Увидев Стивена, бариста заметил, что тот ведет себя довольно странно. Потоптавшись в центре зала, Харт опустился на стул за свободным столиком и уставился в стену. Потер массивной ладонью щеку. Перевел взгляд на дверь. Вид у него был совершенно растерянный. Несколько часов назад он заходил в кафе – покупал американо и багет с ветчиной. Выглядел помятым, как и большинство черно-синих новобранцев. По утрам это нормальное состояние для офисного планктона. Бариста, кстати, очень нравилось наблюдать, как утренний порцион разглаживает складки на их физиономиях. Как зажигаются светодиоды в их зрачках. Как исчезают с лиц остатки сна.

Стивен не отличался броской внешностью – у него было мешковатое крупнокалиберное телосложение, но таким раскисшим бариста его еще никогда не видел. Что-то случилось с бухгалтером в промежутке между девятью утра и половиной третьего дня. Неведомым образом купленный Стивеном багет с ветчиной превратился в самого Харта, а Стивен – видимо, ничего другого ему не оставалось – превратился в бледно-розовую ветчину. По какой причине – не ясно.

Снова открылась дверь, и в кафе вошла стройная, эффектно одетая молодая женщина. Ее тесный наряд так откровенно подчеркивал достоинства фигуры, что у бариста перехватило дыхание. Вероятно, она ошиблась адресом, сейчас развернется и покинет кафе. Бариста впился в нее взглядом, смело рассматривая немного скуластое лицо, высокую полную грудь, талию, наводившую на мысль о песочных часах, и ноги, обутые в алые туфельки на квадратном каблуке.

Ну, конечно же, сейчас постоит и уйдет! Роскошная птичка заглянула в неподходящую кормушку. Ее место не здесь, а в дорогих ресторанах Сохо или Ковент-Гарден.

Женщина неприязненно посмотрела на холодильник с бутербродами, на прилавок из дешевого пластика, на замершего бариста… Сейчас повернется и унесет свою ослепительную красоту прочь. Наверняка неподалеку ее ждет авто с личным водителем. Интересно, кто она такая? Актриса, поп-дива, телеведущая? Одна из жен современного Гаруна-аль-Рашида? С некоторых пор современные «гаруны» зачастили в Лондон, а то, что они не любят путешествовать в одиночку, – общеизвестный факт.

Ну, что же ты стоишь? Иди! Трое мужчин, которым выпало счастье увидеть тебя, весь остаток дня будут под впечатлением, а, возможно, и завтра не раз вспомнят твое случайное появление. Вон как скосил глаза седоватый клерк с газетой… До неузнаваемости преобразилось и лицо Ветчины-Стивена – был прохудившийся мешок, а теперь глаза заблестели и рот растягивается в подобие улыбки…

Но, удивительное дело, женщина не вышла из кафе! Она кивнула Ветчине-Стивену и направилась к его столику. Тот вознамерился было встать, но незнакомка остановила его движением руки. Бариста и седоватый клерк оценили изящество и точность ее жеста. Женщина пододвинула стул и села напротив Стивена. Все делала грациозно – грациозно поправляла волосы, грациозно поставила на столик небольшую алую сумочку одного с туфлями цвета, и теперь, когда она оказалась в профиль к бариста, в ее внешности засквозило что-то знакомое. Нет, не по киноэкрану и не по журнальным обложкам… В ней угадывалась уроженка Восточной Европы. Точно! Тут не было ничего общего с лощеной Британией или цветочной Францией, она явно была родом из Восточной Европы, из колыбели самых красивых женщин планеты. Если только она подойдет к стойке, то бариста наберется смелости и обратится к ней на венгерском. Почему бы нет? Вы просто не знаете, сколько в Будапеште красивых женщин! Они, конечно, одеты проще и держатся не так уверенно, но у многих точно такие же собранные в тугой пучок черные волосы и такие же гладкие ладони. Конечно, она давно живет в Лондоне, это заметно по ее свободным и точным движениям, она давно отвоевала свой горько-сладкий кусок земли под мглистым лондонским небом, она теперь тут как дома. Но ведь и она когда-то была нерешительной гостьей в зале прилета аэропорта Хитроу.

Как же она похожа на тех красавиц, которые сидят вечерами в кафе на центральных улицах Будапешта! Как сильно ее лицо напоминает мечтательные профили, освещенные не столько золотым светом ламп, сколько мыслями о Париже, Лондоне, Нью-Йорке…

Стивен заказал два капучино. На прилавок легла пятифунтовая банкнота. Скользнув взглядом по его лицу, бариста заметил, что у бухгалтера трясется правое веко. Обычно Ветчина-Стивен держался прямо, возвышаясь над остальными посетителями на целую голову, а сейчас он ссутулился, словно больной старик. Было удивительно, насколько мало радости испытывал он от встречи со своей ослепительной знакомой.

– Сожалею, что не могу предложить вашей даме кофе в нормальной чашке, – сказал бариста. – У нас только бумажные стаканчики.

– Без проблем, – мрачно ответил Стивен.

«Надо же, как сухо, – подумал бариста. – Впрочем, лучше помалкивать, а не соваться со своими извинениями». Была бы здесь Зита, точно сказала бы «nuts»². Зита всегда говорит «nuts», когда бариста делает какую-нибудь глупость.

Пока Стивен заказывал кофе, красавица и клерк с газетой за соседним столом обменялись взглядами. Бариста понял их немой диалог. Клерк, едва не пуская слюну, метался взором от ее коленей к ее груди, а она охватила его взглядом целиком, от ботинок и до самой макушки, взвесив несчастного клерка на весах ей одной понятной конструкции. Взвесила и, судя по надменному взгляду, признала недомерком.

Со Стивеном она заговорила решительно и сурово. Наморщила лоб, что оказалось ей не совсем к лицу. К кофе не притронулась. Слушая спутницу, Стивен мрачнел все сильнее и сильнее. Он пытался заговорить, но она прервала его на полуслове. Обрывки разговора долетали до соседнего столика – там вновь поднялся газетный занавес – седоватый клерк поспешил отгородиться от выяснявшей отношения парочки разворотом «Файнэншл Таймс». Впрочем, он только делал вид, что отгородился, а сам, вероятно, вслушивался в их разговор с зудящим любопытством. Вряд ли он был в состоянии читать – ни разу не перелистнул страницу.

Наконец Стивену удалось вставить слово. С лицом молящегося паломника он протянул руки к своей жестокой Деве Марии и, накрыв огромными пятернями неподвижную гладкую ладонь, заговорил по-детски горячо и торопливо. Тут же наткнулся на такой резкий отпор, что у него по лицу пробежала судорога. Бариста показалось, что бухгалтер даже закачался на стуле. Красавица сказала что-то еще и сопроводила свою речь жестом, который означал «Все! Баста! Разговор окончен!». Она взяла стакан с кофе, сняла с него крышечку и, откинувшись на спинку стула, сделала глоток. Ветчина-Стивен возвышался перед ней сутулой громадой. Он походил на измученный мотор, который почихал, потрясся и в итоге сдох. И вот его везут на свалку, но вдруг – о, чудо! – мотор оживает и вновь начинает молотить поршнями и вращать вентилятором.

Красивая женщина не оценила такого чуда. Будучи сама по себе чудом природы, она не нуждалась в подражателях. Сверкнув глазами в сторону бормотавшего что-то Стивена, она поставила стакан на стол, сняла с безымянного пальца левой руки кольцо, задержала его на секунду в воздухе и разжала пальцы. Кольцо булькнуло и утонуло в кофейном колодце. Удивительная посетительница взяла со стола сумочку и пошла прочь из кафе. Поднимаясь из-за столика, она посмотрела на бариста. Тот поймал ее взгляд, холодный, безжалостный, и бросился к своей планшетке. Рисуя ее, он увлекся настолько, что не заметил, как Стивен тоже вышел из кафе, унося стакан с кольцом, а следом удалился и седоватый клерк, бросив на столик газету.

Закончив рисовать, бариста обвел взглядом опустевшее кафе. Посмотрел на листок. Точного сходства как всегда не получилось. Лицо на рисунке вышло худым и непропорциональным. Сгладились резковатые скулы, нос излишне вытянулся. А рот, красиво очерченный рот, приоткрылся, и из него хищной плетью вывалился извивающийся раздвоенный змеиный язык.

Для завершения портрета как обычно не хватало цветной детали. Нужен был источник цвета – что-то бытовое, случайное.

Взгляд бариста упал на лежащий рядом с микроволновкой нож – огромную секиру, которой он разрезал апельсины, когда готовил фреш. Одно движение – и оранжевый шар распадается на две половинки. Еще этим ножом было удобно вспарывать упаковки с минеральной водой. Зита пользовалась ножницами, а бариста экономил время – вжик, и освобожденные бутылки катятся по полу в разные стороны.

Он взвесил нож в руке. Аккуратно приложил лезвие к подушечке левого указательного пальца. Провел без нажима. Дождался, пока из пореза выступит кровь, приложил палец к раздвоенному языку на рисунке. Кровь расплылась на бумаге, нарушая границы линий, меняя цвет с красного на чайно-коричневый. Палец обожгло неприятно колючей, пульсирующей болью. Бариста облизнул рану и застыл, глядя, как порез вновь наполняется густой темно-красной жидкостью. Сплюнул на пол.

Завтра можно будет показать рисунок Зите, а теперь нужно найти скотч, чтобы заклеить порез. Где-то был целый моток… Да, кстати, сколько сейчас времени? Без двадцати четыре. Ну что ж, пора закрывать кафе, вряд ли еще кто-то зайдет.