В ночной темноте, где-то далеко-далеко на горизонте, по небу проходила полоса Неудоби. В ней вспыхивали электрические разряды. Изредка ворочалось что-то призрачное с красноватым отливом, словно гигантское чудовище хотело накрыть всю Империю, но останавливалось перед невидимым барьером.

– Борис, ты когда-нибудь задумывался, что мы живём, окружённые катастрофой?

– Ты про Неудобь?

Марин повернулась ко мне и опёрлась спиной о лобовое стекло:

– Когда я вижу Неудобь, то вспоминаю, что мы, человечество, и Ханаат, и даже австралийцы, живём в горящем доме. Пылающие стены рухнут на нас в любой момент. А мы сидим среди пожара и пьём цикорий из чашки, убеждая друг друга, что всё в порядке.

Я пожал плечами:

– Когда я вижу Неудобь, то первым делом проверяю, не сбился ли я с курса? Зачем думать о том, что если произойдёт, то уж точно не на моём веку?

– Сегодня мы смотрим на Неудобь издалека, а завтра она всех нас накроет Шестой Волной.

– Между волнами катастрофы по несколько тысяч лет. Учёные говорят, что Пятая была последней.

– Вся наука – это ложь, которая постоянно опровергает саму себя. Даже если новой волны не будет, Неудобь-то растёт. Рано или поздно она захватит всю оставшуюся землю. Ты, Бориска, проживёшь свою жалкую жизнь, а человечество обречено.

Марин вещала таким тоном, будто ей не пятнадцать, а сто пятнадцать, как Льву Николаевичу. Ещё и «Бориской» назвала:

– Развела тут философию «умрём – не умрём». Все там будем, Иисус-дева-мария. Признавайся, кто ты и от кого бежишь? Украла что-то?

Марин подошла ко мне. Левая часть её лица подсвечивалась то красным, то зелёным светом фонарей аэронефа ТорФло, который мы понемногу нагоняли:

– От кого ещё может бежать честный человек в Империи Ру́сси? Конечно от преследования Имперской Канцелярией.

– И за что тебя преследуют?

– Я – принцесса Марин Дворкович, – заявила она.

Тут Марин поведала, что она – племянница Жоржа Дворковича, знаменитого правителя Сен-Брянской провинции.

(В это не верилось).

– Несколько лет назад мой дядя организовал Фронду, попытку свержения Императора Володимара Третьего.

(Это правда, вялотекущие протесты Фронды до сих пор проходили в Моску).

– Но силы Фронды были разгромлены во время попытки войти в Моску, продолжала Марин. – На стороне Володимара Третьего выступили многие дворяне и владельцы ПВК. Патриотические силы решили объединиться и разогнать Фронду, ведь из-за гражданской войны назрела опасность вторжения Конурского Ханаата. С тех пор Жорж Дворкович находился в бегах. Пару месяцев назад агенты Имперской Канцелярии выследили его местоположение. Нычка фрондеров была разгромлена.

– «Нычка»? – удивился я. – Какое неаристократичное слово.

Но Марин продолжала, едва сдерживая слёзы:

– Дядю убили. Мою маму изнасиловали и зарубили саблями агенты Имперской Канцелярии. Папу, братика и второго братика тоже насмерть изрубили, – заключила Марин. – Поэтому я понимаю боль твоей утраты. Но мне труднее. Я вынуждена бежать. Под видом нищенки пробираюсь в трюмы аэронефов.

– Куда бежишь?

Марин достала из кармана платья клочок бумаги с пятнами засохшей крови:

– Эти координаты передал мне умирающий отец.

Я взял бумажку и ввёл цифры в ординатёр. Старое вычислительное устройство начало компилировать путь, кряхтя и щёлкая релейными переключателями.

Марин продолжила:

– Там находится последняя нычка… то есть оплот Фронды, о котором не знают канцеляриты. Оттуда повстанцы нанесут смертельный удар императору Володимару Третьему. Но для этого я должна найти их.

– Без тебя, что ли, не смогут нанести смертельный удар?

– Сопротивлению нужен лидер. Я последняя из Дворковичей, законная наследница престола.

– Это если Фронда победит.

– Она победит, когда фрондеры проникнут в резиденцию Ле Кремлё и убьют тирана. Я владею кодами доступа во дворец. Их прошептал мой умирающий дядя.

– Погоди, что-то я запутался. Ведь бумажку тебе передал отец, а не дядя?

– Оба передали, – всхлипнула она. – Они умирали плечом к плечу.

Узнав, что Марин принцесса, я сразу стал замечать аристократическое благородство в её речах и движениях тела. В глазах блестели слёзы, голос дрожал, руки складывались в умоляющий жест. Ну, вылитая Мими Вронская, в роли молодой Екатерины Великой в спектакле «Тень женщины».

Я с трудом отвёл взгляд от прекрасной девушки:

– Что если я выдам тебя канцеляритам?

Марин положила руки на мои плечи:

– Твой отец так бы и поступил. Но ты другой. Ты не способен на подлость. В тебе есть истинное благородство, которое утратили многие дворяне.

Против воли я ухмыльнулся. Это точно, всегда подмечал за собой что-то типа благородства.

– Кроме того, я смогу отплатить, – продолжила Марин.

– Чем?

– Фронда потеряла двух вождей, но она всё ещё сильна. Ведь тирания Володимара Третьего надоела многим в Империи. На нашей стороне Парламент и главы некоторых провинций. Победа будет за нами. Когда я стану императрицей, то начну строить новую, прекрасную Республику Ру́сси будущего.

Я не разбирался в государственном устройстве, но даже я знал, что императорская власть не сочеталась с республиканской формой правления, какая принята в Ханаате и Австралии. Но вступать в политические споры не собирался. Мало ли, вдруг она хочет создать Имперскую Республику? Всякое бывает.

– Становись. Но мне-то какая выгода?

– Первым делом я начну люстрацию Имперской Канцелярии. А так же прикажу рассекретить архивы с резнёй на ферме. Я открою имена всех твоих врагов, Борис Муссенар. Если хочешь – их казнят прилюдно без суда и следствия. «Сестрёнка Месть» оправдает своё название.

Ординатёр завершил компиляцию и подал хриплый сигнал. На зелёном экране высветилась точка назначения: какие-то холмы в Санитарном Домене. Удивительно было то, что холмы находились в двух часах хода, если свернуть с курса прямо сейчас. Какое счастливое совпадение!

– Тебе решать, мой капитан, – промолвила Марин. – Ты совершаешь подвиг или остаёшься капитаном пикирующего аэронефа?

7

Чего тут решать? Принцесса! Которая станет императрицей благодаря мне! Ладно – принцесса. Ещё и самая красивая девушка, что я встречал.

– Думай поскорее, – сказала Марин. – Да покажи мне, где тут у вас, как говаривают при Дворе, «комната лёгкости». Не смущайся, Борис. Раз я принцесса, так и в туалет не хожу?

По тесному коридору, где горели лишь три из десяти лампочек, я проводил принцессу до гальюна.

Стараясь не прислушиваться к журчанию за дверью, я пошёл в каюту отца. За стеной слышался мощный храп Льва Николаевича. Я включил лампу и принялся обыскивать ящики отцовского комода.

Каждый аэронеф и дирижабль имел радиомаяк, который оповещал пеленгаторы авиодромов и соседних судов на трассе о своём местоположении. При сходе с воздушной трассы необходимо сменить сигнал, сообщая причину, будь это ремонт или капитанская блажь. За уход без оповещения – штраф, а то и лишение лицензии. Хотя… если я смогу замутить с принцессой, никакой штраф мне не грозит.

Управление радиомаяком располагалось в рубке в отдельном шкафчике на стене, но он закрыт на замок, ключ от которого у капитана. По идее, папашечка должен был передать ключ мне, но он никогда не следил за регламентом. Назначить капитаном шестнадцатилетнего – уже нарушение регламента.

Я рылся в комоде, перебирая дырявые носки и рубашки с протёртыми локтями. Коммуникаторы, которые мы воровали из клиентских контейнеров, а позже перепродавали на рынке. Тысячи ключей от каких-то замков. Патроны от неизвестных видов оружия, которого у нас никогда не было. Стоптанная обувь. Прошлогодние лотерейные билеты. Ненавистные мне фишки казино.

Вот он. Ключ от радиомаяка оказался внутри резинового ботинка. Папаша отказывался выбрасывать дырявую обувь, под предлогом: «На ближайшем авиодроме найдём обувную мастерскую, да заклеим подошву. Будут как новые».

Второй год он ищет обувную мастерскую, но находит только казино.

До последней секунды я надеялся, что ключа нет, а значит, нам невозможно сойти с трассы. Но теперь отступать некуда.

В одном из ящиков наткнулся на ветхую коробку с настольной игрой «Небесные капитаны». На обложке нарисован военный дирижабль времён Третьей Мировой. Я так и рухнул на кровать. На ферме, когда все были живы, я и… папа играли до одури в эту игру. Сестрёнка ползала рядышком со мной. Папа так увлекался, что горячился и спорил, как мальчишка.

Мама осторожно ступала по раскиданным на полу карточкам и смеялась:

«Женя, будь спокойнее».

«Да? А чего Бориска нарушает правила? – обижался папаша. – Трёхкорпусный военный дирижабль класса «Консидерабль» не может встать к причальной мачте для однокорпусных судов! Понял?» И папа рассерженно смахивал карточку моего персонажа с игровой доски.

А теперь «папа» превратился в «папашку». В пьяницу, в игромана, в паршивого жулика, ворующего коммуникаторы. Но, в кого бы он ни превратился, я не могу его покинуть сейчас. Или могу? Ещё неизвестно, станет ли Марин императрицей.

Иисус-дева-мария! У кого спросить совета? Не ко Льву Николаевичу же стучаться.

Но тут необходимость в совете отпала: я почувствовал, что заваливаюсь набок. Вслед за мной скрипнул и поехал комод. С разгону он ударился в противоположную стену, выбрасывая из себя дырявую обувь.

Отшвырнув ключ радиомаяка, я побежал в капитанскую рубку. Стены быстро переворачивались. Квадратный коридор превращался в ромб.

«Сестрёнка Месть» резко меняла курс.

8

Как в кошмарном сне, я пытался добежать до рубки, путая стены и потолок коридора. В каюте вопил Лев Николаевич. Отовсюду сыпались незакреплённые предметы. На меня с грохотом катились пустые ящики, которые папаша не выкидывал под предлогом «ещё пригодятся». Угу, вот и пригодились, чтобы бить меня острыми краями.

На четвереньках я вполз в рубку, залитую белым светом – в лобовое стекло бил прожектор соседнего аэронефа ТорФло. На этом ярком фоне темнел силуэт Марин с ореолом волос. Принцесса уверенно крутила руль и дёргала рычаг высоты.

«Эй, там, на развалине, вы обнюхались? Куда прёте?» – кричало радио.

Из-за крутого манёвра «Сестрёнки» наш сосед начал резко сбрасывать скорость, не зная, чего ожидать, но Марин упрямо продолжала выводить мой аэронеф с трассы.

– Отпусти руль! – закричал я.

– Малолетний капитан, ты слишком долго думал, – ответила Марин. – Я взяла дело в свои руки, хе-хе. Не переживай, я умею править. У меня два дирижабля было. Настоящие дирижабли, военные, с пушками.

Марин ещё раз крутанула руль. Корпус аэронефа застонал, стены заскрежетали. Пол наклонился ещё больше. Я даже не представлял, что «Сестрёнка» способна на такие виражи.

Место у руля было огорожено перилами, поэтому Марин стояла прочно. Удерживая равновесие, я добежал до принцессы:

– Здесь – я капитан! Отойди немедленно.

– Отвянь, Бориска, пока жив.

– Руки прочь от рулевого устройства! – взревел я.

И сам протянул руки, чтобы вытащить принцессу из-за перил. Дальше произошло непонятное. Сначала я решил, что гондола оторвалась от оболочки и упала. Потом мою грудь пронзила сильная боль. Из носа и ушей что-то полилось. В итоге я закатился в угол между шкафом и приборной панелью.

До меня постепенно доходило, что хрупкая девочка совершила серию каких-то движений ногами и руками, после которых я чувствовал себя избитым толпой хулиганов.

– Мар… ин… – хлюпал я носом, пуская кровавые пузыри. – Это что…

– С-с-с-с-опляк, – сказала она, и вернулась к рулю.

Презрительная интонация ругательства была один в один как у Льва Николаевича.

Пол выровнялся. «Сестрёнка Месть» покинула торговую трассу и мчалась в сторону Санитарного Домена. Радиомаяк тревожно пищал, предупреждая о незаконном выходе с трассы.

Кое-как я поднялся на колени, потом на ноги, и побрёл к девушке.

Марин повернулась:

– Тебе мало, сопляк?

– Это… мой… аэро… неф… И я тут… кап… кап…

Лёгким движением, несмотря на длинное платье, Марин перемахнула через перила вокруг руля. Совершила прыжок в одно касание. Полы юбки взметнулись, меня обдало запахом духов и пота. Потом увидел потолок, который быстро пронёсся надо мной. Я приземлился обратно в угол. Во рту появились какие-то камешки. Я не сразу понял – это были мои зубы.

Я реально был отброшен ударом девичьей ноги на несколько метров! Такое умение драться я на военном параде в Моску, где бойцы ПВК демонстрировали на военнопленных навыки рукопашного боя.

Каждый удар Марин отобрал у меня десять лет жизни. Я валялся на полу и кряхтел, как Лев Николаевич, когда он пытался заглянуть внутрь газотурбины. Изо рта, носа и ушей лилась и лилась кровь.

– Тьфу-ты ну-ты, – донеслось из коридора. – Бориска, что ты сделал с кораблём? Думаешь, я не видел, как ты утащил банку алкоситро? Упилси вусмерть, сопляк?

Марин активировала автопилот и снова лихо переметнулась через перила. Кранты Льву Николаевичу. Убьёт его одним ударом.

Действуя так, словно меня тоже поставили на автопилот, я дополз до шкафчика. Открыл его и вынул ружьё, которое давало осечку чаще, чем стреляло.

Марин остановилась. Обернулась. Я перевёл рычажок предохраняющего замка:

– Р… руки вверх. – Мне стало стыдно за глупость фразы, поэтому добавил, сплёвывая осколки зубов: – Застрелю, сука.

– Бориска, – мягко сказала Марин. – Прости меня, но я же принцесса. Не поверишь, нас так тренируют.

Шажок в мою сторону:

– Стану императрицей – всё тебе возмещу. Золотые зубы вставишь.

– Стой на месте.

Ещё шажок. Острые пряди красиво обрамляли её личико.

– Ты же не убьёшь принцессу? Ты лишишь Империю прекрасного будущего! Бориска, дурачок, я могла тебя замочить ещё в трюме. Но пожалела такого молодого.

– Стоять!

– Тьфу-ты, ну-ты, – Лев Николаевич наконец-то дополз до рубки. – Это ещё кто такая? Неужели…

Марин прыгнула на меня. Я дёрнул курок.

9

Как настоящий преступник, я понуро сидел на скамье в приёмной отделения Жандармерии города Гранд Монтуа. Именно туда независимый город-государство Мизур депортировал арестованных на своей территории граждан Империи Ру́сси.

Трогая кончиком языка осколки зубов, я водил пальцем по исписанной поверхности скамьи, читая надписи:

«Жандармы – петушилы!»

«Незаконно был задержан за употребление пудры 12 мая 1018 года»

«Свободу НФР!»

Так же на скамье было много ханаатских иероглифов, рисунков мужских половых органов и женских сисек, сопровождаемые лаконичным: «Имперцы – мрази!»

Мне пришла в голову мысль, написать на скамье признание: «Я, Борис Муссенар, 22 июня 1024 года, застрелил Марин Дворкович, несостоявшуюся императрицу». Кто-нибудь позже пририсует сиськи к этой истории.

Я поднял голову. Жандарм за конторской стойкой сам походил на преступника, так как сидел за стеклом с дырочками.

– Долго ещё? – спросил я.

– Имейте терпение, гражданин. Ваш отец разбил стол для рулетки и лицо официантке об этот самый стол. Женщине восемь швов наложили.

– Выписывайте штраф, как обычно, да отпускайте.

– Это уже пятый штраф, который Евгений Муссенар игнорирует.

Мне папашка говорил, что оплатил все штрафы! Значит, и эти деньги он проиграл или пропил? Во мне закипела злоба.

– Что он сейчас делает? – спросил я жандарма.

– Подписывает соглашение о кредитном займе под залог имущества.

Я не вытерпел и вскочил. Прихрамывая, забегал по комнате от стены к стене. На этот раз папаша залетел слишком далеко. Из-за его невоздержанности мы потеряем аэронеф! А в подсобке у нас лежал труп принцессы. Лев Николаевич убеждал меня выкинуть её за борт. Но я всё ещё верил, что папа поможет, папа разберётся…

Пора понять, что мой папаня не тот человек, на чью помощь можно надеяться.

Я остановился перед доской с кривыми буквами «Внимание, розыск!» Среди бандитских рож всех степеней деградации на меня глядело тонкое личико со знакомыми голубыми глазами. Два острых локона обрамляли щёки. Неужто Мими Вронская в розыске? Или…

Я обернулся на жандарма, как бы умоляя подтвердить, что мне не почудилось. Потом прочёл под фото:

Марин Лебэн, инфанка, г.р. – не установлен.

Разбойные нападения в составе организованной преступной группы, угон транспортных средств, убийство, торговля оружием и чёрной пудрой, незаконные транзакции гражданских чипов… Убийство, убийство, грабёж, убийство…

Любая бандитская рожа по соседству с Марин могла бы позавидовать длине списка её преступлений.