Посвящается Элли

First published in Great Britain in 2009 by Hodder & Stoughton

An Hachette UK company

Max Pemberton

WHERE DOES IT HURT?

WHAT THE JUNIOR DOCTOR DID NEXT

Перевод с английского

Ирины Голыбиной

<Фото автора на обложке>

© Max Pemberton 2009

© И. Д. Голыбина, перевод, 2020

©…, фото на обложке

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2020

Глава 1

Этот парень только что в меня плюнул. Понадобилось пару мгновений, чтобы я это осознал. Нет, точно, он в меня плюнул. Плевок попал на тротуар – вот он, блестит в паре сантиметров от моей ноги. Я не сразу сообразил, как реагировать. Раньше в меня никто не плевал. И никто не пришел на помощь, потому что я не в больнице, а мужчина, который в меня плюнул, не пациент, а просто случайный прохожий. Я на него даже не смотрел, не говоря уже о том, чтобы сделать что-то, что спровоцировало агрессию. Наконец, я решил состроить возмущенную мину добропорядочного члена общества. Да, он осознал свою ошибку. Но оборачиваться не стал. Черт!

Я повернулся к мужчине, сидящему рядом.

– Да вы не беспокойтесь, – сказал он, – они всегда так делают.

Он отхлебывал суп из пластикового стаканчика.

– Но… но… – начал я, не в силах подобрать слова, чтобы выразить свое негодование.

Сидя там, на асфальте, я понимал, что парень, который в меня плюнул, поступил так, потому что не знал, кто я есть. Он не понял, что я доктор и примостился на тротуаре, пытаясь убедить пациента с гангреной ноги поехать со мной в госпиталь. Жестокая правда заключалась в том, что он плевал в бездомного. Выходит, я так быстро вписался в уличную жизнь?

Я окинул себя взглядом: застиранная футболка, джинсы, грязные кеды и рюкзак на коленях. Отнюдь не Джордж Клуни, скорее, Ворзель Гаммидж. Пожалуй, напрасно я не надел галстук.

Мужчина, сидевший рядом со мной, теперь выискивал вшей у себя подмышкой. От него дурно пахло. Я собрался было ему об этом сообщить, но передумал: один раз в меня уже плевали. Нет, решил я, пока прохожие равнодушно перешагивали через нас, так быть не должно. Не для того я целый год отпахал интерном, планктоном в больничной пищевой цепочке, чтобы сидеть на холодной мостовой и сносить плевки. Двенадцать месяцев я копался во всех ходах и отверстиях человеческих тел и считал, что ниже падать уже некуда. О чем я думал, когда соглашался на эту работу? Я вспоминал сегодняшнее утро, утро моего первого рабочего дня на новом месте. Все начиналось так хорошо…

Утро выдалось солнечным и ясным. Мои соседки, Руби и Флора, тоже выходили на новые места работы. Мы сидели и ели теплые круассаны, намазав их маслом, а солнце струило свои лучи в окно, освещая страницы утренних газет, которые мы неторопливо листали. Флора приготовила целый кофейник ароматного кофе, и мы со вкусом его попивали, рассевшись вокруг кухонного стола.

Мы были счастливы сознанием того, что год интернатуры остался позади и теперь можно начать настоящую карьеру в самостоятельно выбранной специальности. Конечно, в иерархии мы оставались младшими, но уже немного старшими младшими. Мы больше не были планктоном – скорее, простыми одноклеточными организмами, на которые тоже можно кричать, но уже непостоянно, как раньше. Предвкушение первого рабочего дня наполняло радостью. Мы пожелали друг другу удачи и отправились по своим новым работам, насвистывая на ходу.

Ладно, все было совсем не так, признаю. Утро пронеслось как в тумане. Помню, я проснулся от панических криков, когда Флора и Руби поняли, что обе проспали.

– Ты же обещала меня разбудить! – вопила Руби, пытаясь одновременно чистить зубы и расчесывать волосы.

– Ничего подобного! Ты обещала разбудить меня! – орала в ответ Флора, споткнувшаяся о гладильную доску в процессе напяливания колготок.

Я приоткрыл один глаз и посмотрел на часы: 15 минут до начала работы. О нет! Через 10 минут я уже выскакивал в дверь, успев принять душ, одеться и выкурить сигаретку. Если интернатура меня чему и научила, так это собираться со скоростью молнии, чтобы оставалось время на быстрый перекур.

Я бросился к станции, вклинился в толпу пассажиров, дожидавшихся поезда на платформе, и только тут начал постепенно просыпаться. Еще один ценный навык интерна, гораздо более полезный, чем уметь спасать людям жизнь, – делать все, что от тебя требуется, практически во сне и выглядеть при этом вполне себе бодро. Поезд въехал под крышу, и толпа бросилась к дверям. Стоя на пятачке площадью не больше пары сантиметров, который мне удалось отвоевать, я смог, наконец, спокойно подумать о работе, которой собирался заняться, и немного оправиться от похмелья.

Естественно, вчера мы собирались лечь пораньше. Но, пережив год тяжких мучений, решили-таки это отметить – с фейерверком. И боже, теперь этот фейерверк полыхал у меня в голове! Во рту пересохло, каждый толчок состава отзывался новым приступом головной боли.

Ладно. Надо сосредоточиться. Включить режим «доктор».

Я и сам толком не знал, почему согласился на эту работу. Думается, отчасти из банального любопытства, ну и да, потому что она позволяла сбежать из больницы с мигающими лампами дневного света, от менеджеров с их диаграммами и злобных консультантов. Однако в первую очередь мне хотелось ответов. Город усыпан обломками разбитых человеческих жизней. Они попадаются нам у дверей магазинов, спят на парковых скамьях. Мы видим использованные иглы в водосточных желобах и пустые пивные банки, плавающие в канале. Мы живем рядом, но не пересекаемся между собой, и только начав работать врачом, я столкнулся с пациентами из разных социальных слоев, в том числе с самого дна.

Собственно, поскольку болезни и бедность идут рука об руку, мы встречались с ними весьма часто. В свой первый год, принимая в отделении скорой помощи бездомных, алкоголиков и наркоманов, подлатывая их и отпуская на все четыре стороны, я постоянно спрашивал себя, что я делаю. Действительно ли я им помогаю, а если нет, то как им можно помочь? Я поражался страшным откровениям, которыми они делились со мной, пытаясь понять, почему траектория их жизней так отличается от моей и почему одни люди как-то справляются, а другие – нет. Мне хотелось знать реальные истории бедолаг, которых мы перешагиваем по дороге на работу, которые выпрашивают у нас деньги и пугают нас поздними вечерами. К примеру, в какой момент человек совершает выбор, который в результате делает его героиновым наркоманом?

– Ой, ты такой странный, – заявила Руби, когда я впервые рассказал ей о будущей работе. – Почему ты не можешь быть как все и найти нормальное место, где надо лечить нормальных людей?

Мы стояли с ней в отделении скорой помощи, и как раз в этот момент в двери вошел человек с сиденьем от унитаза, торчавшим из головы.

– Ну, ты понял, что я имею в виду. Преимущественно нормальных, – поправилась она, глядя, как мужчина пытается без очереди проникнуть в кабинет. – Никто не работает с проститутками и наркоманами по собственной воле. Ты что, ничему не научился в медицинском колледже? Наш Священный Грааль – это пожилые дамы, которые в благодарность дарят врачам шоколад.

Со стороны Руби это прозвучало немного лицемерно. Сама она собиралась работать в травматологии и ортопедии. Нормального человека одно название должно было отпугнуть. В ее обязанности входило бежать туда, откуда все остальные, если пребывали в здравом уме, старались скорее смыться.

Флора отреагировала чуть более благосклонно.

– Ну, я думаю, это интересная область и должность стоящая, – сказала она, – но если тебе будут дарить конфеты, не ешь. Там может оказаться героин. Так делают, чтобы подсадить человека на наркоту. Мне мама рассказала.

Я не стал сообщать Флоре – в основном потому, что у нее зазвонил пейджер и ей пришлось бежать копаться у пациента в заднице, а не из нежелания критиковать ее маму, – что именно поэтому и выбрал такую работу. У всех, от обывателей, занятых в своих коттеджах просмотром «Жителей Ист-Энда», до политиков, ломающих копья в Палате общин, имеется мнение относительно наркоманов и бездомных. Кто-то считает, что они заслуживают сочувствия, кто-то, что им надо дать пинка под зад. Должен признаться, сам я не знал, что о них думать, и поэтому решил, что это отличный способ разобраться. А исследовать всю глубину человеческого падения невозможно, не замочив ног в мутных водах. Мне хотелось сменить ракурс, посмотреть на ситуацию по-другому, оценить все свежим взором. А может, Руби была права, и я просто сошел с ума. Наверное, я стал живым доказательством того, что невозможно питаться исключительно едой с круглосуточных заправок и сохранить после этого здравый рассудок.

Мои мысли продолжали лететь вперед, пока поезд подходил к станции. Учась на медицинском факультете, я одновременно получил ученую степень по антропологии. Меня завораживал тот факт, что наше общество – не одна гомогенная группа: оно состоит из бессчетных подгрупп, члены которых плавно перемещаются между ними. Здесь, в одном со мной вагоне, ехали люди из разных социальных слоев, с разными представлениями о мире, но существующие в одной культуре; при этом у двух человек, стоящих бок о бок, могло не быть практически ничего общего. Можно, конечно, изучать далекие страны и жизнь их коренного населения, но и в нашем обществе есть масса разных культур, представители которых контактируют между собой, создавая тем самым разветвленную сеть. Люди, с которыми мне предстояло работать, являлись частью этого общества, и я хотел составить представление об их мире, стать антропологом в своем собственном городе. Виновато ли общество в их падении или же они виноваты в общем падении нравов?

К вящему ужасу друзей и родных я выбрал работу в проекте по взаимодействию с бездомными и в клинике для наркозависимых. «Проект», «клиника» – звучит впечатляюще, правда? На самом деле мне предстояло работать с отбросами общества, отщепенцами: наркоманами, проститутками, мальчиками по вызову, сутенерами, бомжами, пьяницами, уличными мошенниками и ворами. Весь следующий год я буду их лечить. Правила таковы: сами они ко мне не придут, так что мне надо идти к ним. Да и вообще, раз я решил составить представление об их мире, то должен в него погрузиться.

Собственно, далеко ходить мне не придется: они в городе, прямо у нас под носом. Вроде бы они живут на границе цивилизации, но при этом – в самом ее центре: на больших проспектах и в уютных городских парках. Они повсюду, только приглядись.

Поезд рывком остановился, вернув меня к реальности. Двери распахнулись, толпа повалила наружу, и я вместе со всеми вышел на платформу.

Я шагал к выходу в лучах утреннего солнца, плотно окруженный людьми, обтекающими меня со всех сторон, словно косяк рыб. Они толкались и пробивались вперед, таща свои портфели и сжимая в руках стаканы с латте, целеустремленные и равнодушные ко всему вокруг. Я отступил в сторону от дверей, чтобы не столкнуться с одним из них, и пару минут копался в карманах в поисках кое-как нацарапанной карты. Часы показывали 9:30; я уже опаздывал. Но у дверей я был не один.

– Есть монетка, приятель? – сказал мужчина, сидевший на полу.

Я замер, поглядел на него и покачал головой. Он молча смотрел на меня, пока не поймал взгляд следующего прохожего, к которому обратился с теми же словами.

Я вышел на улицу, прокладывая себе путь в потоке людей, торопившихся на работу. По мере удаления от станции поток редел, потом совсем растаял, и вот уже я шел по тротуару один. Минут через пять магазины стали беднее; возле дверей валялись мусорные мешки, которые никто не вывозил, и их содержимое рассыпалось наружу. Краска с домов лупилась, разруха становилась все заметнее, везде сквозила заброшенность. Рекламы больше не горели призывно, заманивая обеспеченных горожан; здесь предлагались звонки в Африку по сниженным ценам, подержанные компьютеры и дешевая одежда. На последних двух лавчонках вообще не было никаких отличительных знаков, только закопченные окна, пестреющие постерами и граффити.

Я еще раз сверился с картой: совершенно точно я заблудился. Дальше по улице высились панельные корпуса социального жилья, серые и отталкивающие. Я развернулся и пошел назад. Двое мужчин, неподвижно стоявших на другой стороне улицы, наблюдали за мной. Мне стало немного не по себе. Прошу, не надо обкрадывать меня еще до того, как я начну работать. Дайте хотя бы выпить чашку чая. Они как будто о чем-то договорились, хоть и без слов: один поглядел на другого и кивнул, а потом пошел через дорогу. Приблизившись, он бросил на меня косой взгляд и прошептал, почти прошипел:

– Коричневый или белый?

К моменту, когда я расслышал, он был в нескольких шагах позади меня. Я остановился и оглянулся.

– Извините?

Я не понял, что он спрашивает. Он замедлил шаг, но не развернулся, просто снова перешел улицу и возвратился на прежнее место, рядом со вторым. Они постояли еще пару мгновений, с подозрением глядя на меня, а потом разошлись в разных направлениях. Когда я снова поглядел в их сторону, там никого не было. Я решил, что должен как можно быстрее найти свой офис.

Я начал считать номера домов. Между 267 и 269 нашлась неприметная дверь без номера и таблички. Слева торчал интерком с бумажкой, подписанной от руки: «Проект Феникс». Его-то я и искал. Нажав на звонок, услышал щелчок отпираемого замка. Я зашел внутрь, и дверь за спиной захлопнулась. Я оказался перед еще одной дверью с интеркомом. Потянулся было к кнопке, но она распахнулась сама.

– Вы новый врач? – спросила женщина, таща мимо меня велосипед.

Я кивнул и открыл рот, чтобы представиться.

– Отлично. Идемте со мной. У нас сегодня масса дел, – продолжила она, не давая мне шанса ответить.

У нее были бусы на шее и длинные распущенные волосы. Наверняка она делала тату хной и ела органический салат.

– Я Линн. Для начала вам придется снять это, – сказала она, взглянув на мой галстук.

– А что не так? – спросил я.

Она ничего не ответила, даже не посмотрела на меня, пропихивая велосипед в двери и выкатывая на улицу.

– Нам надо поехать в приют, осмотреть одного мужчину. У вас стетоскоп с собой? У нас тут его нет. А велосипед есть? Тогда поедете на автобусе. Адрес я вам написала. Увидимся на месте, хорошо?

И прежде чем я успел произнести хоть слово, она укатила прочь. Я перешел дорогу и уселся на автобусной остановке, думая о том, что могу еще успеть на обратный поезд и подыскать место семейного врача в тихом пригороде.

Считается, что медицина – это ответы на вопросы. Она подразумевает, что, следуя определенным теориям и процедурам, даже сложный комплекс симптомов можно объяснить и понять. Наш организм представляет собой машину, и ее можно починить, если знать как. Но это в теории. В реальности же все, конечно, немного по-другому. Доктора, хотя некоторые из них и считают себя всеведущими, не знают всего на свете. Медицинская модель небезупречна. Собственно, чем больше вы в нее вникаете, тем острее понимаете, что вам известно очень мало. Однако люди все равно убеждены: случись что, доктор всегда поможет. Вот почему, встретившись с Линн по адресу, который она мне дала, я стоял сейчас перед входом в старинный викторианский работный дом в окружении разношерстных персонажей с виду прямо из романов Диккенса.

– Вы врач? – спросил один из них.

Я заколебался. Он что, собирается показать мне вросший ноготь? Судя по всему, ведь обуви на нем нет.

– Хм… да, врач, – осторожно ответил я.

– Меня отправили вас встретить. Входите вот сюда, – сказал он слегка угрожающе, приглашая нас с Линн следовать за собой. Остальные бродяги на почтительной дистанции двинулись за нами.

Линн, похоже, всех их отлично знала.

– Это… – начала она представлять меня кому-то без ног и с дырой вместо левого глаза, сидящему на самодельном скейтборде.

– Простите, как вы сказали ваше имя? – спросила она.

– Хм… Макс, – рассеянно ответил я, уставившись на безногого, который рассматривал меня своим единственным глазом. Почему у него нет ног? Почему он сидит на скейтборде? Нет, понятно, что он сидит, потому что не может стоять, но как так получилось? Определенно, это против каких-нибудь пунктов закона о Здравоохранении. У него должно быть инвалидное кресло, специальный подъемник и работа в социальном проекте, который будет отправлять его ежегодно в санаторий на море.

Я вежливо улыбнулся, и мы пожали друг другу руки. «Только не спрашивать о скейтборде, не спрашивать о скейтборде». Воцарилось неловкое молчание.

– Мне нравится ваш… хм… скейтборд, – услышал я собственные слова, тут же придя от них в ужас.

Однако мужчину они, похоже, нисколько не смутили.

– Спасибо, мы с приятелями сами сделали. Лучше, чем когда тебя перетаскивают туда-сюда.

С этими словами он покатился вперед, руками отталкиваясь от земли. Колесики, явно открученные от тележки из супермаркета, жужжали, словно перевернутые на спину жуки, пока скейтборд не въехал на плиточный пол.

Я обвел взглядом группу мужчин, шедших за нами, потом посмотрел на Линн. Неужели никому эта ситуация не кажется странной? Надо будет немедленно заполнить документы на этого мужчину, как только вернусь в офис. Наверняка есть закон, касающийся подобных ситуаций. Я добуду для него кресло-каталку и искусственный глаз, нравится ему это или нет.

Мы находились в приюте для одиноких бездомных мужского пола. Хоть они и были холостяками, на выгодных женихов никак не тянули. Визит врача воспринимался ими как большое событие; меня сопровождал почетный караул немытых и нелюбимых мужчин, каждый из которых питал надежду, что я смогу ему помочь.

– В смысле жилья, – прошептала Линн мне на ухо, – это низшая ступень: хуже разве что ночевать на улице.

Все хотели представиться мне, словно я был особой королевской крови. Многие сопровождали рукопожатие почтительным поклоном, и я чувствовал себя настолько неловко, что готов был захихикать.

– Простите, я сегодня не побрился, – извинился один из бродяг.

Я поглядел вниз и увидел, что его рука черная от грязи.