Моё предложение повисло в воздухе. Воронцов чуть подумал, убрал бинокль и, по привычке почесав подбородок, сказал:

– Хорошая идея, Лёшка. – Перевёл взгляд на красноармейцев и принял решение: – Садовский, давай ты. Мухой мчишь в город и доложишь лично комдиву Неверовскому, что мы наблюдаем продвижение пехотного взвода немцев, которые незаметно, ползком, пытаются подобраться к северной части наших окопов. Лично комдиву! Из уст в уста! Понял?

– Да! – ответил тот с готовностью.

Так как больше никаких приказаний не было, Садовский собрался выполнять приказ. Но в последний момент я его остановил, потому что в голову мне пришла новая мысль.

– Подождите. Товарищ командир, вам, наверное, лучше поехать вместе с красноармейцем.

– Зачем это ещё? – не понял тот.

– Так вас и в штаб пустят без проблем, и донесение проверять не нужно будет. Одно дело – слова простого бойца, а другое дело – слова лейтенанта государственной безопасности.

Звание товарища чекиста я постоянно был вынужден выговаривать именно полностью, как бы длинно оно ни звучало. Воронцов служил в серьёзном ведомстве. И если бы я сказал просто «лейтенант», то это бы совершенно не соответствовало его настоящему званию. Дело в том, что в органах госбезопасности свои табели о рангах, и звание лейтенант госбезопасности приравнивалось к воинскому званию капитан.

И вот этот капитан, внимательно выслушав меня, с моими логичными доводами в общем-то согласился. Однако помнил он и о приказе, который мы получили. А потому покидать позицию не спешил.

И мне необходимо переубедить его, ибо я был уверен, что сейчас, когда все взвинчены в ожидании наступления, когда наше командование боится трусости, самовольного оставления позиций, саботажа и дезинформации, убедить командиров поверить сбежавшему с задания красноармейцу будет непросто. Да и долго будет идти информация. Пока Садовского остановят, пока задержат (ибо не могут не задержать), пока доложат командиру, пока тот доложит в штаб, пока те примут решение и захотят проверить полученную информацию, утечёт очень много драгоценного времени.

Всё это я высказал чекисту, а затем, чтобы мои слова звучали более убедительно, решил напомнить, что первую скрипку в данном оркестре всё же должен буду играть я. И что с позиций никуда отлучаться не собираюсь.

В конце же своей речи, показав на наручные часы, что были надеты на руке у чекиста, подвёл итог:

– Мы теряем время, товарищ лейтенант госбезопасности. Если противник захватит наши окопы, то остановим мы танки или нет, уже будет не так важно – нас всех убьют. Поэтому давайте действовать согласно сложившейся обстановке, которая поменялась не в нашу пользу. Сейчас важно донести до командования полученную информацию. Быстро и без проблем это сделать можете только вы. А пока вы думаете и сомневаетесь, немцы в наши окопы уже вскоре точно залезут. Больше нельзя медлить ни секунды! Выкиньте всё из головы и езжайте на доклад. Быстрее уедете – быстрее вернётесь. Сейчас самое важное – это предупредить штаб!

Воронцов от моих слов поморщился. Было видно, что он прекрасно понимает сложность ситуации. С одной стороны, у него есть приказ оставаться здесь. А с другой – внезапно напавшие немцы могут свести все планы на нет.

В конце концов, чекист, в очередной раз посмотрев в бинокль в сторону Троекуровска и не увидев там техники врага, принял решение:

– Ладно. Твоя правда, Забабашкин. Пока основного наступления нет, мы быстро обернёмся. Садовский, двигай за мной.

– Подождите! А я?! Я тоже хочу! – неожиданно начал паниковать Зорькин, который последние несколько минут молчал.

– Ты? – удивился Воронцов. И напомнил: – Ты же не водишь мотоцикл. Сам говорил.

– Я обманул. Вожу! Знаете, как хорошо вожу?! Очень хорошо! Вмиг домчим!

Было прекрасно видно, что боец врёт и просто хочет под этим предлогом покинуть позицию. И видно это было не только мне, но и чекисту.

Тот состроил злобную гримасу на лице и прорычал:

– Отставить, я сказал! Садовский поведёт! Ты здесь! Вторым номером у Забабахи! Понял меня?!

– Но я… но я тоже могу!

– А я тебе последний раз сказал: нет! Ты остаёшься здесь с Забабашкиным. И делаешь всё от тебя зависящее, чтобы, если будет необходимо, ему помочь! Это приказ! А за его невыполнение в боевой обстановке сам знаешь, что будет! Приказ понятен?

– Д-да, – чуть заикаясь, промямлил поникший Зорькин.

Воронцов, видя, что боец находится в нервном состоянии, не стал его ещё больше кошмарить и даже постарался немного подбодрить:

– Да не бойся ты. Оглянуться не успеешь, а мы уже вернёмся. Тут расстояние для мотоцикла маленькое. Туда пару километров и обратно столько же. Быстро обернёмся. Считай, что через пять минут уже здесь будем. Вы и соскучиться не успеете.

– Ага, – кивком подтвердил явно повеселевший Садовский и поторопил: – Ну, командир, поехали, что ль?

Воронцов вновь глянул в сторону немцев, потом посмотрел в сторону позиций наших войск, вновь убедился, что защитники не видят приближающегося противника, резко развернулся на сто восемьдесят градусов и, глядя в пустоту, сказав: «Мы скоро! Держитесь!» – пополз на противоположную сторону лесопосадки, в направлении места, где были замаскированы два мотоцикла, предназначенные для отхода с позиции.

Через несколько секунд раздался звук заведённого мотора, а затем он стал удаляться.

Зорькин, тяжело и отрывисто дыша, стиснул зубы, посмотрел в ту сторону, опустился в окоп, сел на ящик из-под снарядов, что остался после минирования, обхватил голову руками и взвыл, словно бы от бессильной злобы.

«Чёрт… Во страх припёр человека. Его бы, по-хорошему, отпустить вместе с ними в город и забыть о его малодушии. Видно же, что очень боится и полностью деморализован. Ну какой из него сейчас боец? – риторически спросил я себя и тут же отмахнулся от своей демократичности, задав актуальный вопрос: – А если его не будет у меня в помощниках и в этот момент немцы начнут атаковать мою позицию, то кто мне будет патроны заряжать?»

Ответа на этот вопрос не было, а потому оставалось надеяться, что Зорькин всё же придёт в себя и в трудную минуту не подведёт.

В общем, не стал я ничего говорить сломленному бойцу, а, тяжело вздохнув и ещё раз посочувствовав, отвернулся и посмотрел в сторону Троекуровска. Город продолжал выглядеть «мёртвым». Ни одной живой души на улицах видно не было. Во всяком случае, при беглом осмотре я ничего необычного не заметил. С одной стороны, вроде бы всё логично – немцы готовились к наступлению в тайне для безопасности от снайперского огня. Но вот, с другой стороны, я был уверен, что где-то должны прятаться наблюдатели. Не могло быть так, что никто из города за нашими позициями не наблюдает.

Сейчас уже стало очевидным, что немецкое наступление началось. Да, оно шло не совсем обычным темпом, но шло. Взвод врага, который по штату вроде бы должен был насчитывать сорок семь человек, неумолимо полз вперёд. То, что я насчитал около сорока человек, ничего не значило. Вполне возможно, что их больше. Они постоянно перемещались и маскировались, удачно используя складки местности.

Посмотрел в их сторону, убедился, что они всё ещё ползут, и вновь перевёл взгляд на занятый противником город.

Мне совершенно не верилось, что за движением пехотинцев никто не наблюдает. Очевидно же, что их вышестоящие командиры, те, кто непосредственно руководит данной операцией, должны получать информацию с поля боя.

«А это значит, что должен быть наблюдательный пункт, откуда бы им хорошо видно то, что происходит сейчас и будет происходить в дальнейшем, когда начнётся основная фаза наступления», – сделал логичный вывод я и сфокусировал зрение на зданиях, что располагались на окраине Троекуровска.

В основном это оказались одноэтажные или двухэтажные кирпичные дома. Но нашлись и трёхэтажные и даже пятиэтажные строения, которых, к слову сказать, было не так много. Практически во всех зданиях отсутствовали стёкла и выбиты оконные рамы. И хотя серьёзных боёв в городе не происходило, тем не менее бомбардировка с воздуха и артиллерийские обстрелы по нему велись, и именно этим объяснялось наличие множества повреждений.

Поочерёдно максимально фокусируя зрение на каждом объекте, я не спеша изучал один дом за другим.

И вскоре это ожидаемо принесло свои плоды. Наблюдатель противника был мной обнаружен. Точнее сказать, не сам наблюдатель, а то место, откуда велось наблюдение. Чердак под крышей длинного трёхэтажного жилого дома, стоящего на окраине города, оказался очень удобным местом, с него хорошо просматривалась вся окрестность. В торцевой стене дома зияла дыра, вполне возможно, специально пробитая, а не являвшаяся следствием применения снарядов и бомб. Именно в этой дыре располагались и наблюдатель, и прибор, через который наблюдение и велось.

Первым моим желанием было немедленно уничтожить если не наблюдателя, то саму стереотрубу – оптический прибор, состоящий из двух перископов. Такие перископы, как правило, использовали для наблюдения из окопа. Ведь благодаря конструкции наблюдатель может вести слежение, оставаясь в зоне недосягаемости для стрелков противника. Вот именно такой перископ сейчас и решил использовать противник, очевидно не забывая о наших снайперах.

Всем хорошо известно, что если командование теряет управление войсками или уже не может контролировать их в реальном времени, то такое управление является неэффективным. А раз так, раз командование не успевает вовремя реагировать на постоянно меняющуюся оперативную обстановку на поле боя, то значит, эффективность боевых действий существенно падает. Следовательно, по-хорошему, наблюдателя или же хотя бы стереотрубу необходимо как можно скорее уничтожить. Но вот только вновь возникал всё тот же постоянно витающий в воздухе вопрос: «А имею ли я право подвергать демаскировке свою позицию?»

И хотя командира под рукой не было, ответ, на мой взгляд, на этот вопрос должен быть однозначным: «Нет! Не имею я права на это!»

Да и ранее, в штабе, я получил чёткий приказ комдива: «До появления танков активности не проявлять и свою позицию не раскрывать».

Ну а приказы надо выполнять, тем более что они логичные и правильные. Поэтому решил просто наблюдать и ждать, пока Воронцов с Садовским вернутся с новыми указаниями. Быстро окинул взглядом ползущих вражеских солдат и, увидев, что те без изменения направления перемещаются всё в ту же сторону, то есть к нашим передовым траншеям, решил сосредоточить своё внимание на наблюдателе.

И когда я на него посмотрел, сразу же сфокусировав зрение, то от испуга аж упал в свой окоп, от неожиданности поправив каску.

Это не ускользнуло от глаз Зорькина.

– Ч-что? Что там?! – отняв руки от своей головы, забеспокоился напарник.

– Э-э, ничего! Всё нормально. Отдыхай, – ответил я, не став его тревожить, и аккуратно высунулся, вновь посмотрев на наблюдателя.

Ну а тот, как и прежде, смотрел не то чтобы на меня, но, можно сказать, в нашу сторону.

«Чегой-то он?» – удивился я, не веря, что противник мог нас заметить.

Наша позиция была достаточно неплохо замаскирована. Военная форма тоже имела привязанные к гимнастёркам растительность и ветки. Снайперы же, что прикрывали фланги моей позиции, вообще одеты в десантную камуфлированную форму. К тому же снайперские пары являлись профессиональными военнослужащими, и в том, что их могут заметить с такого расстояния, я очень сомневался. Сейчас середина двадцатого века и оптика ещё не достигла таких высот, каких она достигнет через восемьдесят три года. А потому лично у меня абсолютно не было сомнений в том, что противник наши позиции с такого расстояния не мог заметить.

«Тогда чего ему надо в моей лесопосадке? А?» – продолжал не понимать я.

А когда понял, то не успел осмыслить до конца, потому что в этот момент услышал сдавленный крик. Кто-то громко закричал, словно от боли. Через мгновение раздался ещё один вопль. В небо с карканьем взлетели несколько потревоженных ворон и стали кружить над деревьями.

Я повернул голову, определив направление звуков. Кричали явно со стороны передовой позиции наших снайперов, что располагалась на западной части лесопосадки.

И в этот момент я понял, что враг обеспечивал себе фланги для наступления не только с той дальней, северной части дороги, но и с южной, то есть с нашей стороны.

– Что там происходит?! – широко распахнул глаза напарник.

Но я ему ответил не сразу, потому что на секунду завис, осознав, какую ошибку допустил, когда, впервые заметив группу противника, не предупредил наших снайперов, что занимали передовые позиции.

«А надо было бы сделать это в первую очередь!» – вновь и вновь проносилось в голове.

Но сейчас уже сделать ничего нельзя. Как нельзя и бездействовать. Обстановка вокруг резко поменялась. И вместе с ней мне необходимо было менять алгоритм своих действий. Вмиг стало ясно, что вражеская пехота, скорее всего через стоящий позади нас лес, незаметно проникла в расположение нашего засадного отряда.

– Зорькин! К бою! – тут же скомандовал я, отворачиваясь от дороги и фокусируя взгляд на западной части лесополосы, которая, как я сразу же отметил, уже вовсю кишела противником.

Ну а на дорогу тем временем начали выходить колонны вражеских танков.