Лиза перешла улицу – движение в этот час было спокойным, – вошла в трактир, поздоровалась с приказчиком и устроилась, как и предполагала, в нише за колонной. Подошел старший половой, и Лиза сделала заказ. Она чувствовала себя уставшей и голодной, а потому взяла паштет из дичи, чашку бульона из телятины с мясным расстегаем, бифштекс с луком, сто граммов водки и кувшин холодного сбитня, сваренного с северными травами и ягодами. Спросила еще пачку папирос «Норд», и сразу же закурила, как только их принесли. Закурила, отхлебнула из кружки сбитня и открыла дневник.

«1913–1916». Чтение захватило сразу и уже не отпускало. Ощущения при этом были странные, словно бы Лиза не только – и даже не столько – читала чужой дневник, сколько сама записывала в него свои собственные мысли и впечатления четким почерком, простым и в то же время нетривиальным языком. Елизавета Браге записывала приметы обыденной жизни, впечатления и события, описывала механизмы и пейзажи, здания и внешность встреченных ею людей, фиксировала характеристики оружия и машин. Весьма содержательно, хотя и без литературных красот. И без соплей. Между делом, Елизавета Браге разрешила и некоторые недоумения Лизы, заметив, что маменька, купив новое летнее платье без рукавов, начала брить подмышки, что тогда показалось Елизавете нелепым и чрезмерным. Однако через год, поступив в Академию Аэронавтики, она и сама начала брить не только подмышки, но и ноги, и «все вообще». Причина была тривиальна и убедительна – гигиена.

Лиза стала первой – и еще долго оставалась единственной – женщиной-пилотом в Себерии. Военным пилотом, если быть точным в определениях, вернее, флотским. Однако принимать ее в академию решительно не желали. Девка, да еще молодая. Пятнадцать лет! Где такое видано! Но Елизавета Аркадьевна фон дер Браге на своем настояла, ссылаясь на недавно принятый закон «о равенстве полов», и по временному постановлению военного губернатора – «до окончательного решения вопроса» коллегией Военного министерства – была все-таки допущена до испытаний. При этом она выдержала экзамены по физике и математике лучше всех остальных соискателей, имела самый большой налет на планерах, – еще бы, она же с двенадцати лет в воздухе, – стреляла одинаково хорошо с обеих рук, и вообще была полным совершенством. К тому же за нее ходатайствовали пятеро из семи великих бояр Адмиралтейства – включая родного дядю, – отказать которым никто «в здравом уме и твердой памяти» просто не мог. Ну, ее, в конце концов, и приняли. Приняли, и тут же начались проблемы. Курсанты спали в общих спальнях повзводно, и Елизавета заявила, что имеет право спать со всеми. Ей, разумеется, отказали и поселили в спешно приспособленной под жилье «запасной» каптерке старшины. Поселили, но возникла проблема с помывкой. Елизавета не возражала ходить в баню со всей учебной ротой, но на нее только руками замахали. Вот и пришлось раз в неделю отпускать Елизавету в город, в женскую баню. Однако во все остальное время мыться приходилось в своей комнате – тазик и кувшин – и только холодной водой, а не мыться Лиза не могла, особенно во время цикла. Так что решение напрашивалось: сбрить все к чертовой матери и подстричь волосы «под корень», чтобы попросту не завшиветь.

Следующий казус возник, когда роту первокурсников – но, разумеется, повзводно – повели в сопровождении военного лекаря Кондрашова в бордель. О Лизе никто даже не подумал. По умолчанию предполагалось, что она останется в казарме. Но не тут-то было. Елизавета Браге потребовала соблюдения правила равенства курсантов «в получении довольствия», и начальнику курса пришлось взять ее в бордель. Описание публичного дома занимало полстраницы дневника, а само посещение оказалось для Лизы Браге ничуть не менее важным, чем для мальчиков. Антонина Павловна, мать Лизы, как-то так и не удосужилась посвятить дочь в «таинства любви» и прочие необходимые самостоятельной девушке предметы, так что наверстывать упущенное пришлось в бардаке, где добросердечные шалавы открыли перед Лизой все прелести половых сношений, не забыв, естественно, и о технике вопроса. Даже посмотреть в дырочку на подвиги других курсантов разрешили. Так что, вошла она в бордель наивной дурой, а вышла циничной сукой.

За чтением дневника Лиза нечувствительно «перемолола» весь свой ранний и весьма плотный обед, попросила принести чаю с морошкой и совсем уже собралась возвратиться к прерванному было занятию, когда к ее столику подошла незнакомая молодая женщина. Впрочем, для Лизы все здесь были незнакомцами, даже те, кого она раньше «хорошо знала». Лиза насторожилась, и это, по-видимому, не укрылось от взгляда незнакомки.

– Простите, ради бога! – сказала голубоглазая хорошенькая блондинка лет двадцати двух – двадцати трех. – Я понимаю, это неприлично, ведь мы не знакомы…

«Не знакомы! Уже хорошо!»

– Давайте оставим реверансы! – сказала она вслух. – Чем могу быть полезна?

– Я ваша новая соседка, – с явным облегчением улыбнулась блондинка. – Вы ведь живете в доме Корзухина? Я вас там видела несколько раз…

– Да, – кивнула Лиза, – я живу в доме напротив, – кивнула она в сторону своего дома.

– Ну, вот! Ну, вот! А я здесь никого, представьте, не знаю, – обрадованно затараторила блондинка. – Мужа недавно только из Ямбурга перевели. А вы такая красивая! И одеваетесь стильно. Я вас видела на показе мод в доме купца Лопатина. Вы там с Надеждой Вербицкой рядом сидели. Вы актриса? Модель? Балерина?

– Ну, какая из меня балерина! – усмехнулась Лиза. – Я ношу обувь сорок первого размера.

– Сорок первого? – округлила глаза женщина.

– Присаживайтесь! – предложила Лиза и убрала дневник в сумочку. – Меня зовут Елизавета Браге.

Ее имя, однако, никакого впечатления не произвело. Блондинка его просто никогда не слышала.

«Или слышала, но забыла…»

– Ох, извините! Я Ксения Раевская, – представилась женщина и села напротив Лизы. – Спасибо за приглашение, госпожа Браге! Но я, собственно, на минуту. Мы устраиваем сегодня вечеринку… все-таки послезавтра Новый год! Может быть, зайдете на огонек? Ну, просто по-соседски. Мы живем на девятом этаже…

* * *

Сначала думала не ходить. Чужие люди, незнакомая среда, что ей там делать? Но ближе к вечеру, устав от занятий и почувствовав, что впадает в черную меланхолию, Лиза решила, что стоит попробовать. Тем более что никто ее там не знает, и любой промах можно списать на своеобычность характера и оригинальную манеру поведения.

Сказано – сделано. Вернее, не сразу и не вдруг, но она приняла все-таки душ, накрасила губы и подвела глаза. Подумала немного, играя в «гляделки» со своим отражением, и добавила пудры, чтобы губы казались ярче. Оделась «скромно и со вкусом» – в гарнитур, сшитый по эскизам Нади и в ее же ателье. Гарнитур назывался «Принц осени» и, как ни странно, названию соответствовал. Надела туфли на высоком каблуке, добавила к облику колье и серьги с изумрудами и пошла.

Спустилась на лифте до девятого этажа, прошла по коридору, ориентируясь на звуки музыки, постучала в дверь и тут же – словно ее специально поджидали – оказалась в объятиях Ксении Раевской. Впрочем, хозяйка быстро сообразила, что ее порыв неуместен, да и не обдуман. Разница в росте оказалась впечатляющей, и Ксения просто уткнулась Лизе лицом в грудь. Тогда она отпустила гостью и отступила на шаг назад.

– Ох, извините, Лиза! Я такая порывистая! Алексей! – обернулась Ксения, подзывая молодого мужчину приятной наружности. – Пожалуйста, иди сюда, мой друг, я познакомлю тебя с нашей соседкой.

Мужчина подошел, оценил рост Лизы, поднял бровь и неожиданно улыбнулся.

– Алексей Иванович Раевский, – представился он, принимая руку Лизы. – Муж этого неугомонного создания!

– Елизавета Аркадиевна Браге, – ответно улыбнулась Лиза.

По-видимому, ее фамилия показалась Алексею Ивановичу знакомой, но, разумеется, соотнести это имя с реальной женщиной «во плоти» он не смог. Зато смог кто-то другой, и даже не имя, а саму женщину.

– Лиза?! Ты?! – лавируя среди гостей, как штурмовик в зоне ПВО, к ней шел коренастый капитан-лейтенант, на лице которого отражалась неслабая игра чувств. Удивление, надежда, неподдельная радость… Все сразу и в одном флаконе. Одна беда, он Лизу знал, а она его – нет.

Следует заметить, любая встреча с «товарищами по оружию» представляла для Лизы нешуточное испытание. Начать с того, что она никогда в точности не знала, знакома она с этим человеком или нет, и если все-таки знакома, то насколько близко? В госпитале, особенно в первое время, выкручиваться было относительно легко. Лиза ссылалась при этом на плохое самочувствие и ужасный внешний вид. Звучало убедительно, и количество встреч с сослуживцами удалось свести к необходимому минимуму. Ну, а те, что все-таки случались – их было просто не избежать, – согласовывались заранее, и Лиза к ним, как могла, готовилась. Первым ее посетил командир корабля-матки Иван Николаевич Широков, однако его адъютант, предварительно созвонившийся с начальником госпиталя, упомянул в разговоре, что каперанг Широков с капитаном Браге лично не знаком, так как сменил контр-адмирала Гирса на посту командира корабля совсем недавно, но «оно и к лучшему, так Елизавете Аркадиевне будет проще». И он был прав. Говорить с незнакомым офицером оказалось несложно, тем более что капитан Широков чувствовал себя с Лизой крайне неловко. Он не привык навещать в госпиталях раненых женщин, одетых к тому же не в форму или платье, а в больничный халат. Набольший адмиралтейства боярин Порхов, прибывший, чтобы собственноручно вручить Лизе знаки «Полярной звезды» и погоны капитана 2-го ранга, чувствовал себя еще хуже, чем Широков. В прошлом он встречался с Лизой несколько раз – в большинстве случаев еще тогда, когда она была ребенком, – но никогда с ней лично не общался. Проблема же адмирала состояла в том, что Порхов был любимым учеником и, в каком-то смысле, преемником адмирала Дмитрия Николаевича Браге, и от того переживал еще больше. В результате он не столько смотрел на Лизу или слушал ее, сколько старался не смотреть на нее и не слушать. А уж Лиза, ухватив нерв момента, постаралась дожать. Она была «совсем плоха», только что сознания не теряла. После этого посещения – и по ее повторной настоятельной просьбе, переданной по инстанциям – Лизу оставили в покое, приняв как должное что в этом случае «братство по оружию» отступает перед правом «увечного воина» на приватность, тем более, если этот военный инвалид – женщина. Зашел, правда, зам начальника управления контрразведки, чтобы извиниться лично за «неуместную самодеятельность» своего подчиненного, но и только.

Ну, а после выписки к встречам подобного рода Лиза уже была более или менее готова. Сориентировалась в названиях кораблей и баз, фамилиях командиров и «в своем послужном списке», изучила фотографии и газетные статьи, правила и уставы. Так что, если мало говорить и больше слушать, проявлять сдержанность и демонстрировать плохое самочувствие, дурное настроение и некую – вполне простительную – отчужденность, общение с бывшими сослуживцами проходит вполне сносно и достаточно быстро сводится к минимуму. Другое дело случайные встречи, вот их Лиза боялась по-настоящему и ненавидела всей душой.

– Лиза?! Ты?!

«О господи!»

– Глазам своим не верю! – моряк, наконец, подошел и встал напротив, что называется, глаза в глаза. Роста хватило, даже с ее каблуками.

– Мы знакомы, не так ли? – спросила Лиза, пряча испуг и раздражение за маской холодноватого равнодушия и легкой отчужденности.

– Ну, не знаю! – рассмеялся незнакомец; похоже, он принял ее вопрос и выражение лица за шутку. – Человека, которому сломал нос, обычно запоминаешь!

У капитан-лейтенанта нос и в самом деле был сломан, и, хотя лицо это по-прежнему ничего Лизе не говорило – с чего бы вдруг? – историю со сломанным носом она по невероятному совпадению прочла в дневнике Елизаветы Браге как раз сегодня днем. Но вот беда, фотография Вадима Ильина была всего лишь одной из многих в любом из курсовых альбомов Елизаветы Браге, как, впрочем, и в выпускном. И все эти мужики были молоды тогда…

– Вадик, – кивнула она, все еще оставаясь невозмутимо «прохладной». – Ильин. А нос я тебе сломала во время драки в бардаке.

– Точно! – снова рассмеялся Ильин счастливым смехом человека, выигравшего первый приз. – В заведении мадам Куприяновой!

– Ты залез мне в штаны, – пожала плечами Лиза, заметив краем глаза, что свидетели их более чем странного диалога оторопели, и уж точно полны недоумения. – И ведь я предупреждала!

– Ну, конечно, предупреждала! – добродушно согласился Ильин. – Сломала и правильно сделала! Нас обормотов учить надо было, и учить, а своя юшка лучший педагог!

– Обнять-то тебя можно? – спросил, отсмеявшись. – Как офицер офицера.

– Ну что ж, – улыбнулась Лиза, вживаясь в образ, – если как офицер офицера, то можно. Только под юбку не лезь!

Обнялись. Вполне по-дружески, без намека на эротику. Как старые друзья или подруги. Где-то так.

– Мы в Академии вместе учились, – объяснила Лиза по-прежнему недоумевающим Раевским.

– В Академии? – переспросила Ксения.

– Браге! – сообразил, наконец, ее муж. – Это ж надо так опростоволоситься! И ведь мне показалось, что фамилия знакомая. Извините, госпожа кавалер!

– Вообще-то не кавалер, а кавалерственная дама, – усмехнулась Лиза, вспомнив разъяснения к уложению о награждении высшими орденами республики. – Но, знаете что, Алексей Иванович, давайте не будем усложнять! По имени-отчеству, мне кажется, в самый раз!

– Почту за честь, Елизавета Аркадиевна, – поклонился Раевский и, подхватив жену под руку, увлек куда-то в глубину гостиной.

– Н-да, вот так встреча! – покачал головой Ильин. – Может быть, выпьем?

– Отчего бы не выпить! – согласилась Лиза.

Отошли к буфету. Закурили. Ильин, спросив взглядом, налил обоим водки.

– За тебя, за живую и красивую!

– Про живую согласна, – кивнула Лиза, опрокинув стопку в рот. – А про красивую оставь!

– Зря ты так! – покачал головой Ильин. – Ты многим нравилась. Еще по одной? Или тебе нельзя?

– Мне можно, – криво усмехнулась Лиза. Временами ей трудно было понять, играет она Елизавету Браге или это «ее собственное».

Выпили. Постояли молча.

– Ты где сейчас? – спросила она, просто чтобы прервать неловкую паузу.

– Первым помощником на «Гогланде».

«“Гогланд”, – вспомнила Лиза раздел “Опознание судов” из Морского справочника, – крейсер 1-го класса, низко-высотный, потолок пять или шесть верст, артиллерия главного калибра 18 фунтов, сиречь… 137 миллиметров… Совсем неплохо!»

– Ну, и как служится?

– Вам, истребителям^[1], не понять! – улыбнулся Ильин. – Но ты же знаешь, если что, решать будут отряды крейсеров, разве нет?

– А разве да? – подняла бровь Лиза. – Будь у меня, Вадик, в Опочке звено, я бы поляка в гроб уложила, как два пальца…

– Это мужская присказка! – хохотнул Ильин.

– Много ты знаешь! – огрызнулась Лиза, которой неожиданно пригрезилось, как она атакует тримаран полным звеном.

«Бред какой-то!» – она вдруг посмотрела на Ильина другим взглядом. Не как испуганная «иностранка», и не как однокашница по Академии, а как женщина на мужчину.

«Если забыть…», – но о чем она собиралась забыть, Лиза уже не помнила, зато отметила ширину плеч Ильина, крепкую шею, волевой подбородок и много чего еще, включая большие ладони и темные – «цыганские» – глаза.

– Ты здесь каким боком? – спросила, все еще неуверенная, что способна на безумие.

– Меня приятель привел, он с Раевским в Военном министерстве служит, тыловое обеспечение…

– То есть ты здесь один? – прервала его Лиза, чувствуя, как убыстряется ход сердца и проседает голос.

– Ты серьезно? – смутился Ильин.

– Не хочешь, не надо! – получилось излишне резко, но что есть, то есть.

Лиза повернулась и пошла прочь ровным шагом и с каменным лицом. Но Ильин ее не отпустил. Догнал. Придержал за локоть.