Глава 2
А выход есть?

Однако рассказывать о своём феномене я Воронцову не собирался, надеясь разобраться с этим позднее. Пока же поделился своими мыслями о том, что, на мой взгляд, нам необходимо не ждать пока, как говорится, рак на горе свистнет, а предпринимать попытку вырваться прямо сейчас.

Тот внимательно меня выслушал и, похрустев костяшками пальцев, с сожалением в голосе прошептал:

– Ты полагаешь, я об этом не думал? Уж поверь, думал. Завтра немцы поутру пойдут в наступление, и мы останемся у них в глубоком тылу. Но что мы можем? Ты фактически слепой. А что я один могу сделать? Ну, застрелю немца на улице. Если повезёт, то двух или даже трёх. А дальше что? Плен? Ведь на выстрелы обязательно сбегутся, а их там видимо-невидимо. Поэтому либо застрелят, либо пленят. И то и то для нас равнозначно. И чем тогда мы с тобой сможем помочь нашим? Тем, что будем в лагере для военнопленных сидеть? Нет, это не выход. Нам идти в последний бой пока рано. Нужно хорошенько подумать, как нам отсюда выбраться живыми и ещё послужить нашей стране!

То, что мой коллега по несчастью мыслит здраво, меня порадовало, но всё же решил организовать ещё одну импровизированную проверку.

– Так уходите один. Я тут останусь. И будь что будет.

И, сказав это, я увидел, как вздрогнул, словно бы от удара, Воронцов.

Он повернулся ко мне и, поиграв скулами, сжав челюсть, сквозь зубы процедил:

– Это ты брось! Брось! Слышишь?! Я своих не бросаю! Я обещал тебя отправить в тыл и обещание своё намерен выполнить! Вместе будем выбираться! Понял?! Вместе! Как только сможешь открыть глаза, сразу и пойдём. А пока выкинь всё из головы и отдыхай – набирайся сил. Они тебе ещё понадобятся.

Обычные вроде бы слова, но как же радостно мне было их услышать! Они согрели душу и наполнили энергией всё тело. Да, ситуация у нас непростая. Да что там говорить – сложная и смертельно опасная ситуация. Но, зная, что рядом со мной находится верный боевой товарищ, который не дрогнет в сложную минуту, я верил, что мы сможем всё преодолеть и вырваться из этой ловушки.

Полностью удовлетворившись услышанным, проинформировал я коллегу по несчастью о том, что повязку я самостоятельно снял и что теперь вновь имею возможность видеть.

– Правда? А как глаза, болят? – попытался тот разглядеть мою голову.

– Терпимо, – ответил я, вновь удивившись тому факту, что прекрасно вижу в темноте.

А ведь действительно видел. И изумление что читалось в глазах лейтенанта госбезопасности, и его двухдневную щетину, и помятую гимнастёрку, и лежащую на полу винтовку «мосинку».

– Это очень хорошо. Теперь у нас появляется шанс, – обрадовался Воронцов. – Так значит, ты действительно видишь и не ослеп?

– Вполне, – коротко ответил я, не став рассказывать о том, что теперь не просто вижу, а могу по части ночного зрения составить конкуренцию сове или кошке.

– Раз так, то это другое дело. Теперь давай думать, как будем отсюда линять. Впрочем, тут и думать нечего. Нам нужно из подвала незаметно для противника выбраться на сторону, ведущую во двор. Переулками пробираться к краю города, там недалеко лесопосадка, а дальше лес начинается. Если сможем незаметно туда проскользнуть, то, считай, половину дела сделали. Вряд ли немцы в лесу сейчас есть. Впрочем, все, конечно, может быть. Но там уж как повезёт.

– Хороший план, – согласился я и, посмотрев на лежащую рядом с военным винтовку с примкнутым штыком, спросил: – Это нашего убитого часового? Сколько патронов есть?

– Пять, – ответил тот и, положив её на колени, добавил: – Я проверил.

– Это хорошо, – кивнул ему в очередной раз, забыв, что он ничего не видит, и стал с критической точки зрения рассуждать о предложении: – Товарищ лейтенант государственной безопасности, дело в том, что хотя ваш план и хорош, в нём есть существенное количество недостатков.

– Каких?

– Ну, например, вы совершенно упустили из вида тот факт, что городок полон немцев. А это значит, что, пробираясь через улицы и переулки, мы с огромной долей вероятности нарвёмся либо на патруль, либо на обычных солдат, которые вышли на улицу по своим делам, скажем, в туалет.

– Тогда что ты предлагаешь? Тут сидеть? И ждать, пока они пойдут в наступление? Так это ничего для нас не изменит. Эти уйдут, другие придут. Тем более что эту больницу немцы под своих раненых уже приспосабливают. Дальнее крыло вроде бы не пострадало, я слышал их речь через завал. Они там чего-то суетились. Знамо дело, своих раненых сюда свозить будут, медицинское оборудование-то кое-какое наверняка осталось. Вот и устроят в том крыле лечебницу. И обязательно прочешут местность до последнего чулана, немцы – они знаешь какие дотошные? Так что оставаться тут нельзя.

– Я этого и не предлагаю. Я предлагаю другое – не пробираться пешком, а захватить какой-нибудь транспорт и выбираться из города на нём.

Услышав моё крайне необычное предложение, Воронцов не смог вымолвить ни слова, а лишь открыл от изумления рот.

Я не стал спешить с деталями плана, давая ему время на осознание замысла моего дерзкого предложения.

Через пару секунд чекист вышел из ступора и прошептал:

– Ты с ума сошёл? Как мы с тобой вдвоём твой транспорт добудем? Там же немцы!

– Ясно, что не японцы, – хохотнул я и, решив больше не тянуть, рассказал детали плана.

А он, в общем-то, был прост: мы выбираемся из здания, нападаем на стоящую неподалёку машину и уезжаем.

– Да ты сумасшедший! Немцы же нас увидят! – крутя пальцем у виска, обалдевал тот.

– Ну и пусть видят.

– Но они начнут стрелять! И нас убьют!

– С чего бы? Я имею в виду – с чего бы им по нам начинать стрелять? Зачем им это? Город их. Любая машина, которая едет, автоматически считается тоже их. Ну а если уж остановят, то вы сами сказали, у нас есть пять патронов.

– Ишь какой боевой! Думаешь, так легко в человека стрелять?

– Думаю, что в человека стрелять – тяжело. А вот во врага – легко, – отрезал я.

Тот посопел, а потом раздражённо произнёс:

– Да нечего спорить! Всё равно не подходит твоя идея! Я водить не умею, так что, считай, наше дело – керосин.

– И совсем не керосин. Я умею водить. Я и поведу.

– Это где же ты научился?

– Думаю, что в ОСОАВИАХИМ.

– Вспомнил?

– Нет, – помотал я головой. – Вспомнил только, что водить умею. И как скорости переключать, знаю. А где я мог этому научиться? Только в Обществе содействия обороне, авиационному и химическому строительству. Вот и сказал.

– Правильно. И нормы ГТО сдавал.

– Готов к труду и обороне, – тут же расшифровал я и добавил: – Вспоминается наш комсомольский лозунг: «Каждому комсомольцу – военную специальность».

– Так оно и есть, – согласился Воронцов.

Он явно хотел было ещё что-то сказать, но устало опустил руки и надолго замолчал.

Вновь дал ему время подумать и после минуты тишины произнёс, подведя его к нужной мысли:

– Одним словом, машину я вести могу. Осталось только её добыть, но, как мы видим, с этим нам повезло. Грузовик стоит недалеко. А водитель ушёл. Лучше варианта не найти.

– Но почему не пешком-то? Ведь проще же на своих двоих! Зачем связываться с техникой?!

– А затем, что, посуди сам, пробираясь по кустам и дворам, мы с очень большой долей вероятности будем обнаружены и уничтожены, – как-то незаметно перешёл я на «ты». – Поэтому этот вариант выхода из города отпадает. Остаётся один – выбираться прямо сейчас, причём на виду у немцев. Выход из города с помощью автотранспорта – самый лучший вариант из всех возможных. Повторяю, они никогда и ни за что не подумают, что тут, среди их боевых порядков, на их же машине разъезжают красноармейцы.

– Хорошо, пусть так – не подумают. А если в машине ключей нет?

– Заведу, замкнув провода питания. Я вроде бы видел, что так машину заводили.

– Ты что, дома машины воровал?

– Да нет, говорю же: на занятиях по ГТО видел. Во всяком случае, мне так кажется.

– Кажется ему, – недовольно пробурчал Воронцов и сделал очередное предположение: – А что, если, когда мы будем угонять грузовик, нас заметят? Что тогда делать будем?

– Кто заметит? Вы же сказали, что водителя там нет.

– А если с улицы заметят?

– Мы аккуратно постараемся. Проберёмся в темноте, и всё. Тем более ночь на дворе и дождь. Кому охота на улицу пялиться в такую погоду?

– А если всё же заметят? – продолжил допрашивать тот.

Я вздохнул и, пожав плечами, дал ему не менее логичный и очевидный ответ:

– Тогда мы примем бой. И если судьба от нас отвернётся, то погибнем, забрав с собой как можно больше врагов!

Чекист хмыкнул и, покачав головой, прошептал:

– Ишь какой отважный!

Я не стал вступать в бесполезную полемику, а перевёл разговор в более актуальное русло.

– Так значит, у нас кроме винтовки с примкнутым штыком, ничего нет?

– Почему нет? Есть, – вздохнул коллега по несчастью и достал из кармана брюк револьвер, а из-за пояса нож-финку. – Револьвер и финка, подарок на память. Трофеи, которые мне подарил мой друг, командир, что прошёл всю гражданскую войну и работал в ЧК.

– Ясно, – кивнул я. – Тогда предлагаю револьвер и финку выдать во временное пользование мне.

– С какой целью?

– Ну так ведь именно я сяду за руль грузовика. С револьвером мне будет проще принять бой, если в этом возникнет необходимость. С винтовкой-то я точно управиться за баранкой не смогу. Кто её крутить-то будет, если стрелять понадобится? Поэтому пусть винтовка будет у вас. И вы прикрывать меня ею будете, в том числе и тогда, когда я в кабину полезу. Вы говорите, водитель ушёл в здание?

– Да, – кивнул лейтенант ГБ. – Минут пять назад.

– Вот и славно. Вот и пусть отдыхает. А нам пора.

– Что, сейчас?

– А чего ждать-то? Раньше начнём – раньше кончим, в смысле выберемся к своим, – сказал я и вопросительно посмотрел на Воронцова, опять забыв, что он ничего не видит в окружающей нас темноте.

Тот чуть помялся, а затем протянул мне револьвер и финку. Я взял в руки оружие, откинул дверцу барабана семизарядного револьвера, убедился, что патроны на месте, и положил его в один карман пижамы, а финку устроил в другой.

Воронцов хмыкнул, взял в руки винтовку и прошептал:

– Ну что, пошли, что ль, посмотрим, что на улице творится? Проведём, так сказать, рекогносцировку. А там видно будет.

Мысль была здравая, я поднялся и последовал за ним. Вскоре мы оказались в соседней комнате.

Обычное прямоугольное помещение со столом, валяющейся на полу лампой, грубой кушеткой, несколькими шкафами и парой колченогих стульев. Пробежал взглядом по стенам и отметил, что оконный проём одной из стен заложен мешками с песком и кирпичами. Подошёл ближе и убедился, что кладка положена без раствора. Вероятно, когда тут располагался госпиталь, окно по какой-то причине разбилось, и его просто заложили чем смогли.

В щель, что нашлась в кладке, посмотрел на улицу. Обзор был небольшим, но наблюдение показало, что на улице гитлеровцев нет. Перед полуподвальным помещением, в котором мы находились, густо росли деревья и кустарник. На дворе стоял поздний вечер. Луна скрылась за тучами, поэтому шансы выбраться незаметными через это окно на противоположную сторону у нас были достаточно велики. Посмотрев вправо от здания, что находилось напротив, обнаружил выглядывающий из-за кирпичной стены бампер и тент грузовика.

«Наверное, именно о нём и говорил лейтенант ГБ», – резонно предположил я и аккуратно вытащил один из кирпичей кладки.

Тут же раздался зловещий шёпот стоящего рядом и смотрящего на улицу в соседнюю щель Воронцова:

– Забабашкин, ты чего творишь? Немедленно прекрати шуметь!

– Не бойтесь, товарищ командир, я потихоньку, – ответил я, положив кирпич на пол.

– А что ты делаешь-то? – всё ещё не понимал тот, держась за стену, как за ориентир.

Пришлось рассказать.

– А как ты их разглядеть-то можешь? Или ты что, видишь в темноте? – удивился тот.

– Не очень отчётливо, но вижу, – соврал я. – Поэтому кое-что разглядеть могу. Это у меня с детства так зрение работает. Не раз выручало.

– Вот как. А я и смотрю, что по характеристике, пришедшей на тебя, все нормы ГТО сданы на «отлично». Характеризуют тебя именно как отличника боевой подготовки. Тебе в этом зрение помогало?

«Ого, прекрасная новость», – узнал я полезную информацию о себе, но решил тему не развивать, лишь добавив:

– В том числе.

– Молодец! – похвалил меня Воронцов и, тут же опомнившись, спросил: – Что, память вернулась?

– Совсем чуть-чуть – обрывки воспоминаний.

– Ага. Понятно. Ну, глядишь, со временем всё и вспомнишь, – сказал он и предложил: – Давай помогу. Только ты имей в виду, я тут почти как крот, слепой, так что не спеши! Аккуратно передавай мне кирпичи, и я их буду складывать у стенки. – И вновь напомнил: – Только не спеши! А то уроню, и немец, чего доброго, услышит! Где мне встать?

Отказываться от помощи не стал. Отвёл его на «рабочее место» и стал вытаскивать кирпичи, передавая ему, а тот аккуратно складывал их на пол в углу.

Через пару минут мы смогли разобрать приличную часть кладки, дойдя до мешков с песком, которые лежали в самом низу на подоконнике.

Мешки убирать мы не стали. Для того чтобы вылезти на улицу, проёма было вполне достаточно.

Я не спеша залез на подоконник и достал из кармана пижамы револьвер.

– Пошли?

– Забабашкин, если всё получится и мы угоним грузовик, ты помнишь, в какую сторону ехать? – спросил Воронцов.

– Вы же сами сказали, что туда, – показал направление. – Ориентир луна.

– Да, вроде бы там выезд из города, лес и река. А за рекой наши должны быть.

– Помню, – прошептал я, вылезая в проём. – Погнали наши городских.

Аккуратно высунулся из-за стенки ограждения полуподвала, замер и ещё раз, но уже более пристально, осмотрел улицу. На ней по-прежнему никого видно не было, из окон зданий напротив тоже никто не торчал. Грузовая машина, которую наметил целью, продолжала стоять на своём месте.

– Дождь пошёл опять, – констатировал я и, посмотрев на чёрное плачущее небо, добавил: – И я пошёл. Прикрывай.