Глава 2. Послесмертие.

– Я, доктор Брайан Хемельсон, при содействии Веха Молди, моего помощника, сотрудника младшего учёного состава, продолжаю исследование, направленное на получение данных о послесмертии, а также на их конкретизацию и систематизацию. С каждым днём наш научный персонал, благодаря непрерывно ведущейся работе над изучением этого доселе неизвестного процесса, узнаёт всё новые и новые подробности о некой альтернативной реальности, в которую перемещается сознание спустя несколько часов после биологической смерти организма. Благодаря новейшим разработкам у нас появилась возможность временно восстановить функционирование мозга и отследить возникающие образы этой реальности. Остановить запись.

Красный огонёк, сигнализировавший о том, что фронтальная камера большого экрана, прикреплённого к стене, работает, постепенно погас. Работа вновь велась при синем освещении, всё в том же 314-м кабинете, за ширмами. Завершив свой длительный монолог, доктор Брайан грубо прокашлялся, как следует, и отдышался.

– Не дай бог, – произнёс он, с трудом выжимая из себя каждое слово, – не дай бог снова не записалось.

После этого он схватился за передвижную стойку, взял с неё свою открытую бутылку витаминизина и опустошил её, даже не пощурившись.

– Обязательно записывать это перед началом работы? – вмешался Вех, стоя поодаль, чтобы не попасть в объектив, хотя, казалось бы, при упоминании о себе в видео он должен был находиться рядом с Брайаном и демонстрировать себя во всей красе.

– Недавний приказ начальства, – выпустив воздух, сказал Хемельсон. – Всё им надо знать: у кого дело продвигается, кто стоит на месте, а кто и вовсе отлынивает. Погоди, – добавил он резко, – это ещё не всё. Когда снимем ткань, придётся зачитывать характеристики умершего. Мне из морга целую биографию прислали.

Перед ними, на белоснежной каталке, прикрытое болотного цвета тканью, на ощупь похожей на кожу, лежало чьё-то тело. Видна была только отцветшая бледная лысая мужская голова. На лбу трещиной расположился кривой шрам, но он не являлся причиной гибели. Возраст тоже колебался в большом радиусе, и о нём можно было только догадываться, но доктор Брайан, ни минуты не медля, скомандовал громким голосом: «Включить камеру! Режим видеосъёмки! Таймер десять секунд!», взял с передвижной стойки свой планшет, что-то в нём пролистал и приготовился читать.

Писк уведомил о начале записи видео.

– На данный момент возле меня, на каталке, находится тело сорокадевятилетнего Альберта Деффочини. С детства страдал слабоумием, которое к двадцати пяти годам переросло в параноидную шизофрению с ярко выраженным персекуторным бредом. Отделение Психической Реабилитации помогло пациенту вернуться к нормальной жизни, но ненадолго, и спустя полгода мания преследования вернулась к нему с большей силой. Деффочини на протяжении десяти лет ещё несколько раз возвращался в Отделение Психической Реабилитации, пока его мать не пожелала прекратить это. Она заперла его в квартире и жила с ним последние четыре года. Состояние Альберта ухудшалось. Вчера, в восемь часов вечера, когда мать вернулась с работы, он принял её за убийцу, который пришёл за ним, и сильнейший испытанный стресс привёл к остановке сердца. Деффочини, по благоприятному стечению обстоятельств, упал на кровать и потому не получил никаких повреждений.

Запыхавшись, доктор Брайан вернул планшет на стойку и сказал Веху:

– Мистер Молди, прошу вас установить необходимое для исследования оборудование. Остановить запись. Давай, – смягчил он голос, – доставай люминесцентные лампы, хирургический набор и подготовь всё это возле каталки.

Люминесцентные лампы, которые аккуратно были сложены в стоявшей на полу коробке, Вех достал и прикрутил к специальным отверстиям каталки. Толстый длинный провод был вставлен в розетку, и лампы озарили тело Альберта Деффочини болезненно-жёлтым светом. За набором с хирургическими инструментами парень сходил к стеклянному ящику возле стола доктора Брайана, и принёс он небольшой голубой чехольчик, в котором всё и находилось.

– Включить камеру! Режим видеосъёмки! Таймер десять секунд! – точь-в-точь повторил Хемельсон свой предыдущий приказ. Он продолжил говорить заранее, ещё до начала записи: – Нам предстоит вскрытие черепа, временное восстановление мозговой активности путём нескольких инъекций и установка четырёх электрических пластин, выводящих сигналы мозга на экран. Мистер Молди, начинаем операцию через две минуты.

Две минуты были потрачены на то, чтобы найти два колпака и натянуть их на головы, а также обеспечить Веха медицинским халатом.

– Всё будет хорошо, мальчик мой, – любезно произнёс доктор Брайан, ощущая в поведении своего подчинённого нотки волнения. – Не переживай. Сделаем как обычно, и будет нам счастье. Ну-с, хватит пустой болтовни, надевай перчатки, маску – и вперёд.

Вех не заправлял операцией и даже не прикасался к металлическим штуковинам, которыми так ловко орудовал Брайан. Его задача состояла в краткосрочной помощи и прочих делах по типу «принеси-подай», но назвать эту работу бесполезной мог только человек, не имеющий представления о проведении операций, ведь многое зависело от скорости попадания в руки Хемельсона того или иного инструмента. Он довольно сильно переживал, в отличие от доктора Брайана, но на суету на первых порах не находилось причин. Всё было очень просто, и Брайан мог с закрытыми глазами распиливать лобную кость, после которой он переходил на боковые стороны и завершал вскрытие затылком. Пилил он грубой хирургической пилой.

Зрелище было крайне неприятным, особенно когда зубчатое полотно пилы окрасилось в вишнёвый цвет, и гнетущую эту неприязнь усиливал стойкий сырой мясной запах, свойственный, например, какому-нибудь морозильному цеху, где, насаженные на крючки, висят огромные мясные туши. Дальнейшие махинации над черепом в подробностях не нуждаются, так как могут вызвать крайне неоднозначные впечатления. Но какое могло получиться исследование без этих, на первый взгляд, жестоких и мерзких действий? Существует всё-таки в каждом человеческом организме скрытая система, позволяющая различать неприятное от приятного, хорошее от плохого, система, основанная на человеческой мере. Но научный прогресс не терпит таких систем, он вырывается за рамки человечности и в то же время (при удачных обстоятельствах и при правильном использовании продуктов научной деятельности) делает наш мир лучше. И всё выражается в готовности человека или общества перейти эту природой данную грань. Стоит ли? Тяжело дать точный ответ, когда настоящее неумолимо плывёт по бесконечной реке времени, и человеку, вместо размышлений и прогнозов на будущее, приходится грести влево-вправо, опасаясь столкновения с сушей, ведь остановка времени – это остановка всего, что есть на этом свете… Отказаться от человечности, доверяясь будущему потенциалу, или отказаться от развития, доверяясь природной суперсистеме, появившейся задолго до появления человека? Тем не менее, в истории имеются случаи следования как за первым, так и за вторым вариантом развития событий.

Отпиленная, окровавленная часть черепа какое-то время мелькала в руках доктора Брайана, но вскоре он сунул её под каталку и устремил своё внимание на извилистый мозг, оставшийся без всякой защиты.

Так как камера уже и так записывала происходящее, Брайан не стал в очередной раз произносить порядком надоевшую команду, а медленно повернулся лицом к экрану и сообщил деловитым голосом:

– Первый, подготовительный этап успешно завершён. Вскрытие произведено, и теперь мы можем воздействовать непосредственно на сам мозг. Сейчас мой помощник Вех посредством инъекций введёт 40 миллилитров экситантина в правое полушарие мозга Альберта, а затем установит специальные пластины и провода, которые будут присоединены к экрану. Мистер Молди, достаньте из медицинского ящика под моим столом новый шприц, а также две ампулы экситантина, и введите Альберту препарат.

Вех хорошо выполнил свою задачу, предварительно протерев длинную иглу шприца спиртовой салфеткой. Игла вошла с каким-то мерзким чавканьем, и поначалу парень чуть не испугался от ложного осознания, что что-то пошло не так. Когда мутная жидкость лекарства была введена и поршень шприца был вдавлен до предела, Вех провернул эту же операцию ещё раз: вскрыл ампулу, наполнил шприц, брызнул в потолок для проверки и аккуратно воткнул иглу в правое полушарие, но уже в другое место, немного подальше от прежнего.

– Молодец! – подбодрил парня Хемельсон, держа в руках четыре заранее подготовленные пластины. Они были небольшими, квадратными, с закруглёнными углами и соединялись одним тоненьким проводком. На их лицевой стороне виднелись совсем малюсенькие микросхемки. – Я подсоединю пластины, а ты их установи.

Чавкающий звук повторился, когда Вех с дрожью положил первую пластину на правое полушарие и немного придавил её. Он ещё не привык к этим отвратительным последствиям работы с телами, некогда бывшими живыми людьми, а последствия как раз выражались в этих постоянных и странных звуках. Вторая, третья и четвёртая пластина были также установлены. «Быть может, это скрипят перчатки на моих руках?» – размышлял, не унимаясь, Вех.

Вдруг наступила мрачная тишина, и только тоненький неживой писк, сообщивший о подключении пластин к экрану, на секунду вывел доктора и его помощника из заторможенного состояния. Даже отчётливо слышимые шаги людей из коридора остановились. Будто бы остановилась вся жизнь этого огромного Научно-исследовательского Центра. Тишину прервал колеблющийся шёпот доктора Брайана:

– Если всё сделано правильно, экран должен загореться! Давай ждать! Мои коллеги по этажу говорили, что экситантин способен пробуждать мозг до десяти минут. Боже, как я надеюсь, что всё получится!

– До сих пор понятия не имею, как такое вообще возможно, – с удивлением, но тоже тихо, протянул Вех. – Оживить умерший мозг, да так, чтобы он начал передавать на экран какие-то картинки? Уму непостижимо!

Вех работал с доктором Брайаном не больше полутора месяцев. До этого он проходил трёхмесячное летнее обучение, где умные дяди и тёти объясняли ему (и ещё десятку людей вместе с ним; это было групповое обучение), где что в Центре находится, рассказывали о видах деятельности, которые им предстоит познать, а ещё водили их на лекции и встречи с докторами (и Вех уже на них успел познакомиться с Брайаном), где каждый студент приглядывался к будущим своим наставникам и «учителям».

Брайан Хемельсон приметил сына великого Ролгада Молди из толпы сразу же, как только увидел его на одной из лекций. И вовсе не в известной фамилии было дело. Внимательным, по-своему оригинальным и причудливым казался ему Вех, и поэтому в кругу докторов-коллег, покидая двери Центра после рабочего дня, он смело заявлял:

– Молди-младший будет моим! И не смейте спорить! Несмотря на то что в Институте он демонстрировал ужасные результаты и выказывал полное неуважение к образовательному процессу, я увидел огонь в его глазах, и это действительно было так! Он отличный паренёк, хоть и лентяй. Ну ничего, я обязательно вытяну его из этой страшной паутины лени! Только бы он попал под моё крыло!

– Забирай, маразматик, – смеялась ему в ответ противная рыжая женщина в очках, которая сама была той ещё маразматичкой, а вместе с ней смеялись остальные. – Решил, небось, потешить своё самолюбие, взяв себе сына Ролгада, упокой Господь его бедную душу, а?

– Не самый лучший выбор, Брайан, – вдобавок отвечал ему, намного спокойнее рыжей бестии, Эдвин, вроде как приятель, а вроде и нет, одинакового с Брайаном возраста мужчина с крошечным подбородком. – Я не верю, что ты хочешь взять его из-за фамилии мистера Молди, но при этом не могу найти другой, более ясной причины. Огонь в глазах… очень странно. Подумай ещё, вот мой совет. Кстати, коллеги, мой выбор пал на Алекса, – хвастливо добавил он. – Очень способный, серия зачётов – идеальная, а какие манеры, какое воспитание! Глаз не оторвать!

– Эй, это я Алекса приметил! – возник третий доктор, шедший сзади коллектива, как тень, с довольно грубым голосом. – Настоящий образец, пример для подражания! Я с ним тоже разговаривал, и он, оказывается, тоже склонен ко мне, Эд!