Глава 1
В темноте

На этот раз пришёл в себя оттого, что меня кто-то толкал в плечо и шептал:

– Забабашкин. Забабашкин! Да очнись же! Ты жив?

– Вроде бы жив, – произнёс я, кашлянув и тряся головой, тем самым стараясь прогнать морок от ужасного сна, который привиделся: взрывы, крики, стоны.

– Да тише ты! Чего орёшь, как медведь, – тут же зашипели мне на ухо, и чья-то ладонь зажала мне рот: – Тише. Наверху немцы.

«О, кстати, и немцы ещё в том идиотском сне были», – согласился с шипящим я, а потом, ощутив, что лежу не на кровати, а на сыром, холодном, явно бетонном полу, отодвинув чужую руку, прохрипел: – Где я?

– В подвале больницы. Мы с тобой в подвал провалились, – прошептал немного знакомый голос.

– Э-э, – только и смог на это ответить я и аккуратно пошевелил конечностями.

На первый взгляд все органы работали, как им и полагается. Во всяком случае, руки и ноги гнулись – и то хлеб.

Облокотился на локти и сел. Спина немного побаливала, как, впрочем, и голова. Потрогал повязку и, поняв, что она в пыли и грязи, вспомнив про проведённую на глазах операцию и осознав, что при таком уходе до возможного нагноения и осложнения рукой подать, обеспокоенно поинтересовался: – Товарищ, а не подскажете, где мне найти медсестру и врача?

Собеседник хмыкнул и, сев рядом, прошептал:

– Сейчас нигде. Думаю, они успели эвакуироваться в Новск. А если нет, то либо убиты, либо в плену у немцев.

И тут я в который уже раз взорвался.

Однако ввиду того, что горло пересохло, голос мой был негромкий и сиплый:

– Да вы опять за своё, что ль?! От паники все тут голову потеряли?! Какие, к чёртовой бабушке, немцы?! О каких немцах мне всё время твердят с самого утра?! Что за немцы такие на больницы нападают?! Прошу высказывать свои мысли яснее!

– Да куда уж яснее, Забабашкин? Ты же не с Луны свалился. Сам же утверждал, давая показания, что с июля воюешь, – произнёс собеседник, и в его голосе я наконец узнал того самого военного, что меня сопровождал по лестнице к выходу.

– Товарищ лейтенант, это вы?

– Я, Забабашкин, я, – ответил тот.

Обрадовавшись, что рядом есть тот, кто хоть немного знаком и кто может хоть что-то знать, решил ковать железо, пока горячо.

– Товарищ лейтенант, где мы?

– Я же тебе пояснил: мы в подвале больницы.

– И как мы сюда попали?

– Снаряд разорвался под лестничным пролётом первого этажа. Перекрытия рухнули вниз. Упали мы с тобой, потеряв сознание. Я очнулся первым, огляделся, лежим мы под завалом кирпича, камня и балками, что с крыши упали. Повезло нам, очень повезло – нас не раздавило в лепёшку. Мне только ногу куском кладки прижало. Ну, кое-как освободился, ты без сознания, вокруг с десяток убитых. Хотел было позвать кого-нибудь на помощь, но вовремя опомнился, гусеницы услышал, лязгают. Окошко тут есть, через него глянул – ну и увидел, что в посёлок входят гитлеровцы. Что-либо предпринимать было опасно, поэтому решил до темноты укрыться в дальней части подвала, а уж ночью найти возможность и постараться выбраться из города. Пульс у тебя пощупал, живой. Взял тебя с собой, пролез в это техническое помещение, перетащил сюда тебя и завалил лаз кусками битого кирпича и хламом. И вот мы здесь.

– Зачем завалил? – ошарашенно произнёс я, уже прекрасно понимая, что происходит. – Ведь надо, наоборот, наружу выбираться.

«Очевидно, этого лейтенанта контузило или он сошёл с ума, уже не ведает, что творит. Одним словом, сбрендил».

Решил направить его на путь истинный, и аккуратно, чтобы не разозлить потерявшего разум военного, предложил:

– Товарищ, у меня есть интересное и очень разумное предложение. А давайте выберемся наружу, найдём телефон и вызовем сюда спецслужбы, в том числе и МЧС. Уверен, они всех немцев поймают и обезоружат.

– Вряд ли, Забабашкин, мы до телефона с тобой доберёмся. Я же тебе уже сказал: вокруг очень много гитлеровцев. Не знаю сколько, но, думаю, не меньше пехотной роты. Да ещё и танки. Точного числа тебе не назову, но я три штуки насчитал, когда они мимо нашего подвала проезжали. И ещё пару бронетранспортёров.

– Э-э, танки? Бронетранспортёры? – всё ещё не мог поверить в услышанное я и предположил: – Может быть, вы ошиблись и это трактора были? Ну, спецтехника, которая предназначена для разбора завалов?

– Нет. Ты что, думаешь, я танки от трактора не отличу? Я вообще-то командир, если ты забыл! Не первый день воюю и танки видел не раз. И наши, и немецкие. Так что танки это были, не сомневайся.

– Но что за танки?

– Да не рассмотрел я их особо. Но, по-моему, два Т-1 и один Т-2. И ещё французский, вроде бы трофейный, наверное, – ответил явно находящийся не в себе собеседник, а потом крякнул: – Хотя вряд ли тебе это что-то скажет. Ты повоевать-то толком и не успел. В первом же налёте ранение получил. Впрочем, – он тяжело вздохнул, – я тоже.

Голова у меня закружилась. Я понимал, к чему клонит свихнувшийся собеседник, но осознать разумом то, что нахожусь не в своём относительно спокойном времени, а на самой настоящей Великой Отечественной войне, о которой столько слышал, читал и смотрел фильмов, я принять не мог.

И хотя этот непонятный лейтенант явно сошёл с ума, не в моём положении было приводить его в ярость.

А потому, не став больше затрагивать тему немцев и танков, стараясь соблюдать спокойствие, нейтральным и даже безразличным голосом спросил:

– Так что мы будем делать дальше?

Спросил и обомлел, внезапно осознав, что говорю я не своим голосом. Не своим! А каким-то детским, что ли.

– Пока не знаю, – вздохнув, ответил лейтенант. И, вероятно, увидев, что я трогаю себя руками за горло, вложил мне в руку фляжку. – На. Сделай глоток. Только учти, воды больше нет. Я эту фляжку у нашего часового, что охранял госпиталь, взял. Она ему, – вновь тяжело вздохнул, – в общем, она ему больше не понадобится, а нам пригодится.

Голос его звучал так горько, что я даже спрашивать не стал, ибо такой тон подразумевал, что боец погиб.

Да и некогда мне было сейчас думать о других, я буквально пытался найти себя. А именно – ощупывал своё тело и с каждой секундой, с каждым мгновением понимал, что данное тело со стопроцентной вероятностью, абсолютно, совершенно точно не моё.

Да, я в нём находился. Оно, по сути, сейчас являлось моим и мной. Но это сейчас, а совсем недавно я ведь жил в другом теле и именно то тело считал своим.

«С ума сойти!»

В голове мелькал миллион мыслей и вопросов, главными из которых были всего два: где я, в смысле – где моё тело? И почему сейчас нахожусь в теле чужом?! Причём в теле довольно молодого человека – если и не совсем ребёнка, то юноши.

Об этом говорило множество фактов: и отсутствие давно уже оформившегося животика, и морщин не было, и более мягкая кожа, и пушок вместо привычной щетины, и размер конечностей.

«Это я в безусого юнца, что ль, вселился?! – ошалело подумал я и неожиданно испугался: – А вдруг в девицу?»

Последняя мысль повергла в самый настоящий шок.

Быстрыми и незаметными движениями ощупал себя, чуть согнувшись, будто бы хотел откашляться, и, отметив, что я мужик, облегчённо откинулся спиной на холодную кирпичную стену.

«Чёрт возьми, как бы я хотел сейчас иметь возможность видеть, чтобы хоть точно понять, в кого именно меня занесло».

Мысли бушевали в голове, но сейчас исполнить своё желание я не мог. И дело тут было не только в том, что я сидел в подвале, и рядом вряд ли могло найтись зеркало, а в том, что мне нельзя снимать повязку ещё шесть дней.

Врачи предупредили, что дневной свет крайне негативно будет влиять на сетчатку глаз, так что мне необходимо весь положенный срок не смотреть и всегда ходить с замотанными глазами. Да и после того, как снимут эту самую повязку, надлежало не менее года носить очки с затемнёнными стёклами. Так что в этом отношении разобраться как со своим новым телом, так и вообще в ситуации, именно сейчас я, к сожалению, не мог. Зато мог другое.

– Товарищ лейтенант, извините, у меня к вам вопрос: не подскажете, какой сейчас год?

– Забабашкин, если ты обращаешься по званию, то должен задавать вопрос, как полагается по уставу. Помнишь форму обращения? – ехидно прошептал тот.

– Разрешите обратиться? – понял я его.

Было совершенно ясно, что лейтенанту совершенно не нужно, чтобы я обращался к нему в этой обстановке именно согласно уставу. Очевидно, он тоже очень нервничал, не зная, как нам выйти из данной непростой ситуации. Нервничал и старался за разговором скоротать время, вероятно, обдумывая варианты, которые мы сможем предпринять, чтобы вырваться из западни.

– Разрешаю, – хмыкнул тот и продолжил: – Только я не лейтенант, а лейтенант государственной безопасности. Как ты понимаешь, это две большие разницы.

– Понимаю.

– Вот и хорошо. Что же касается твоего вопроса, то я вижу, Алексей, что ты получил контузию. Скорее всего, при падении ушибся головой. Голова болит? Кровь из ушей и носа не идёт? А то тут в темноте плохо видно – не вижу, есть кровь или нет.

С этими словами он стал ощупывать мою голову.

– Крови нет. А голова немного кружится, – отодвинул я его руку.

– Вот ещё беда, – буркнул коллега по несчастью и на пару секунд замолчал. А потом, будто бы вспомнив, о чём сейчас я его спрашивал, произнёс: – Сейчас 10 августа 1941 года. Где находимся, помнишь?

– Э-э, не совсем, – прошептал я, стараясь осознать и принять полученную информацию, которая была просто шокирующей.

– Посёлок городского типа Троекуровск. Сюда мы с тобой попали позавчера. Наша полуторка угодила под бомбёжку, водитель погиб. Ну а мы с тобой получили ранения, меня в бок зацепило, хорошо, что по касательной, а тебе в глаза земля от взрыва бомбы попала. Врачи сказали, что тебе очень повезло. Осколков не обнаружили. Глаза не пострадали. Промыли и почистили тебе их. Сказали, через неделю будешь как новенький.

Я молчал, пытаясь переварить информацию. Получалось, что я переместился в человека, который тоже занимался лечением своего зрения. Почему именно в него мне удалось переместиться, я, разумеется, не знал. Возможно, что это просто случайность. Да и не особо важно, как именно и почему я переместился в другое время и в другое тело. Важно, что переместился и теперь живу, мне приходится жить именно здесь. А раз так, то необходимо принять тот факт, что нахожусь не в своём 2024 году, а в 1941. Да ещё и на войне!

Ситуация была крайне серьёзная, сам факт перемещения очень удивлял, но мерк перед тем, что буквально за стеной находится ужасный враг, который за четыре года уничтожит более двадцати семи миллионов советских граждан. И враг этот находится рядом, в форме, с оружием, боекомплектом, с танками и самолётами. А я слепой и безоружный. Просто жесть! Судьба раздала карты, совершенно не считаясь с честностью, но иного варианта, как принять свою новую судьбу, у меня попросту нет.