Левий

1408 лет после великого суда

Стоя на эшафоте перед котлом с кипящим маслом, Левий Соэ понимал, что вскоре пластиковые составляющие его корпуса будут расплавлены, а микросхемы и процессор под воздействием высокой температуры выйдут из строя. Несмотря на эти ужасные факты, андроид находился в приподнятом настроении. И не потому, что не боялся смерти (хотя он и вправду ее не боялся), а скорее потому, что не хотел радовать отца Мартина и любопытную толпу, показывая им свой страх. Напротив эшафота, сразу же за каменной стеной, располагалась главная башня дворца правителя. Соэ знал, что Король смотрит из окна. Левий, пока его этапировали, надеялся, что правитель почтит его присутствием на казни. Не почтил. Процессом руководил Мартин, сидящий на небольшой трибуне в окружении вооруженной булавами охраны. Вокруг деревянного эшафота, возвышающегося над площадью на пару метров, толпились сотни людей. Конечно же, это были не люди в понимании Левия. Но андроиды считали себя людьми, не подозревая, что жизнь настоящего человечества закончилась четырнадцать веков назад. Связанный по рукам и ногам Левий почувствовал, как его сзади подтолкнули к котлу. Неловко прыгая, Соэ восстановил равновесие, оказавшись на краю эшафота возле бурлящего масла. Концы его стоп буквально свисали с края помоста. Подав корпус вперед на пару градусов, приговоренный к смерти андроид моментально бы упал в огромный раскаленный котел. Левий понимал, что ему не спастись, но и падать он пока не спешил. Соэ отклонился немного назад и небольшим прыжком отскочил от края на пару сантиметров. Трое стражников перешучивались и хихикали, стоя за спиной Левия.

Отец Мартин встал и принялся зачитывать приговор.

– Левий Соэ признан церковью святого Александра виновным в ереси и…

– Вы мне так и не ответили, где это, интересно, было сказано, что людей с иными взглядами надо в масло кидать? – перебил его Левий, – в какой из заповедей есть эта информация?

– Заткнись! – Один из стражников ударил Левия по ушному сенсору, так, что Соэ свалился на бок, чуть не угодив в котел раньше положенного.

– Поднимите его, – произнес Мартин.

– А можно я так полежу? – ответил Соэ. – Когда вы закончите читать свою чепуху, я сам скачусь в котел, не переживайте.

По толпе зрителей пробежала волна усмешек. Андроиды научились смеяться практически как люди (хотя лицевых мышц у них не было, и смех не сопровождался мимикой), а их искусственный интеллект поддерживал чувство юмора, имитируя подъем настроения в сознании.

Стражники вопросительно уставились на Мартина.

– Ладно, пусть лежит, – ответил святой отец и продолжил читать, – …признан виновным церковью святого Александра в ереси и приговорен к смертной казни через расплавление в масле. Соэ не отказался от своих еретических учений. Соэ утверждал, что земля не является центром вселенной, утверждал, что ее создал не Бог, и что Бога вообще не существует. Соэ утверждал, что нужно уничтожить все храмы святого Александра. Соэ утверждал, что…

– Отец Мартин, – сказал Левий, лежа на спине, глядя в голубое летнее небо, – кто составлял вам текст? Что вы заладили одно и то же… Соэ утверждал… Соэ утверждал…

Священник медленно перевел взгляд на Левия.

– Знаете-ка что, – грозно произнес Мартин, – суньте этого говоруна по пояс в масло прямо сейчас! Пусть видит, как плавится его тело!

– А на что там смотреть? – невозмутимо произнес Левий, все так же лежа на спине.

Трое стражей подняли приговоренного и, держа его кто за подмышки, кто за торс, принялись медленно опускать в кипящий котел.

Левий не испытывал той боли, которую мог бы почувствовать настоящий человек, но инстинкт самосохранения сигнализировал ему о смертельной опасности так, что Соэ еле-еле контролировал себя.

Датчики на ногах сообщили центральному процессору о критических повреждениях. Стражники остановились, когда приговоренный оказался по пояс в бурлящем масле.

– Через несколько минут, Левий, вы предстанете перед дьяволом и будете страдать в аду вечность! – сказал Мартин.

«Как, интересно, этот кретин представляет пытки андроида в аду?» – подумал Левий, глядя на свой оплавленный корпус. Соэ осознал, что уже не чувствует ног.

– Значит, так, на чем я там остановился, – Мартин вновь уставился в приговор, – ага… вот… Соэ утверждал, что, цитирую: «Церковь святого Александра – это безмозглая организация идиотов, которых интересует только удержание власти, а к духовности и мудрости это не имеет никакого отношения».

– А вы не согласны? И в чем же ваша мудрость? – Левий говорил громко, но спокойно. – Вы за сотни лет не смогли сдвинуться в развитии науки ни на шаг, только сидите да рассуждаете о жизни в раю и духовности, и гоните людей на войны с такими же безмозглыми соседними государствами. Вместо того, чтобы объединиться и научиться создавать запасные части для наших тел, вы уничтожаете своих соседей, чтобы использовать их детали для восстановления своих организмов! Вы самые настоящие каннибалы! Собственно, как и весь современный мир!

Несколько секунд Мартин смотрел на Левия, сжимая пластиковые кулаки, а потом, швырнув приговор в сторону, произнес:

– Бросить еретика в котел!

Солдаты отпустили Соэ, и тот, прежде чем полностью погрузился в масло, успел выкрикнуть последнюю фразу:

– Вы все обречены на небытие!

Антон

Время неизвестно

Я вернулся домой около трех часов дня. Пошли они все! Третий месяц задерживают зарплату и кормят обещаниями! А я должен выполнять свои обязанности? Я понимаю, больные не виноваты, больным мы нужны, но я же не робот. Думаю, забастовка вскоре примет массовый характер. У людей уже нет сил терпеть все это. Какого черта я должен зимой ездить на работу на велосипеде? Еще и в метель. Я уже не говорю о том, что нам скоро нечего будет жрать. Это просто позор. Где такое видано было, чтоб государственным работникам не давали даже на проезд! Не страна, а цирк! Труженикам фабрик хоть товарами жалованье выдают, а нам, врачам, как быть? Хоть лекарства воруй да продавай! Зла не хватает…

– Антон, ты?! – крикнула мне Ева из комнаты. В каникулы приходилось оставлять дочь одну дома на целый день. Невзирая на ее диагноз, она была достаточно самостоятельна, чтоб обслуживать себя, но все равно мне это не нравилось. В учебное время дочка оставалась на продленке в школе, где за ней присматривали специалисты. Я уже два раза писал заявление на нового робота-сиделку, но из-за чертовых новых законопроектов я чую, мы не дождемся своей очереди. Если бы старый робот не сломался… Ладно, это все уже неважно, ведь с завтрашнего дня я перестану ходить на работу.

– Как ты тут? Все нормально? – спросил я, снимая ботинки.

– Чего ты так рано? – спросила дочь.

Я снял шапку, покрытую льдинками, и швырнул ее на верхнюю полку прихожей, пуховик повесил на крючок и зашел в нашу с Евой комнату. Мои красные щеки горели от мороза.

– Уволили, что ли? – Ева в пижаме лежала на диване возле своего инвалидного кресла и лепила из пластилина какие-то фигурки.

– Нет. Я больше не могу так. Все, хватит, – я сел в кресло напротив телевизора, по которому шел мультфильм. Квартира у нас была однокомнатная, и жили мы с дочкой пока что в этой единственной комнате площадью двадцать квадратных метров. Я спал в раздвижном кресле, а Ева на диване. Дочке уже двенадцать, и я думаю, что скоро мне придется переселиться на кухню. У нее должна быть отдельная комната, хотя Ева и говорит, что я не смущаю ее.

– Печально. У нас совсем закончились деньги? – спросила Ева и перекатилась к краю дивана.

– Да, но сегодня звонили по поводу телевизора, вроде как купят. Ты в карету хочешь?

– Агась, – улыбнулась дочь.

Я подошел к Еве и, взяв ее за подмышки, усадил в инвалидное кресло.

– А что мы будем делать, когда деньги за телевизор закончатся? – спросила дочь.

– Я ищу подработку, есть варианты пойти сторожем на склад, – я сел на диван и взял в руки роботов, которых Ева слепила (одного из белого, второго из черного пластилина), – не переживай. Как ты классно вылепила их. Это роботы-сиделки? А… нет, этот полицейский вроде.

– Сиделки оба. Они самые веселые. Я бы тоже хотела себе робота, настоящего, с сознанием, – с тоской произнесла дочь и покосилась на сломанного андроида, «подпиравшего» стену.

– Я думаю, нам скоро дадут. Должны.

– Слушай, а может, и я смогу как-нибудь зарабатывать? – Ева посмотрела мне в глаза. Сначала я подумал, что она шутит, но нет, похоже, вопрос был задан всерьез.

– Ева, ты и так получаешь пособие.

– Пособие? Много от него толку? На неделю хватает.

– Это не важно, все равно это хоть какие-то деньги.

– Да, но это твои деньги, их платят тебе за то, что ты за мной ухаживаешь. Я же понимаю, что жить со мной для тебя труд, почти работа. А я хочу как-то приносить пользу.

– Солнце, не говори глупости. Я люблю тебя, какой еще труд? Я рад, что ты у меня есть.

– Честно?

– Конечно! Без тебя я бы потерял смысл жизни.

– Ну ладно, ладно, поверю на слово, – заулыбалась девочка.

– Все у нас будет хорошо, зая моя, трудности – это явление временное.

Делая вид, что все хорошо, я, конечно же, лукавил. На самом деле я понятия не имел, как жить дальше, и что будет с нами и с нашей страной. После того как правительство под влиянием церкви приняло решение частично прикрыть производство роботов на кибернетических заводах, все сферы жизни, в которых участвовал искусственный интеллект, постепенно начали впадать в хаос. Роботов отзывали с их рабочих мест, а люди (особенно население столицы) с трудом возвращались к обязанностям кассиров, таксистов, уборщиков, охранников или разнорабочих. За последние сто лет люди стали избалованными, ведь весь рутинный труд выполняли андроиды. Церковь решила, что искусственный интеллект, по пути развития которого идет современная наука, является происками дьявольских сил и нарушает моральные и этические нормы, данные нам Богом. И это в двадцать втором веке! Половина страны согласна с этим бредом, половина нет. Я был в числе несогласных. Даже Ева в свои двенадцать лет понимала всю абсурдность регресса науки из-за политических и религиозных взглядов власти. Что поделать, в такой стране живем…

Спустя минут десять мы с дочкой оказались на кухне. На столе передо мной стояла тарелка, в которой лежала куриная котлета с макаронами. И это была не просто котлета, а первая котлета, приготовленная Евой без какой-либо помощи. Пока я был на работе, дочь сама накрутила фарш из куриных грудок и пожарила его в форме неровных шариков. Меня переполняло чувство гордости (а макароны, кстати, она давно научилась варить).

– Ну что же, – произнес я, проткнув вилкой котлету, – сейчас мы узнаем, на что ты способна.

Ева, затаив дыхание, смотрела на меня в ожидании вердикта.

– Ну и гадость, – произнес я, наигранно сморщившись, – никогда не ел котлет хуже.

– Что?! – возмутилась дочь. – Да как так-то? Я же все сделала по рецепту… соль… лук…

– Да шучу, – произнес я с улыбкой, чавкая котлетой, – отличный обед, ты просто звезда кулинарии! А если учесть, что это твое первое сложное блюдо, то…

– Котлета разве сложное блюдо? – Ева разломила вилкой такую же котлету в своей тарелке.

– Ну… наверно, я точно не знаю, но по мне сложное блюдо – это то, что требует термальной обработки – жарить или варить там… тушить. А простое блюдо – это какие-нибудь бутерброды или салатики овощные.

– Круто. Значит, я возьму на себя обязанности готовить еду, – дочь положила кусок жареного мяса в рот.

– Попробуй сварить суп.

– Суп? – жуя, произнесла Ева. – Суп – это очень сложное блюдо.

– Открой какого-нибудь кулинарного блогера, где он готовит суп, и просто повторяй.

– Сегодня утром отключили интернет, – грустно произнесла дочь.

– Интернет оплатим с пособия.

– А может, с денег за телевизор?

– Не… с денег за телевизор мы еды накупим. А пособие придет через неделю, там оплатим и интернет.

– Может, тебе хоть какую-то часть зарплаты дадут?

– Все может быть.

После замечательного обеда я предложил Еве прогуляться до сквера, тем более что метель утихла, и на небе появилось февральское солнце – большая редкость этой зимой. Девочка неохотно согласилась. А что поделать, ребенку нужен свежий воздух. Я сидел на коленях на полу в коридоре и зашнуровывал ботинки дочери.

– Мужчина, давайте побыстрее, королеве жарко, – надменно произнесла дочь.

– Что за наглеж? – весело ответил я.

– А чего ты там копаешься? Шнурки мне между собой связать решил?

– Зачем? – я посмотрел на Еву снизу вверх.

– А вдруг я вскочу на ноги и тут же завалюсь из-за связанных шнурков, – засмеялась Ева.

Ох… Ева… Я любил ее за то, что она, невзирая на свой недуг, могла шутить над собой.

– Все, готово, – сказал я и встал с пола.

– Шапку подайте, – указала она кивком.

Я снял шапку с крючка и повернулся к дочери. В этот момент она обмякла в кресле и завалилась вперед, чуть не рухнув лицом на пол. Я успел подхватить ее и аккуратно уложить на спину.

– Ева! – я слегка пошлепал дочь по щеке ладонью. – Ева, если это шутка, то не совсем удачная! Ты меня пугаешь! Ева!

Дочь лежала на полу без видимых признаков жизни.