Никто более не заходил в её камеру, и она, высушенная голодом и жаждой, потеряла все надежды на спасение. Это был уже второй день её заключения, и всё это время, текущее неспешным болезненным потоком, предоставило ей только одну возможность – возможность осознать свою никчёмность и ущербность. Она уже не верила в то, что кто-то из тех, кого она знала, спасётся и вернётся домой. И эта мысль о том, что её жизнь прервётся вот так, в одиночестве и бессилии, ранила до глубины души. Глаза больше не увидят ничего, кроме этого народа, живущего вне её времени.

Гастэрот полнился звуками из соседних камер, которые так же внезапно затихали, как и возникали. У подножия башни кэруны готовились к шторму, закрывая оконные проёмы деревянными щитами, убирая прилавки и загоняя по домам бесившихся малышей. Сэл же наблюдала за ними раздосадованно, в её глазах более не было никакой веры.

Там, на земле, поникшему взгляду показалась и Вессанэсс, одетая в чёрный камзол. Она спешно расхаживала по своим владениям с пятью стражниками и разговаривала с подданными. В её руках была котомка, забитая какими-то свёртками, которые она раздавала мужчинам из домов с символом на двери в виде красной длани. Но Сэл совсем не верилось в её благочестие. Неужели женщина, обрёкшая её на голодную смерть, может быть столь внимательной к своему народу?

«Наверняка всё это она делает для того, чтобы народ принял её грядущую власть», – думалось Сэл.

Изредка Вессанэсс посматривала в сторону Гастэрота, словно знала, что девушка наблюдает за ней. И если бы в руках заключённой был бы хоть какой-нибудь камень, то она бы с удовольствием использовала его, чтобы разбить голову своей поработительнице.

– Какая обходительная тварь! – внезапно раздался голос из левого соседнего оконца.

Этот голос принадлежал черноволосому кудрявому мужчине средних лет, что то и дело сплёвывал наружу всю свою накопившуюся ненависть.

– И не говори, Кэмбис, – отозвался старческим голосом пленник из камеры, находящейся чуть ниже камеры Сэл. – Раздаёт самолично довольствие многодетным, а мы подыхаем голодной смертью.

– Собственную дочь сгубила, – вступил в разговор третий пленник из правого соседнего оконца.

– Не удивительно, – ухмыльнулся Кэмбис. – Власть меняет всех.

– Наша госпожа Савистин бог знает где, но, я думаю, она помнит о нас, – посетовал старик.

– Помнит, но не спешит вызволять своих друзей и подданных, – произнёс пленник справа.

– Может, ты вступишь в разговор, главная пленница Гастэрота? – обратился Кэмбис, и это обращение явно было адресовано Сэл.

Она, немного отстранившись от оконца, затаилась, но чуть погодя решила всё-таки вступить в разговор.

– Меня зовут Сэл, – обронила она. – И я не из этих мест.

– Я Кэмбис, – поприветствовал её пленник слева. – По правую сторону от тебя юный Пикто, ну и в нижней камере, под тобой, старик Фирс. И нам очень приятно познакомиться с тобой, Сэл, что не из этих мест.

– Мне тоже очень приятно, – отозвалась Сэл и, проглотив ком, стоящий в горле, продолжила: – За что вас посадили сюда?

Мужчины, скрытые за стенами в сырой полутьме, рассмеялись все вместе, разом, как будто с её уст слетело что-то глупое.

– За что, за что – за правду, острый язык и веру в свою королеву, – заявил Кэмбис. – Разве в твоих краях сажают не за это же?

Сэл ничего не ответила, но заключила, что, скорей всего, он прав.

– Наша королева Савистин, – продолжил его разговор Пикто.

– Хотя ей бы уже не мешало появиться на Салксе и свергнуть этот чёртов совет, – произнёс опечаленно Фирс.

– Так что же она это не сделает? – спросила Сэл, вытирая мокрые от льющихся сами собой слёз щёки.

– Сделает, – изрёк Кэмбис. – Просто это вопрос времени. Понимаешь, её посадили в тюрьму так же, как нас, всего лишь за одно желание – освободить свой народ от рабства. Но она сбежала с зирданцем Билту, что, конечно же, было рискованным и опасным шагом.

– Чёртова любовь, – рассмеялся юный Пикто. – Надеюсь, он не обидит её.

А Фирс добавил:

– С учётом того, что Калин уже мертва, ничего хорошего от зирданца ждать не стоит. Наверняка их зирд уже пленил её.

– Нет! – оборвал их Кэмбис. – Она придёт за нами. Верьте.

– Кто такая Калин? – спросила Сэл, упёршись бледным лбом в шероховатую стену своей камеры.

– Погибшая дочь Вессанэсс, – ответил Кэмбис и вздохнул от подступившей боли. – Одна из наших союзниц, что жила здесь, – он немного замешкался, – и моя любимая.

– Прости, – жалобно прошептала Сэл.

– Ничего, – ответил Кэмбис. – Она знала, на какой риск шла, но всё же сделала это. Если бы не она, Сависти́н вообще бы не посчастливилось сбежать.

– Затем псы ри́хта Са́йленского пришли за нами, – обронил Фи́рс.

– В одну ночь стражники Вессанэсс разыскали всех сторонников Савистин, – припомнил Кэмбис. – И пленили их здесь, в Гастэроте.

– Ну не всех, – саркастически произнёс Пикто. – Ведь ещё были те, кому не довелось пережить ночь.

– Расскажите мне о вашей королеве, – попросила их Сэл, словно из последних сил пытаясь устоять на ногах.

– Наша королева, – начал Кэмбис, – это Савистин. Вессанэсс же – погибель нашего народа.

– Они сёстры, – продолжил Пикто. – Дочери погибшей королевы Лении, что утратила вместе со своей властью реликвию всех кэрунов.

– Реликвию? – переспросила Сэл.

– Ага, – кивнул Пикто. – Корону высшей власти, дом пельтуанов и единственное место, куда попадают наши души после смерти.

– А! Вы об этой отвратительной штуке? – с досадой произнесла Сэл.

– О какой? – воодушевился Кэмбис. – Тебе она знакома?

– О, да, – ответила ему Сэл. – Дело в том, что она сейчас на моей голове и поедает меня без остатка.

Кэмбис, вздрогнув, подавился от услышанного, а другие пленники, раскрыв рты от удивления, припали к своим оконцам.

– Корона Салкса на твоей голове? – не поверил сказанному Кэмбис. – Как же тебе повезло.

– Засуньте ваше везение себе куда подальше! – выругалась Сэл.

– Что? – переспросил Кэмбис.

А Пикто и Фирс уже смеялись от услышанного.

– Ещё пару дней, и я буду мертва, и это всё из-за того, что мне, по вашим словам, повезло? – вопросила Сэл.

– Корону носит только тот, кого корона выбрала сама, – сказал Кэмбис. – И если она на тебе и ещё не убила тебя, значит, ты и есть королева Салкса.

– Королева не только Салкса, – подхватил его Пикто, – но и всей народности кэрунов.

– Я сейчас заплачу от счастья, – огрызнулась Сэл. – Я лишилась всей своей жизни, а вы говорите мне о каких-то призрачных перспективах.

– Перспектив тут нет, – удручённо сказал Кэмбис. – Ты, как и мы, умрёшь здесь с голоду. И корона займёт своё место на голове наследницы.

– Почему же ваша королева не может сразу отрубить мне голову и забрать её? – поинтересовалась Сэл, не рассчитывая на то, что они ответят.

– Ха! – воскликнул Кэмбис. – Всё потому, что корона не только защищает своего носителя, но и хранит всю его боль. Вот представь, что тебе всё-таки удалось отрубить голову, что в принципе вполне осуществимо, тогда Вессанэсс, надев корону на себя, испытает ту же нестерпимую боль, что испытала при обезглавливании ты. И не факт, что её сердце сможет это вынести. Все манипуляции с тобой влияют на мир, сокрытый в кристаллах этой реликвии. Причиняя тебе боль, она причиняет боль всем своим умершим предкам, которые из-за этого могут озлобиться на неё и не принять её как королеву.

«Так вот почему я почувствовала сильную боль, надев её на голову, – подумала Сэл. – Это были не только шипы».

– Что ты почувствовала, когда надела её? – спросил Кэмбис.

– Я почувствовала боль, будто моя голова оторвалась от тела, разом.

– Ого! – подхватил Пикто. – Это в точку. Ведь королева Ления была обезглавлена зубатой чешуйчатой акулой подвида Крок.

– Другой вопрос, – обмолвился Фирс, – как она оказалась в воде? И почему корона не отразила её нападение?

– По острову давно ходили слухи о её безумии, да что там, по всем островам, но она всегда боялась воды, – утвердил Пикто.

– Да, боялась, – произнёс Кэмбис. – Но это произошло в карательную ночь. Все мы знаем, что она сделала от страха.

– Уплыла на корабле подальше от острова? – обронил Фирс. – Думала, что каратель не найдёт её там. А вот и нет, нашёл.

– Нет, это чушь, – возразил Кэмбис. – Я видел в ту ночь карателя на острове.

– Тогда кто толкнул её в воду? – спросил Пикто.

– Тот, кто перед этим ослабил её, отравив ядом. Тот, кто, возможно, желал власти больше всего, – предположил Кэмбис.

Они все уставились вниз на Вессанэсс, раздающую сладости маленьким детям.

– Но разве корона не должна была защитить её, даже в бессознательном состоянии? – спросила Сэл, пошатываясь от бессилия.

– Корона защищает своего носителя, но по мере возможности. Она не средство от всего, а просто своевременная помощь. А то, что говорят вокруг, в том числе Вессанэсс, что, мол, корона делает носителя непобедимым, – это полная чушь. Слух для устрашения врагов, да и только, – усмехнулся Кэмбис.

В камерах, во всех, кроме камеры Сэл, проскрипели двери, и пленники отпрянули от оконец. Минуты две Сэл не слышала никаких голосов, словно их там и не было или же они ей померещились, но потом пленники вняли её беззвучным мольбам.

– Победа! – произнёс Кэмбис. – Наша госпожа не забыла про нас.

– Это точно! – отозвались остальные.

– Она, через своих скрытых пташек, передала нам тифиловый хлеб. Ты слышишь, Сэл?! – спросил радостный Кэмбис.

И Сэл с радостью отозвалась.

– Ты тоже не умрёшь с голоду! – продолжал Кэмбис, когда уже остальные заключённые уплетали хлеб за обе щёки.

Он, надломив красную горбушку, высунул руку из окна, чтобы передать ей.

– Держи, Сэл! – приободрённо прикрикнул. – Удача, такая удача.

Сэл ослабленно улыбнулась. Этот новый поворот витиеватой судьбы вселил в неё новое зерно надежды. И она, просунув руку в оконце навстречу Кэмбису, вновь обрела хоть и крупицу, но веры. И даже шипы на оконной решётке, колющие и ранящие её, не могли остановить это раздутое, словно уголёк, желание жить.

Сейчас Кэ́мбис казался ей Богом. Тем, кто не позволит умереть. Но её радость была поспешной.

За ними, прямо из оконца зубатой башни Батура, в устройство, напоминающее подзорную трубу, наблюдал рихт Сайленский, что исполнял веленый его госпожой приказ. Он, вставив пару стрел в свой начищенный арбалет, не стал тратить и минуты на наблюдения и тут же выстрелил в мельтешащую цель.

Стрелы, прилетевшие со свистом, словно пули, вонзились в стену недалеко от руки заключённого, так что пленники не успели понять, что происходит. Две других насквозь пробили его кисть, пригвоздив длань Кэмбиса к стене Гастэрота. И пленник, прожжённый сильной болью, как раскалённым тавром, заорал.

– Нет!

Зажатый кистью тифиловый хлеб залился его же алой кровью, а толстая стрела, воткнувшаяся в стену, не поддавалась никаким усилиям вытащить её.

Этот внезапный крик привлёк внимание всех тех, кто находился под Гастэротом, и даже самой королевы.

Сэл, испугавшись последующих стрел, отпрянула от оконца, упав прямо коленями на каменный пол.

– Я не отдам вам хлеб! – прокричал Кэмбис в попытках засунуть в рот его остатки.

Не осознавая того, что в соседних камерах стало мёртвенно тихо, Кэмбис рыдал и ел этот чёртов хлеб. И только после некоторого времени он понял, что хлеб, который им тайком пронесли в камеры, когда стража тюрьмы отвлечённо закрывала башенные окна, отравлен, но было уже поздно. Боль нестерпимой волной накрыла всё его тело, да так, что боль от раны на руке тут же отступила. Он по-прежнему был пригвождён к стене, но его ноги, уже в бессилии, перестали слушаться. Единственное, о чём он успел подумать, прежде чем сознание покинуло его, – это то, что стрела, пробившая руку, несомненно, спасла девушку от их участи. Затем он, корёжась, простонал и замер.

Сэл всё поняла, она попыталась окликнуть Кэмбиса, но ответа не было. И тогда она закричала, закричала так, что голос, пропитанный ненавистью, услышали все на острове, но эти усилия лишили её последних сил, и она погрузилась в темноту закатившихся глаз.

Проснувшись через несколько часов, когда шторм уже вовсю бушевал за окном, она с трудом встала на ноги. И тут же доковыляла до оконца. Её целью была дождевая вода, стекающая с крыши Гастэрота ручьями. Именно эта вода в её ладонях, холодная и пенистая, была так ей необходима.

Ну а после, утолив жажду дождевой водой, она снова отступила во тьму, жалея бедолаг, что так и не успели обрести свою заслуженную свободу.