Если покопаться, можно найти старую батарейку, палочки для добывания огня, кусок железнодорожного сахара, портативный стакан, иностранный паспорт и другие приятные и нужные в обиходе предметы.

Итак, вы при помощи различных ухищрений превратили стандартный номер в пятизвездочный люкс. Но самое главное – это при выезде не забыть произвести полный демонтаж всех приспособлений, потому что любое действие, направленное на выживание в экстремальных условиях, рассматривается администрацией гостиницы как коварное преступление, сравнимое по тяжести лишь с кражей полотенца.

Упаси вас боже пригласить вечером в гости понравившуюся девушку. Бесполезно объяснять дежурной, что вы хотите поговорить о музыке или поэзии, бесполезно передавать девушке свой ключ или визитную карточку: во многих гостиницах не поленились отпечатать женский вариант визитки, отличный от мужского. Вся нравственность, накопленная за семь десятков лет нашей непорочной жизни, встает непреодолимой преградой.

Выручает, опять же, смекалка. Для провода гостей существует несколько способов. Все они почему-то носят имена героев войны и пионеров.

Самое простое, конечно, – это дать денег, но их часто под рукой не бывает, тут-то и появляется возможность блеснуть мастерством с привлечением героико-пионерских хитростей.

Подробнее об этом потрясающем ноу-хау вы прочитаете во второй части книги, а сейчас не будем отвлекаться.

Скажу только, что все эти ужасные строгости по поводу девушек почему-то на лиц кавказской национальности, которых в любой гостинице половина, не распространяются. Видимо, мы хуже не только румын, но и всех остальных тоже.

Отдельная песня – это швейцары. Как правило, это бывшие военные, причем не маленьких чинов, так что они инстинктивно ненавидят любого гражданина с прической более 2 сантиметров.

Однажды в городе Бресте нас днем швейцар долго не пускал в вокзальный ресторан.

– Снимите куртки, – говорит. А гардероб не работает, а в куртках деньги, документы и т. д.

Наш директор объясняет, что «Машина времени», что час до поезда и т. д.

– Та яка така «Машина часу» – не положено, и все!

В то же самое время Макаревича, Кутикова и других окружили любители автографов – с трудом отбивались.

Швейцар смотрел, смотрел, наконец говорит:

– Я не знаю, но вижу, народ вроде вас уважает, а против народа мы никуда. Идите в куртках.

Надо ли говорить, что в зале ресторана, когда мы зашли, половина посетителей сидела в пальто и в шапках.

Да, со швейцарами шутки плохи.

Однажды зимой, после очередного выездного концерта, мы возвращались в гостиницу около двух часов ночи. Декабрь, и очень холодно, но автобус теплый (не знаю уж, что у них там разладилось), поэтому большинство и поехали налегке. Высаживают нас у гостиницы, где мы живем уже три дня, автобус уезжает. Стуча зубами, летим к закрытым стеклянным дверям с надписью «Мест нет». Вестибюль полутемный, никого нет. Молотим по стеклу, кто ключами, кто так, кулачищем. Наконец в дальнем конце намечается какое-то движение, с раскладушки поднимается фигура и, медленно шаркая, направляется к нам. Не доходя метров пяти, швейцар головой и бровями вопрошает: чего, мол, надо? А мы уж друг друга отталкиваем, чтобы первым в тепло вскочить.

Тут Петька Подгородецкий со своим французским грассе спрашивает:

– А что, отец, номега есть?

Тот показывает на табличку и руками и спиной делает отрицательные жесты, неспешно удаляясь к раскладушке.

Ну, ткнули Петьку пару раз в бок, кричим, ключи показываем. Швейцар издали, с раскладушки, только руки скрещивает и головой мотает.

Минут двадцать пять «дрожжи продавали».

Конечно, сейчас кое-что изменилось, но осталась постоянная боязнь закурить в коридоре или забыть визитную карточку в номере. Все это настолько въелось в кожу, что сохраняется даже за границей.

Так, например, после долгих ожиданий и отказов «Машина времени» приехала в США. На шестой или седьмой день приводят нас в дискотеку. Первое, что удивило, – это великолепные музыканты, днем записывающиеся на студиях с различными суперизвестными певцами и группами, а вечером уже распрягающиеся в дискотечном угаре. Второе удивление – это контингент: возрастной разброс от 18 до 60 лет. Лихие бабушки в коротких юбках отплясывали с юнцами западные обезьяньи танцы.

Я стою, прижавшись к стенке, всего трясет. Во-первых, от того, что я в Лос-Анджелесе; во-вторых, что вокруг никаких руководителей тургрупп – полная свобода. Но на всякий случай опасаюсь провокаций – после стольких собеседований и инструктажей боязнь непременных провокаций очень нескоро выветрилась.

Все кругом курят. Я тоже курю – сигареты «Родопи», привез с родины, чтобы не тратить валюту. Очень нервничаю. Тут подходит один плечистый в черной водолазке, уши прижатые, нос приплюснутый, и берет под локоть явно с провокационными целями.

– Ты что, не знаешь, что здесь нельзя курить марихуану?

Я – в шоке, так как меня приняли за настоящего американца, а также оттого, что я сразу понял, что он мне сказал.

Начинаю бормотать, пачку показывать, даже затянуться дал. Уж не стал объяснять, что сигареты болгарские: он и страны-то такой, наверное, не знает. «Рашен» – и все тут.

Затянулся пару раз бедняга.

– Сорри, – говорит.

В борьбе с сервисом крепли и набирались сил могучие советские эстрада и рок-музыка. С годами научились обращаться и с поездами, и с гостиницами, и с самолетами, и даже с пароходами.

Много раз приходилось бывать в круизах и по Черному морю, и в загранплаваниях. Каюты обычно двухместные. Сложились уже постоянные пары. Я, например, все время плаваю с нашим барабанщиком Валерой Ефремовым. Я ведь сам бывший барабанщик, и интересов общих у нас с ним много. То обсуждаем прочитанные книги и просмотренные кинофильмы, то тупо молчим об одном и том же. А когда уже совсем делать нечего, беззлобно ругаемся, кому наверху спать, а кому на нижней койке. Но сначала, как люди опытные, стараемся выбрать каюту поближе к середине корабля, потому что качает меньше, затем отверткой отключается громкоговоритель, так как ночью и утром над ухом орет непонятный голос: «Двенадцатому срочно к тринадцатому», а иногда «Четырнадцатому очень срочно к пятнадцатому». Потом Валера из привезенной из дома проволоки пристраивает к кондиционеру держатель, в который помещается пара бутылок воды, и мы имеем холодный лимонад. А было несколько случаев – даже выпивали алкоголь.

В Италии приходим в непонятную лавку. Глазастый Валерка быстро из всякой тухлятины на полке выудил бутылку «Алкоголь Пуро», то есть чистый спирт; на этикетке даже огонек изображен: мол, горючее.

Продавец даже ухом не повел. Мало ли для каких целей мы берем (в той лавке и лак, и бензин, и средство для мойки стекол продавались), потом услышал русскую речь – сразу смикитил.

– Нон посибиле! – кричит, то есть никак невозможно.

Да еще свои ручки пухлые на груди скрестил и зубы оскалил, как на табличке «Не влезай, убьет». Откуда только знает, что у нас на столбах написано.

Ну, нам-то что? Мы на «Солнцедаре» росли, камни можем есть. Пожали плечами, заплатили и пошли.

Продавец еще долго за нами бежал: АКВА, АКВА – это он на воду намекает. Значит, чтобы мы уж в крайнем случае водой разбавляли в пропорции один к ста семидесяти.

Не надо!!! Валера – химик по образованию, МГУ заканчивал, наверно, уж получше какого-то макаронника знает, где чего добавить.

В три секунды в каюте из одной бутылки «Алкоголь Пуро» шесть «Столичных» приготовил. Будут нас еще учить!!! Как видите, с умением и сноровкой быт наладить можно.

Вот только с Прибалтикой осечки случались.

Это все равно как вы собираетесь поднять очень тяжелый чемодан, напрягаете мышцы, делаете вдох-выдох, а он пустой – ну, в общем «разбежался и упал».

В Риге приходим в кафе. У нас в Москве его назвали бы рестораном, а у них нет – кафе. Швейцар стоит – баки, как у собаки. «Прошу, господа», – говорит по-латышски. Ну, это нам вообще непонятно, хотели было уйти, но пообедать-то надо. Ладно. Зашли, сели. Подходит официант с внешностью и манерами владетельного гранда. Провозглашает меню по-латышски минут десять. Мы, конечно: «Извините, не понимаем». Он – ничего, даже не ударил. «Суп, – говорит, – и второе». Ну, диктовали мы ему то да се, никак его не собьешь: стоит с каменной мордой, записывает. Наконец Сашка, чтобы его как-то из транса вывести, говорит:

– И, пожалуйста, четырнадцать стаканов чая…

Гранд одну бровь приподнял и спрашивает:

– С ложэчкамы?

В Таллин приехали в день какого-то еще всенародного праздника. Концерт только завтра, сегодня день свободный. На вечер ресторан заказан в гостинице «Виру», а днем по старому городу бегали, дыхание веков ощущали.

Я перед поездкой, еще в Москве, себе сапожки ковбойские справил, надел в Таллине с утра, хожу-радуюсь. Единственно, что постеснялся джинсы в сапоги заправить: слишком уж было бы «знойно».

За целый день набегались, ноги гудят, да я еще страшно натер себе икры новыми голенищами. Принял душ, лежу, отдыхаю. В 8 часов наш директор всех обошел, предупредил: форма одежды № 1 (пиджаки, галстуки).

Настроение отличное. Я костюмчик надел, галстук повязал, полюбовался – то что надо, пусть эстонцы умоются. Сапожки натянул – шагу ступить не могу. Края голенищ прямо в больные места впиваются. И надо-то всего лишь носки высокие или там «гольфы», а где в полдевятого вечера возьмешь? Пошел по товарищам: нет ли у кого чулок длинных или колготок? Так нет.

Заплакал. Не в кроссовках же идти, да и не пустят: Европа чертова.

Открываю гастрольный чемодан: вот отвертка, вот нож – пока не то. Ба! Туалетная бумага! Обмотал на манер красноармейских портянок, надел сапожки под брюки – шикарно.

В ресторане сидим солидно: коньяк, шампанское, официанты скользят неслышно, оркестр шуршит что-то хорошее, красивые пары танцуют медленно.

Я даже девушку себе присмотрел, как положено – блондинку, дождался музычки повеселей, поклонился (знай наших), пригласил. Она книксен сделала, танцуем. Я вообще танцую очень хорошо, Макаревич все время хвалит, а тут партнерша попалась послушная, чувствую себя Джоном Траволтой из «Лихорадки в субботу вечером». Народ вокруг смотрит с уважением, даже круг немного для нас освободили, некоторые аплодировать собрались, еле сдерживаются. И тут я во время какого-то особенно удачного поворота опускаю голову и вижу, что за моей правой ногой тащится примерно с метр туалетной бумаги. Что делать?! Вы бы, наверное, растерялись. Я – нет. Прижимаю партнершу к сердцу как можно крепче, чтобы хоть она не видела, делаю хитрое па и, как бы между прочим, наступаю левой ногой на бумагу, чем вытаскиваю еще полтора метра.

Тут и танец кончился. Я под видом поклона нагнулся, нагло оторвал проклятую бумагу и пошел спать.

На выходе у швейцара спрашиваю:

– Зачем все-таки вы в слове «Таллин» в конце вторую букву «н» начали добавлять?

Он говорит:

– Лучше вторая «н» в конце, чем «с» в начале.

На следующий день собрался я в гости к своему давнему другу поехать. А он, между прочим, Яак Йоала – лучший певец всех времен и народов.

Мы с ним однажды на гастролях в городе Хмельницке вместе случились. Вот он мне вечером после концерта звонит:

– Макс, ты что сейчас делаешь? Не можешь ко мне зайти, а то тут в гости пришли два мужика мощных, боюсь не справлюсь.

Я прихожу, смотрю – действительно мощные: пять бутылок принесли.

Яак показывает на здоровенного дядьку в тренировочном костюме:

– Знакомься, Макс, Николай Балясник – чемпион мира и Европы по поднятию тяжестей.

Коля застенчиво улыбается, потом схватил меня за руку, пожал рукопожатием, в котором гибнут все микробы.

– А это, – Яак показывает на второго мужчину в сером костюме серой рубашке с серым галстуком, – товарищ Тишков. Он милиционер и следователь, сюда на убийство приехал.

В общем, познакомились, сидим выпиваем. Мы с Яаком разговариваем, гости молчат: товарищ Тишков тайну хранит, а у Коли в голове одни штанги да гири.

На четвертой бутылке вышел казус. Товарищ Тишков вдруг в голос разрыдался. Мы спрашиваем: что случилось? Яак его утешает: бутылку показывает закрытую, что, мол, не все еще выпили, – даже Коля подошел, два роза по спине треснул.

Наконец товарищ Тишков сквозь слезы говорит в таком смысле, что никто из сослуживцев ему не поверит, что он за одним столом с самим «Яком Юлой» и чемпионом мира (про меня, правда, ничего не сказал) сиживал.

Ну, кое-как успокоили его, Яак афишу подарил, а Коля – гирю, дальше сидим. Коля пыхтел, пыхтел, потом:

– Знаешь, Яак, я никогда тебя не слышал, все времени не было. Спой чего-нибудь, ты ж певец.

А Яак не растерялся и говорит:

– Коль, ты ж чемпион. Подыми вот этот шкаф.

Даже товарищ Тишков улыбнулся. Стали прощаться. Тут Коля со шкафом подходит:

– Может, споешь, а?

Так вот, собрался я к Яаку в гости, а чтобы национализм какой не вышел, он мне еще раньше по-эстонски на бумажке написал название улицы и номер дома. «А если, – говорит, – заплутаешь, спроси у любого, где Йоала живет, – меня все там знают».

Сажусь в такси, говорю:

– Тере^[1], – и дальше, как выучил по-эстонски.

Таксист оборачивается:

– Чиво, чиво?

Я по-русски объясняю, мол, около железной дороги.

Он опять:

– Куда тебя везти-то, сволочь?

Я вежливо:

– Ну, знаете, где Яак Йоала живет?

– Знаю, – говорит, – в Москве.

В «Машине времени», как в любой другой группе, смекалка в большом почете, а пример в этом смысле всегда подавал Директор. Ему без конца приходилось улаживать всякие мелкие эксцессы и недоразумения, и он очень сильно в этом поднаторел.

В той же Прибалтике на концертных площадках, так же как и везде, самыми главными начальниками являются пожарные, которые «от нечего делать» у световиков и директоров кровь пьют просто литрами.

На сцене происходит расстановка аппаратуры и подвеска прожекторных ферм. Тут же расхаживает Директор и всем руководит. Как любой директор, он в тонкостях не очень разбирается, но на работе «горит» и трудолюбие осуществляет.

Появляется стройная белокурая женщина в полувоенной форме, на высоком каблуке и с красной папкой – местная пожарница. С сомнением смотрит на цепи, фермы и, безошибочно обращаясь к Директору, говорит:

– Извиныте, пожалюйсто. А цепи выдержат, докумэнты есть?

Директор, равно как и все остальные, понятия не имеет, какие тут нужны «докумэнты», но (на то он и Директор) горячо заявляет, что выдержат и что есть любые документы, но в гостинице.

Пожарница:

– Извиныте, пожалюйсто! Пока не вижу докумэнт, концерт не начинается.

Директор бежит в какой-то кабинет, берет бумагу и на машинке быстро отпечатывает:

АКТ

об испытании цепей

ГОСТ ЦМ-21/324

от 25/5 1989

1. Испытание на разрыв в горизонтальной плоскости – 25 т

2. Испытание на разрыв в вертикальной плоскости – 23 т

3. В кислотной среде, вакууме, космосе и т. д. и т. п.

– всего девятнадцать пунктов. Подписал в трех местах, помял бумагу, даже ногой наступил и приносит «богине огня» якобы из гостиницы.

Очень убедительная бумага, но какие-то подозрения у женщины-капитана все-таки остались, и, чтобы их рассеять, она собрала весь свой эстонский сарказм и спрашивает:

– А не принадлежит ли эта грамота некоэму Филькэ?

Директор отвечает чистую правду (его-то самого Валерой зовут):

– Нет!

– Ну, тогда другое дело. Пожалюйсто.

Чем больше город, тем больше в нем начальствующих чиновников. Мы все вместе придумали начальственно-руководящую фамилию – Симак. Николай Иванович. И если что, то в какой-нибудь инстанции Директор как последний довод говорил:

– Как же так? Ведь нам сам Николай Иванович Симак обещал!

Срабатывало почти безотказно. Один начальник особенно упирался, не хотел подписывать какую-то бумагу. Тут Директор ему и ввернул:

– А ведь нам Симак обещал.

Тот берет ручку, подписывает:

– Ну, если я сам обещал…

В Красноярске прямо с самолета – на концерт. Потом вечером в гостиницу. На улице –35 градусов. В номерах тоже очень холодно. Буфет закрыт, холод, неустроенность, выпить хочется страшно.

Наскребли немного денег. Швейцар говорит:

– Нету у меня, сынки, с удовольствием. Попробуйте у таксистов, хотя их тоже сейчас шерстят.

После получасового топтания на морозе посинели все. Нет не только водки, но и самих такси. Только одна машина стояла с самого начала с работающим двигателем, так там водитель сразу раскричался, что сам не пьет и вообще с этим делом борьба. Собрались идти по номерам. Тут он говорит:

– Ладно, повезло вам (оказывается, полчаса приглядывался, не провокация ли), – для брата берег. Вижу, ребята хорошие.

И достает бутылку из двигателя. Она горячая, как кипяток. Прибежали в номер, но как горячую пить – мы ж не японцы какие. Маргулис говорит:

– А смекалка на что? Вы дуйте за стаканами, а я пока на форточку ее пристрою охлаждать

Через пять минут собрались, кто со стаканом, кто так, с открытым ртом. Маргулис потянулся к форточке, а бутылка – раз! – и за окно с 6-го этажа птицей.

Минуты полторы били его, потом смекалка свое взяла. Гурьбой все вниз (некоторые, кажется, прямо из окна) выбегаем. Ночь лунная, на белом снегу темное пятно выделяется, и давай этот темный снег жрать, только стекла выплевывали.

Никогда бы в жизни пять человек с одной поллитры такими пьяными не сделались. Вот!

Сразу хочу сказать, что общенародное мнение, будто артисты очень много пьют, ошибочное. Пьют точно так же, как и все остальные, а может быть даже чуть-чуть меньше.

В Магадане, после концерта, подходит мужик загорелый.