Дом Ростовцевых был когда-то загородной усадьбой, таким, собственно, и остался. Крестовский остров, угол Вязовой и Петроградской. Вокруг скверы да парки, и двухэтажный массивный дом с двумя крыльями в ограде чугунного литья, с просторной подъездной аллеей и собственным парком, небольшим, но устроенным, засаженным в основном вязами, дубами и липами.
– Извините, Генрих, – спросила Натали, останавливая «Кокер» на импровизированной парковке у западного крыла, – вы вполне уверены в том, что делаете? Я к тому, что не совсем понимаю ваши мотивы. То вы в анонима изволите играть, а-ля таинственный незнакомец. То в гости к родственникам едете, в неизвестное вам и незнакомое общество. Каково!
– Не понимаете? – Генрих был задумчив, если не сказать хмур. – Вот и славно! Те, кто за мной наблюдают, они ведь тоже ничего не понимают, и это их нервирует.
– А не боитесь осложнений?
– Волков бояться, в лес не ходить.
– Стало быть, лес? – Натали приняла руку Генриха, хотя по-настоящему на нее не опиралась, памятуя о сломанных ребрах полковника.
– Самое подходящее место для тамбовских волков, нет?
– А вы памятливый, даже когда пьяный.
– Вы не поверите, Наташа, но, когда пьяный, я много лучше все понимаю и запоминаю тоже. Таковы особенности моей физиологии.
– А как вы себя чувствуете рядом с женщиной, которая выше вас на целую голову?
Зачем она об этом спросила?
«Вот дура!»
– Вопрос неверный, – усмехнулся в ответ Генрих. – Правильный вопрос: как чувствует себя женщина рядом с мужчиной, который на тридцать лет ее старше?
«Сукин сын!» – Но не устраивать же сцену!
– Комфортно! – ответила она спокойно, почти легкомысленно, но, к своему удивлению, обнаружила, что все не так просто. И даже еще хуже.
– Взаимно.
Они как раз вошли в дом, где, по словам Елизаветы, предполагалась этим вечером скромная вечеринка. Было около девяти, и основная масса гостей уже собралась. Судя по их количеству, вечеринка, и в самом деле, планировалась скромная. Для определенных кругов, разумеется. Для тех самых людей, которые живут в собственных особняках, загородных домах и дворцах, то есть там, где полторы сотни гостей не выглядят забившей все свободное от мебели пространство толпой.
– Добрый вечер, Лиза!
Их никто никому не представлял. И, разумеется, новые времена – новые порядки. Частная вечеринка – по, бог весть, какому поводу – не предполагала присутствия мажордома, выкликающего имена и титулы вновь прибывших. Вошли никем не замеченные, подхватили по бокалу шампанского с подноса лавировавшего среди гостей официанта, прошлись между распавшимися на пары и группы хорошо одетыми мужчинами и женщинами и встретили хозяйку дома, спускавшуюся как раз со второго этажа.
– Рада, что пришли! Генрих! Натали! Пойдемте, я познакомлю вас с мужем!
– А стоит ли? – Генрих не отказывался, он сомневался.
– Генрих, моему Ивану интересны только тяжелые аэропланы, биржевые котировки и призовые кобылы, – двусмысленная усмешка не без иронии к самой себе и своим словам. – Ты просто мой родственник. Сомневаюсь, что он помнит в лицо хотя бы одного из них. Ну, кроме, маменьки и дядюшки Николая Никифоровича. Пойдемте!
– Что ж…
– У вас отменный вкус, – шепнула женщина Натали, когда они проходили мимо бильярдной.
– Вы имеете в виду… – но Елизавета не дала ей даже вопроса задать.
– О, да, милая! Вы одеты с большим вкусом, но я не о тряпках. Я о мужчине!
Натали непроизвольно обернулась на отставшего на несколько шагов Генриха, и их взгляды встретились.
«Черт!» – она отвернулась, но только за тем, чтобы увидеть в зеркале свое отражение.
Этот наряд она подобрала почти мгновенно, ухватив взглядом замечательное сочетание цветов, едва войдя в бутик Карлотты Бьяджи на втором этаже галереи Большого пассажа. Просто игра света, гармония цвета и тона, мозаика, сложившаяся в заполненном золотистым сиянием пространстве магазина. Рыжие сапоги из иберийской замши, шерстяная юбка в цветах поздней осени, длинный лайковый жакет в тон сапогам, салатного цвета шелковая блузка, пестрый – очень осенний по впечатлению – жилет с темно-бронзовыми пуговицами, золотой с оранжевым шейный платок и червонного золота с темно-коричневым шитьем головной платок, полностью скрывающий волосы и меняющий почти до неузнаваемости черты лица. И, наконец, очки и шляпа. Образ получился ровно таким, какой пригрезился накануне, когда Генрих рассуждал под водочку о красивых и опасных женщинах.
Что ж, красавицей ее не сделает никакая одежда. Такой уж родилась. Но выглядела она во всем этом давным-давно забытом великолепии на удивление стильно. Сама не ожидала, что так хорошо получится. Однако получилось.
– Иван, разреши представить тебе моего кузена.
– Генрих Шершнев.
«Шершнев? Не Воинов, а Шершнев?!»
– Иван, – полное лицо, рассеянная улыбка, усталые глаза. – Постойте-ка! – встрепенулся, словно ледяной водой окатили, и лицо сразу подобралось, и улыбку стерло «мановением картечи», и в глазах вспыхнул нешуточный интерес. – Шершнев? Я не ослышался? Полковник Шершнев? Это же получается…
– Иван! – Елизавета никак, похоже, не ожидала такой бурной реакции. – Остановись, Иван! Это мой кузен Генрих. А это его подруга Натали! Генрих и Натали!
– И в самом деле! – улыбнулся Генрих, подступая к Ивану. – Что в имени моем[6]? А? Просто кузен, Иван. Седьмая вода на киселе. Иван да Марья, Генрих да Натали…
– Генрих и Натали, – прищурился подобравшийся, как для драки, Иван. – И в самом деле! Извините, господа! Затмение нашло. Пригрезилось что-то про гвардейские мундиры, аксельбанты, ордена… Рад знакомству, Генрих. Спасибо, что зашли, сударыня!
Но в глазах Ивана Ростовцева выражение холодной опаски боролось с чувством жгучего интереса.
«Темная история, – решила Натали, наблюдая эту сцену как бы со стороны. – Что-то у них было, у всех троих, там – в неведомом прошлом. Что-то непростое, кажется. Способное тряхнуть воспоминанием, как ударом тока и по прошествии времени».
– Очень приятно! – она позволила Ивану поцеловать кончики своих пальцев и, благожелательно улыбнувшись, увела Генриха гулять.
– Спасибо! – буркнул он через минуту, когда они уже в достаточной мере удалились от хозяев дома. – Ваше вмешательство, Наталья, оказалось как нельзя к месту.
– Что, не ожидали такого накала страстей?
– Да, пожалуй…
– О подробностях не спрашиваю, – усмехнулась Натали, заметив тень смущения на уверенном в обычное время лице. – Девушка, видать, была несовершеннолетняя, я права?
– Мы были молоды, – дипломатично ответил Генрих, успевший за мгновение до того снова надеть личину непоколебимого спокойствия.
– Тем не менее, Иван и Елизавета были обручены… – тут и угадывать нечего, обычное дело в этой среде.
– Дело давнее, – брошено едва ли не равнодушно, но Натали видела, продолжение разговора Генриху неприятно.
«Ладно, живите, полковник Шершнев! Или и не полковник вовсе? Но тогда, кто?»
И тут Натали увидела Ольгу и даже расстроилась. Слишком много совпадений, не жизнь, а сплошные случайные встречи. И как такое получается?! Годами не встречаешь не то что знакомых, каких-нибудь случайных попутчиков или «первых встречных». И это отнюдь не удивительно. Иди найди в пятимиллионном городе родственника или приятеля, если не знаешь, где искать. Но бывает и по-другому. Вдруг, без какой-либо особой причины начинаешь встречать всех подряд. Сначала вот Генрих – не поймешь, к добру или к худу – встретил эту свою невнятную родственницу, теперь – очередь Натали.
Ольга смотрела на нее, удивленно вздернув светлые брови, отчего ее чудные васильковые глазки казались большими и круглыми, словно блюдца. Бедная глупая блондинка. Несчастная кукла Ляша, как звали ее подруги в гимназии.
– Извините, Генрих! – вздохнула она. – Теперь моя очередь. Не тревожьтесь, всего лишь гимназическая подруга.
– Здравствуй, Оля! – шагнула навстречу, едва не раскинув руки для объятия, но все-таки лишь обозначила движение, не более. – Сколько лет, сколько зим! Это Генрих! Он мой… Ну, ты понимаешь! – улыбка, смешок и удовлетворенная мысль, что очки скрывают выражение глаз. – Генрих, это Ольга. Мы учились в одном классе.
– Очень приятно, Шершнев!
– Ольга Берг.
– Берг? – переспросил Генрих. – Федор Берг вам не родственник случайно? Как же его по батюшке? Александрович?
– Да, да! – заторопилась вдруг Ольга, вполне, по-видимому, пришедшая в себя после неожиданной встречи. – Да, конечно! Вы знаете моего папеньку?
«Вот ведь, Господи, прости! Девке двадцать три года. Вдова уже, а все ведет себя, как дебютантка на выданье!»
– Федора Александровича Берга? – Генрих снова стал задумчив. – Знавал когда-то. Барон все еще служит или вышел в отставку?
– Папенька генерал, он в Белой Веже, служит… А мы разве не знакомы, Генрих?
– Я бы запомнил, – усмехнулся полковник.
– Да, нет же! – Ольга умела быть настырной, как банный лист. О таком ее упорстве, достойном лучшего применения, сложно было догадаться, глядя на это эфемерное создание. – Я точно-точно знаю! Только не помню, откуда. Но ваше лицо мне знакомо.
– Может быть, на одной из фотографий вашего батюшки? – предположил явно не слишком довольный поворотом разговора Генрих. – Не уверен… Даже, скорее, напротив, уверен, что вряд ли. Однако чем черт не шутит!
– Нет, нет! – заспешила Ольга. – Не то, не то! Но да, конечно! Изображение! Я же говорила, что видела вас раньше! Вы на портрете!
«На каком еще портрете?!»
– На портрете? – поднял бровь Генрих. – То есть, вы утверждаете, что видели мой портрет?
– Ну, да, конечно! – разулыбалась в ответ Ольга. – Портрет маслом. Вы там в статском. Фрак, манишка, галстук бабочкой, и в руке трость с костяным набалдашником! – Ольга была счастлива, она вспомнила.
«Вот как? С набалдашником?»
– Где вы его видели?
«Значит, такой портрет действительно существует!»
– У маменьки! Он у нее в гардеробной хранится. За платьями…
– Как зовут вашу мать?
Что сказать, Натали была заинтригована. Она тоже хотела знать, как зовут мать Ольги, поскольку напрочь этого не помнила. Однако в тот самый момент, как Генрих задал этот свой животрепещущий вопрос, Натали уловила краем глаза движение, выбивающееся из общего ритма вечеринки, и ей сразу стало не до глупостей.
Плавный разворот на три четверти, естественный, как дыхание или танец, и ни разу не привлекающий к себе внимание. Быстрый взгляд, выхватывающий из броуновского движения «праздно шатающихся» гостей двух мужчин, целенаправленно движущихся с двух сторон к Генриху и к ней. Мгновенная оценка ситуации – очень много слепых пятен – и степени опасности. Но тут и оценивать, собственно, нечего: оба уже обнажили оружие, но до времени держали пистолеты опущенными вдоль тела, оттого их никто и не замечал. Никто, не считая Натали, ее правая рука уже выдергивала из-под жакета «стечкин», а левая – летела вверх, чтобы лечь на затвор.
Раз! Натали довернула тело, выставив левую ногу чуть в сторону. Два! Подалась вперед, создавая прочную базу для стрельбы. Три! Сдвоенный выстрел. Так, так! Очередь. Так, так, так! Разворот вправо. Выстрел, выстрел, выстрел! Одиночными, но в высоком темпе, как учил ее Селиверстов. Так, так! Выстрел, выстрел…
Первый из мужчин дергается на ходу, его разворачивает назад от мощного удара в плечо, а вторая пуля бьет в грудь, разрывая галстук и манишку. Очередь в того, что слева, но он уходит с линии огня и вскидывает руку со стволом. Быстро, очень быстро, но все-таки медленно. Натали успевает первой. Выстрел, выстрел. Две пули, – одна за другой, как на стрельбище, – бьют в десятку, в переносицу и в лоб, а «стечкин» уже летит вместе с телом вправо… а там… Там все уже кончено. Незнакомый высокий парень, которого вроде бы и не было здесь еще мгновение назад, застрелил третьего боевика, и Натали доворачивает еще чуть-чуть вправо, чтобы перекрыть последний оставшийся незащищенным сектор.
«Поздно…»
Ствол смотрит ей прямо в глаза. Один жалкий удар сердца, и не успевающая за событиями рука со «стечкиным»…
Выстрел прозвучал над самым ухом, вломив в висок с такой силой, что ее качнуло в сторону. Но зато никто уже не целился в лоб. Пуля попала боевику прямо между глаз.
«Хороший выстрел!» – Она оглянулась и встретила понимающий взгляд Генриха, ствол вскинутого в правой руке «вальтера Эйч Пи» еще дымился.
– Все! Все! – остановил он Натали, когда та попробовала отвернуться. – Все кончено. Их было четверо. Больше нет…
Стрельба утихла, началась истерика. Была б его воля, Генрих ушел, не задумываясь. Но приходилось думать о многом сразу, и он остался. Сидел в уголке на кожаном диване вместе с Натальей, курил, пил водку прямо из горлышка и наблюдал за охватившим дом Ростовцевых безумием. Генрих молчал, что тут скажешь? Молчала и Наталья. Сидела, чуть отодвинувшись – насколько позволял диванчик – сохраняла дистанцию, но была настолько рядом, насколько это вообще возможно в данной ситуации. Во всяком случае, Генрих не только вдыхал запах ее духов и пота, но ощущал, кажется, даже тепло ее тела, что было странно, если учесть, сколько на них было надето разной одежды.
– Вы очень хорошо стреляете, Наташа, – сказал он, наконец, передавая ей бутылку.
– Да, и вы не промах! – выдохнула папиросный дым женщина. – Честно говоря, я едва не описалась. Оборачиваюсь, а он, сука, мне в лоб целится. С семи метров – верная смерть.
– Да, уж! – он посмотрел, как она пьет, и перевел взгляд на полицейских, собиравших показания. – Интересно, они хоть понимают, что тут произошло?
– Это вряд ли!
И в самом деле. Факты, как они открылись всем присутствующим уже через несколько минут после инцидента, были просты и очевидны. Четверо нападавших. Молодые мужчины без документов и других идентифицирующих предметов. Вооружены пистолетами и револьверами. Стреляли. Целились в Генриха и, возможно, но не обязательно, в Наталью. Все убиты Натальей и Генрихом в целях самообороны из зарегистрированного оружия, на ношение которого имеются разрешения, выданные Спецотделом МВД. Вроде бы – так показывают некоторые очевидцы – участвовал в инциденте еще один стрелок, защищавший, как кажется, Генриха, но про этого высокого молодого господина ничего более известно не было. Последнее, что выяснилось во время опроса свидетелей, это то, что нападавшие приехали к дому Ростовцевых на двух машинах, но автомобилей этих к моменту прибытия полиции и след простыл.
– Вы свободны, госпожа Цельге, – поклонился молодой жандармский офицер. – И вы тоже, господин Воинов. Если у нас возникнут вопросы, мы с вами обязательно свяжемся.
– Будем рады помочь следствию! – Генрих встал, вздохнул коротко, переживая волну боли, прокатившейся через грудь, подал руку Наталье. – Пойдемте, Наталья Викторовна. Ночь на дворе, а мы с раннего утра на ногах.
Наталья руку приняла и молча последовала за ним. Короткое и яростное боестолкновение истерики у нее не вызвало, но ввергло в некое подобие философского настроения. Мрачного русского фатализма, если говорить правду. Но и то верно, что, памятуя о событиях на Тюремном мосту, Генрих от нее такой прыти не ожидал. Впрочем, факты упрямая вещь: Наталья действовала на равных с Конрадом, если не лучше.
«Пожалуй, что и лучше! А ведь Конрад…»
Конрад – действующий оперативник контрразведки. Вот и думай теперь, кто же она такая, Наталья Викторовна Цельге, и отчего не добила его позавчера вечером на мосту. Одно ясно, сегодня она его, похоже, уберегла от пули во второй раз. Он ее, правда, тоже.
Между тем, вот он – двор, машина, выезд на улицу.
– Езжайте по Петроградской на Большую Зелейнину, затем налево на Барочную и сразу направо на Петрозаводскую, налево на Лодейнопольскую и снова направо на Пудожскую. Запомнили?
– Не ошибусь!
– Тогда вперед!
И они поехали. Маршрут Генрих проложил по памяти, предполагая, что Людвиг его маневр поймет и подключится так быстро, как только сможет. Игра в «левый поворот, правый поворот» известна с тех пор, как автомобилей стало больше двух. Так он думал и не ошибся. На Пудожской было пустынно – три часа ночи все-таки, и машину, мигнувшую габаритными огнями справа у тротуара, Генрих заметил сразу.
– Притормозите, когда будем проезжать! – попросил он, не вдаваясь в объяснения, но Наталья ничего и не спрашивала. Поравнялась с тяжелым крестьянским «Кочем», притормозила, и Генрих увидел за баранкой Людвига.
– Паркуйтесь, где получится. Это за нами!
– Как прикажете! – пожала она плечами.
Притерла «Кокер» к тротуару, заглушила мотор.
– Идемте!
– Ведите, сударь! – в голосе ирония, но не спорит и вопросов не задает.
«И то хорошо!»
Вышли из «Кокера», перешли в «Коч», закурили, пока Людвиг выруливал через улицы и переулки Петроградской стороны к Большому проспекту.
– Вроде бы чисто, – машина вывернула на проспект и понеслась к Васильевскому острову.
– Куда мы едем? – поинтересовалась молчавшая до сих пор Наталья.
– На прежнюю квартиру вам возвращаться не резон.
– Понятно.
– У Натальи Викторовны в Тарасовом проезде вещи остались, – Генрих достал из кармана фляжку и стал отвинчивать колпачок. – Кофр и наплечная сумка. Будете? – протянул он Наталье флягу.
– Давайте!
– Ваши вещи забирает с квартиры один мой коллега, – объяснил Людвиг. – Вернее, забрал, когда вы еще у Ростовцевых с жандармами общались. Я тогда сразу понял, что вам не стоит возвращаться в Тарасов проезд. Утром жандармские дознаватели сопоставят данные и сразу же сообразят, что это уже второй случай за два дня с одними и теми же участниками.
– Ну да, бывает! – коротко и сухо-иронично бросил Генрих, забирая у Натальи значительно полегчавшую фляжку.
– Ну, если бы у вас были настоящие бумаги, можно было бы и не волноваться, – продолжал между тем Людвиг. – Но у вас, Генрих, уж извините, липа хоть и качественная, но все-таки липа. Для того чтобы выяснить, что никакого Генриха Воинова в королевстве Вюртемберг сроду не бывало, много времени не потребуется. А у вас, госпожа Цельге, документы и вовсе стремные. В городе нет ни одной Натальи Цельге. Тут уж, как говорится, только в адресное бюро заглянешь, как вся правда и откроется.
– А если я из Новгорода или Новогрудка?
– Ну, да! – кивнул Генрих. – Империя большая, и городов в ней пруд пруди. И это еще, не считая деревень.
– Проехали! – повела плечом Наталья. – Так мы на другую квартиру перебираемся?
– Угол Малого проспекта и Пятнадцатой линии. Дом старый, но квартира хорошая. Лифт, кухня, то да се.
– Звучит соблазнительно, – усмехнулась Наталья.
– Людвиг плохого не предложит, – вздохнул Генрих. – Мне лишь бы где жить по чину не полагается, так что не бойтесь, Наталья Викторовна, будет вам, где душ принять и голову приклонить.
Квартира на Васильевском острове оказалась огромной. Семь больших комнат, длинный коридор и еще один – покороче, кухня, две уборные и две ванные комнаты, не считая кладовок, стенных шкафов и встроенной гардеробной. И все это, как ни странно, обжитое. Посуда, мебель, постельное белье, полотенца и бутылка коньяка на тумбе трюмо. Не забыли и про ее вещи. Людвиг не соврал, их забрали из квартиры в Тарасовом проезде и аккуратно разложили в ящиках комода. Не сказать, чтобы ей нравилось, когда трогают ее белье, но, с другой стороны, имелось некое извращенное очарование в том, как дотошно выполняли люди Генриха его распоряжения.
«Весьма профессиональная команда, – отметила она, открывая шкаф. – Предусмотрительные и хорошо обученные люди».
Ее платья, юбки, брюки и жакеты были развешаны на плечиках и в зажимах. Все. И самым тщательным образом.
– Наталья! – позвал из коридора Генрих. – Вы есть будете или сразу на боковую?
О проекте
О подписке