какой-то парень из Канзаса взял короткоствол и пошёл по школе играть в «контр-страйк». Потом у него дома нашли эту вещь.
Лазарь смерил друга долгим взглядом:
– И почему вы с Дарой ещё не вместе?
– Одинаковые полярности, – пожал плечами Сенс.
– Это придумали чокнутые физики, для которых человек и кусок магнита одно и то же.
– И я не в её вкусе.
– В разговоре с корешами советую переставлять местоимения, а не то рискуешь прослыть лузером. А на счёт книги – если ты веришь, что каждая зарубленная наркоманами орденоносная ветеранка превращает гроб Достоевского в динамо-машину, то почему ещё не строчишь петицию куда-нибудь в Минкультуры?
– Не настолько мы одинаковые полярности, – усмехнулся Сенс и добавил уже серьёзно: – Я знаю, что ты в ней ищешь.
– Ну, раз мы оба знаем, можешь не рассказывать.
Лазарь встал с дивана и блаженно потянулся. Затёкшие суставы затрещали, как кастаньеты.
– Автор этой книги не имел ни малейшего представления ни об инсонах, ни о Ведущем Игры, ни о людях вроде нас, – продолжал Сенс. – Парня, взявшего в заложники своих однокурсников, никто никогда не «играл». Эту историю выдумали, а значит, ты не найдёшь здесь ничего.
– Я знаю, где сейчас найти то, что мне нужно, – Лазарь подошёл к двери и нажал на ручку. – И оно совсем рядом.
Звук мочи, падающей в водяную пробку унитаза, странным образом заглушал размышления о пареньке из Канзаса, который, как и автор «Ярости», ничего не знал про то, о чём говорил сейчас Сенсор. Интересно, «играли» ли его?
В коридоре Лазаря окликнул сильный, чуть нагловатый баритон. Лазарь оглянулся – его нагонял высокий мускулистый парень с коротко стрижеными волосами и чересчур близко посаженными глазами, прибавлявшими и без того тяжёлым чертам его лица лошадиного очарования.
– Привет, – парень протянул плотную ладонь.
– Так виделись сегодня, Матвей, – свои руки Лазарь оставил висеть вдоль туловища. Что за идиотская привычка – «приветкать» по двадцать раз на дню?
– Сегодня не виделись, – возразил Матвей. – Твоё «сегодня» два часа назад стало «вчера».
– Ты такой педант.
– Ну, а как же? – Матвей недружелюбно прищурил глаз. – А если проследить дальше, то «вчера», которое было вчера, сегодня стало «позавчера». Как раз то позавчера, когда ты копался в моём компьютере. Ну, как, припоминаешь?
Бывает, что люди оказываются на самом деле значительно умнее, чем выглядят. Почему-то в отношении Матвея Лазарь всё время забывал об этом. Наверное, причиной тому неповторимая манера Матвея вести себя с окружающими – этакое пренебрежительное высокомерие мудреца. Матвей всегда был таким, с самой первой их встречи.
Впрочем, тогда он действительно казался Лазарю мудрецом – а как ещё относится к человеку, обратившему тебя в свою веру? Матвей был первым Эмпатом, которого повстречал Лазарь (не считая Сенса, конечно). Хуже того – Матвей был первым и практически единственным, кому довелось побывать в инсоне Лазаря. Матвей открыл удивительный «мир под миром», стал проводником в сказку, обучил её правилам и законам. Если бы не он, их с Сенсом вообще могло здесь не быть. Впрочем, в этом смысле Лазарь обязанным себя не считал – Матвей нуждался в команде, они с Сенсом в Матвее, так что их интересы временно совпадали.
Со временем Лазарь понял, что инсоны – не теоретическая физика. Очень скоро он освоил все премудрости новой профессии не хуже самого учителя и справедливо ожидал перемен в отношении к себе. Наверное, этот момент и послужил плацдармом для зародившейся вражды – Матвей продолжал вести себя так, словно их с Лазарем разделяют не два года практики, а целая вечность. Кто-нибудь попроще (вроде Сенса, например) наверняка смирился бы с таким положением вещей, предпочтя худой мир доброй ссоре. Но только не Лазарь.
Внутренний правдолюбец, всегда берущий на себя слово в спорных ситуациях, охотно подсказывал, что здесь они с Матвеем как раз похожи: «поменяй вас местами, и ещё неизвестно, в какого деспота превратился бы ты». С этим трудно было спорить – с внутренними правдолюбцами вообще трудно спорить.
Сейчас Матвей снова смотрел на Лазаря сверху вниз, будучи на пол головы ниже, упиваясь законностью предъявляемых обвинений. Ещё одна бесплатная возможность показать, кто в доме хозяин.
Отпираться глупо, бессмысленно и слишком недостойно.
– Дара сдала?
– Нет, – покачал головой Матвей.
– И просила не сдавать её.
– Сказал же нет, – Матвей возвысил тон. В отличие от колымаги Сенса, этот крендель заводился с полоборота. – Ты сам себя сдал, когда забыл почистить историю посещений. Что-то не припомню, когда это мне понадобились таблетки от шизофрении.
«Эх, Малой, Малой – конспиратор!»
– Может, понадобились Айме? Ты присмотрись…
– Слушай, урод, – Матвей хлопнул Лазаря по плечу тяжёлой ладонью, всё это время безответно висевшей в воздухе, – ещё раз залезешь в нашу комнату без спроса, и тебе понадобятся противозачаточные. Намёк понятен?
Лазарь не ответил, и какое-то время они с Матвеем молча пожирали друг друга глазами.
– У тебя всё? – наконец, спросил Лазарь.
– Пока что.
– Ну, тогда до завтра? – он протянул Матвею руку.
– Да пошёл ты!
А иногда бывает так, размышлял Лазарь, возвращаясь в комнату Сенса, что первый, кто пожмёт сегодня твою руку, станет первым, кто пошлёт тебя куда подальше.
Они накинули на плечи куртки и вышли на запорошённый снегом балкон. Эта часть деревни располагалась на холме, и отсюда открывался прекрасный вид на город. В комнатах погасили свет, чтобы сделать ночь ещё пронзительнее и чище. Неколебимая стоялая мгла, подсвеченная снизу огнями простирающегося внизу города, напоминала украшенный блёстками бархатный занавес, за которым прятались до поры до времени декорации дня.
– Хорошо сегодня, – Сенсор смёл ладонью снег с перил и опёрся на них локтями. – Морозно и не холодно.
– Дышится, – согласился Лазарь.
– А у неё там лето.
– У них у всех там перманентное лето.
Сенсор ненадолго ушёл в себя. Потом глубокомысленно заявил:
– Знаешь, а у меня, наверное, была бы зима.
– Можешь сколько угодно рефлектировать на эту тему, но только тот парень, кем ты себя считаешь, и тот, кто ты есть на самом деле – эти двое никогда не встретятся, не сядут и не пропустят по паре пива. А если и встретятся, то всё равно не узнают друг друга. Так что ты не можешь знать. Да и не надо знать.
Они помолчали, с наслаждением обжигая ноздри морозным воздухом.
– У меня три часа на сон, двадцать минут на утренний туалет и минут пятнадцать на плотный завтрак с обедом и ужином, – напомнил Лазарь.
– Ты, конечно, опять ничего не расскажешь про сегодня?
– Нечего пока рассказывать, – Лазарь лениво катал в пальцах шарик снега. – Рассекал на «Хаммере».
– Ну, конечно. «Хаммер» куда важнее того, что девчонку покусали. Да, и про лагерь мы тоже знаем.
Шарик быстро рос в размерах – Лазарь возил им вдоль перил туда-сюда, чтобы набрать побольше снега.
– Ни черта вы не знаете. И до тех пор, пока лагерь и всё прочее не имеют для нас никакого ясного значения, всё, что там происходит, тоже никакого значения не имеет.
– Этот случай особенный для тебя, – многозначительно изрёк Сенсор. – Ты, конечно, замкнутый эгоистичный придурок, но Игра есть Игра, а команда есть команда, и всегда так было. Но здесь всё по-другому. И я хочу выяснить – почему.
– У тебя богатая фантазия, выяснитель.
«Синдром мамочки в действии, и две подружки-хохотушки, дующие в уши», – закончил Лазарь уже мысленно.
– Может быть. Но впредь я пальцем о палец не ударю, если ты и дальше будешь играть в молчанку.
– Ладно, договорились. Завтра выложу всё, как на духу. А теперь рассказывай про сегодня.
Некоторое время Сенсор прикидывал в уме удовлетворительность ответа.
– Новость номер раз, – наконец, сказал он. – Мы проверили квартиру четырнадцать. Если между бабулей «божьим одуванчиком» и двухметровой гориллой с отвисшими гениталиями и есть что-то общее, то только в больном воображении девчонки. С начала девяностых там вообще никаких мужиков не проживало – мы проверили.
Почему-то эта информация Лазаря не удивила.
– Да, шизофрения – она такая.
После бегства из квартиры Яники Лазарь забыл о соседе, приняв его за обычную спайку. Спайка – мелкий психологический барьер, обусловленный временными обстоятельствами. Сомнения, неуверенность в себе, мандраж ожидания, отупения от счастья – всё это спайки. Чаще всего они не нуждаются в детальном разборе и со временем сами сходят на нет.
Всё изменилось, когда Яника закатала рукав и показала след от укуса. Спайки не кусаются – это Матвей разъяснил сразу.
– Надо понять, что означает её галлюцинация.
– Галлюцинации ничего не означают, – вздохнул Сенс. – Кроме того, что у неё крыша едет.
– Значит, будем надеяться, что её галлюцинация что-то означает.
– Зачем? – наморщил лоб Сенс. – Зачем на это надеяться?
А ведь он прав – зачем? Чем меньше в уравнении неизвестных, тем проще его решить. Так зачем усложнять себе жизнь?
Затем… Затем… Ответ вертелся на задворках сознания, но Лазарь не успел оформить его в мысль, потому что Сенс продолжил:
– Новость номер два – мы с Дарой смотрели отца…
– Отчима.
– Отчима. Вроде мы дверью ошиблись. Он открыл. С виду вполне себе нормальный работяга. Ну, может, слегка запущенный, но это и не удивительно при отсутствии жены. Катю…
– Янику.
– Я-ни-ку, – по слогам повторил Сенсор и снова сузил глаза. – Янику мы увидели мельком, но Даре хватило, чтобы разглядеть проекцию отчима. Говорит, здоровенный – на Валуева похож. Но в целом ничего особенного. Сама девчонка показалась потом, часа через два. Вышла из дома и прыгнула в машину к какому-то белобрысому кренделю – он ждал у подъезда. И это новость номер три.
– Белый «Ниссан»? – приподнял брови Лазарь.
В памяти всплыло красное, в жирных потёках, слово «ВЫХОД».
– Видел его в инсоне?
– Ну, мысли я пока видеть не научился.
– Э-э, в общем, села она в машину, но только они никуда не поехали. Посидели минут десять, потом она вышла. Значит, она всё же решилась. И помог ей в этом сам Лазарь.
Сенсор забрал из его рук снежный шар, к тому моменту достигший размеров спелого грейпфрута, и запустил им в темноту за забором.
– Тебе это о чём-то говорит? – полюбопытствовал он.
– Думаю, она ему призналась.
– В чём? В любви что ли?
– Любви? Нет, Сенс, кое в чём похуже любви. В чём-то таком, чего их любовь может не выдержать. Вот скажи, что первое приходит тебе на ум, когда ты сталкиваешься, в контексте Игры, разумеется, со смесью острой антропофобии, маниакального чувства вины и комплекса парии? Одним словом.
Сенсор тщательно обдумал вопрос, энергично вращая глазами.
– Преступление, – наконец, изрёк он.
Лазарь воздел глаза к небу:
– Снова достоевщина. Уж кто-кто, а эта девчонка и мухи не обидит. Новость номер четыре?
О проекте
О подписке