Глава 2
Белые песни для красной России

 
«Молись, кунак, в стране чужой,
Молись, молись за край родной…
Пускай теперь мы лишены
Родной семьи, родной страны,
Но верим мы – настанет час,
И солнца луч блеснет для нас…»
 

Из репертуара А. Вертинского

На других берегах

Революция стала причиной радикальных перемен во всех сферах общественной жизни. Не стала исключением и эстрада. Большинство самых ярких звезд императорских подмостков предпочли отправиться к «другим берегам».

Рисунок из журнала «Иллюстрированная Россия». 1926

Знаменитые басы Федор Шаляпин и Капитон Запорожец, «народницы» Надежда Плевицкая и Мария Каринская, «баяны русской песни» Юрий Морфесси, Николай Северский и Михаил Вавич, исполнители ариеток Иза Кремер и Александр Вертинский, цыганские королевы Настя Полякова и Зина Давыдова, куплетисты Павел Троицкий,

Станислав Сарматов и Виктор Хенкин, опереточная примадонна Лидия Липковская, исполнительницы «песен улицы» Анна Степовая и София Реджи, шансонетки Катюша Горностаева и Аза Разсадова, собиратель «каторжанского фольклора» пианист Вильгельм Гартевельд, любимец офицеров царского конвоя скрипач Жан Гулеско и тысячи других артистов покинули Россию.

На первых порах отношение к «бывшим» в советской России было нейтральное.

Эмигрантка из Харбина София Реджи (1896–1961) с успехом выступала в запрещенном в Советской России жанре «Песни улицы» и даже записывала эти песни на пластинки

В 1922 году журнал «Зрелища» в разделе «Кто-Где» информировал:

Н. В. Плевицкая, жившая в Берлине и концертировавшая в Германии и Австрии, в конце декабря уезжает на ряд концертов в Сербию и Болгарию, а оттуда в Америку (Нью-Йорк, Чикаго, Филадельфию) и Канаду.

Балашова, б. балерина Московского Большого театра, открывает в Париже «Студию балетных классических и характерных танцев». Весной танцовщица едет на ряд гастролей в Лондон…

Но вскоре тон начинает кардинально меняться. Уже годом позже тот же источник пишет:

Русских артистов парижская эстрада почти не знает. Те немногие из наших соотечественников, которые подвизаются в Париже, дальше ночных кабаре не идут, и большие парижские театры для них закрыты. Наилучшее положение занимает московская исполнительница цыганских романсов 3. А. Давыдова. Работает она по ресторанам. Также ограничен и репертуар о России. Еще совсем недавно были в моде грубейшие антибольшевистские пасквили, но теперь они не пользуются успехом. Впечатление такое, будто Франция не знает, как себя держать в этом вопросе. Особняком стоит искусство бывших эмигрантов. Кроме постоянного русского театра «Золотой Петушок» – одного из бесчисленных подражаний «Летучей Мыши» – существует целый ряд эстрадных предприятий при русских ресторанах. Там-то и подвизаются «цыганские хоры из бывших титулованных». Во главе одного такого хора стоит граф Толстой, а другим управляет князь Голицын.

Ведущий эстрадный обозреватель Ростислав Блюменау подхватывал туже ноту:

«Художественный уровень так называемого “русского репертуара” в эмигрантских кабачках и варьете в Париже не поддается оценке. Программы пестрят такими “перлами”, как “эксцентро-экзотический танец – русская Барыня”, или “заупокойно-колыбельная” песенка – “Спи, усни моя красавица” и наконец “буйно-разудалая песня “На последнюю пятерку”. Действительно, репертуар и реклама составлены на “последнюю пятерку”…»

Реклама русских ресторанов из эмигрантской прессы Парижа. 1920-е

Обозреватель «Зрелищ» в 1923 году иронизировал:

Бывший артист киевского «Кривого Джимми» Ермолов вместе с артистом оперы К. Запорожцем открыли в Константинополе театр типа «Кривого Джимми» под названием «Бродячий пес».

Театр посещается исключительно врангелевцами, правильно рассудившими, что название театра рассчитано именно на них.

Меж тем к концу двадцатых годов счет русским кабаре, барам и ресторанам, где под звуки русских песен вспоминали о былом величии титулованные особы и вчерашние обладатели несметных состояний, только в Париже шел на десятки, если не на сотни.

А уж по всему миру были распахнуты двери многих тысяч заведений «а-ля рюс».

«Гнусный край белогвардейский»

В советской России «бывших» высмеивали. Куплетисты Вера Климова и Михаил Львов в номере «Шарманка-эмигрантка» пели:

 
Навек Россию потеряли,
Ведь власть рабочих нынче там.
 
 
Мы от нее в Париж удрали
И бродим здесь мы по дворам…
 

Карикатура из журнала «Иллюстрированная Россия». 1927.

«Странно: французы говорят, что Монмартр полон иностранцев. А мы не видим их!»

Лев Дризо сочиняет в 1926 году мелодекламацию «Ночной Париж»:

 
Париж в притоне «Белая заря»
Идет игра вплоть до утра,
Апаш, кокотка, офицер и эмигрант,
Посуды звон, гудит джаз-банд,
Там подают графини и швейцаром бывший князь,
Лежит в грязи вся золотая грязь,
Их научил Париж, чем торговать,
Как добывать позором каждый франк.
На всем лежит отчаянья печать,
Последняя игра идет ва-банк,
И до рассвета там идет игра,
И напевают что-то бледные уста:
 
 
Сегодня я живу, сегодня я плачу,
Кто знает, буду ль завтра я с тобой.
Так пусть хоть этот раз
Нам даст забвенья час,
От этой ночи беспросветной и больной
Заменит ночь заря, и, разойдясь шутя,
Забудем мы друг друга через час
Быть может, завтра сон вдруг превратится в стон.
Быть может, я пою в последний раз…
 

Излюбленным юмористическим номером в концертах был комический хор, собранный как бы из «осколков старой России». На сцену выходили наряженные оборванцами бывшие графы, князья, священнослужители, военные, фрейлины двора…

Комический хор эмигрантов. Петроград, 1923

Публика рабочих клубов зло и радостно потешалась над «господами».

Однако как ни тужилась советская пропаганда, выставляя эмигрантов в неприглядном свете, на деле они в массе своей сумели найти свое место под солнцем и стали не просто изгнанниками, а хранителями культуры потерянной России. В Париже, Берлине, Лондоне и Нью-Йорке они продолжали творить, создавать романы, писать картины и записывать песни уже без оглядки на большевистскую цензуру.

Потаенными тропами, диппочтой, в гастрольном багаже артистов, в тайниках, обустроенных на кораблях загранплавания, пластинки с этими записями попадали в СССР.

В постановке московского Мюзик-холла под названием «Букет моей бабушки» (1931) и в первых спектаклях кукольного театра Сергея Образцова непременно возникают то карикатурный «печальный Пьеро» Вертинский, то «исполнительница песенок настроения» Иза Кремер, а то и осмеянный Маяковским «Господин народный артист» Ф. И. Шаляпин. Но, как ни странно, такие пьесы быстро снимаются с репертуара. Зрители отчего-то хлопают героям пародий громче, чем положительным советским персонажам.

Оказывается, песни бывших кумиров императорских подмостков даже в гротескной подаче остаются интересными и востребованными. Запретный плод манил и вызывал интерес под любым соусом.

Чиновники цензурного ведомства внимательно следили за происходящим.

Сфера деятельности Главреперткома постоянно расширялась. В 1924 году была создана особая «Коллегия по контролю граммофонного репертуара», выпускавшая «Списки граммофонных пластинок, подлежащих изъятию из продажи» и «Списки грампластинок, запрещенных к ввозу в СССР».

Реклама о продаже эмигрантских пластинок. Париж, 1930

Народные песни «Возле реченьки, «Вечер поздно из лесочка», «Как-то осенью…» запретили как «песни крепостнического характера».

Далее в документе говорилось:

«Безусловному запрещению к исполнению и подлежат конфискации через органы Политконтроля ОГПУ: а) пластинки монархического, патриотического, империалистического содержания; б) порнографические; в) оскорбляющие достоинство женщины; г) содержащие барское и пренебрежительное отношение к мужику и т. д.»

Предписывалось изымать все записи Плевицкой по той причине, что «все напетое ею не представляет художественной ценности, сама она в свое время была выдвинута в знаменитости и разрекламирована монархистами, а деятельность ее в эмиграции носит явно черносотенный характер», а также романсы Михаила Вавича, Юрия Морфесси, куплеты Станислава Сарматова и Павла Троицкого…

Анонс из газеты «Возрождение». Париж, 1931. Свои выступения Ю. Морфесси начинал с «Марша корниловского полка»:

 
Пусть вокруг одно глумленье,
Клевета и гнет
Нас, корниловцев, презренье
Черни не убьет.
 
 
Верим мы: близка развязка
С чарами врага,
Упадет с очей повязка у России, да!
Вперед, на бой, вперед на бой, открытый бой…
 

Как заметила поэтесса из первой волны изгнанников «харбинская Цветаева» Марианна Колосова:

 
…В стране, где царствовал Ленин,
Было трудно песням звенеть.
 

Заметка из эмигрантской газеты «Возрождение».

Париж, 1936

До войны в СССР каждый эмигрант считался врагом. Все созданные бывшими соотечественниками объединения, будь то «Союз инвалидов» или профсоюз русских шоферов такси, не говоря уже о каком-нибудь «Союзе казаков» в официальных бумагах именовались не иначе как «военно-фашистскими организациями», чья деятельность направлена на подрыв, диверсии, свержение… Таким образом, любая активность «недобитых белогвардейцев» в глазах советских властей априори выглядела опасной и деструктивной.

В эстрадном сборнике 1929 года была опубликована серия пародий Михаила Пустынина под заголовком «Как бы написали стихи на тему “Чижик-пыжик” разные поэты». Имитируя стиль «комсомольского трибуна» Александра Безыменского, он писал:

 
…Это старых дней привычки,
Эти штучки безобразны,
Чую я, у каждой птички
Облик мелкобуржуазный.
Не люблю я, в общем, птицу.
Птица каждый год злодейски
 
 
Улетает заграницу,
В гнусный край белогвардейский…
В край, где белым жить приятно,
В край фашистов и Антанты…
Не пускать весной обратно
Этих птичьих эмигрантов!..
 

Неудивительно, что при таких настроениях надзирающие инстанции относились к ввозу грампластинок из-за рубежа крайне настороженно. В 1927 году артист балета Большого театра Н. А. Александров отправился на гастроли во Францию. На таможне у него было конфисковано несколько десятков разнообразных грампластинок, в основном с танцами. В общем-то неудивительно, что в чарльстоне, фокстроте или вальсе-бостоне стражи границы усмотрели «элементы буржуазного разложения», но чем им не угодил «Украинский гопак», сказать трудно. Не иначе сыграли популярную мелодию музыканты-эмигранты. Тщетно артист пытался добиться выдачи ему грампластинок, поскольку они нужны ему «для профессиональной работы как артиста балета». В ответ на жалобу в ленинградское отделение Гублита (видимо, Александров въезжал в СССР морем) ему сообщили: «По сведениям, полученным из ОПТУ, грампластинки <…> уничтожены, как запрещенные к ввозу в пределы СССР».