Состав и пропорции для 4 коктейлей:
водка – 240 мл;
зеленый чай – 1 чайная ложка, или 1 пакетик;
сахар – 100 мл;
руккола – 200 мл (2 упаковки);
парниковый огурец – 1;
перец халапеньо – 1;
свежий лимонный сок – 120 мл;
веточки мяты (для украшения); лед.
Водку и чай смешать в банке (или опустить чайный пакетик в водку). Накрыть крышкой и дать настояться 8 часов. Процедить через ситечко, чтобы избавиться от чаинок. Накрыть крышкой и охладите.
Сахар залить 150 мл воды, довести до кипения, помешивая, чтобы сахар полностью растворился. Снять с огня. Понемногу, постоянно перемешивая, добавлять рукколу. Накрыть сироп и дать ему настояться 5 минут, затем процедить через мелкое сито. Накрыть и остудить.
Отрезать 12 тонких ломтиков огурца.
Остаток огурца разделить на 4 части, измельчить в шейкере. Добавить в шейкер кусочек перца халапеньо, измельчить. Добавить в шейкер 60 мл водки с зеленым чаем, 30 мл сиропа рукколы и 30 мл лимонного сока. Добавить лед и энергично встряхивать около 30 секунд. Процедить коктейль в стакан «коллинз», наполненный льдом, украсить мятой и 3 ломтиками огурца. Так же приготовить остальные порции.
При желании, настойку водки на чае можно сделать заранее, но не более чем за месяц до приготовления коктейля. Сироп из рукколы можно приготовить не более чем за 3 дня. Ингредиенты следует хранить в охлажденном состоянии.
Эна стоит в лесу на краю обрыва; строго говоря, это самый центр города; ладно, почти самый центр, Ужупис, Заречье, когда-то бедняцкий и хулиганский, а ныне хипстерский и богемный, дорогой элитный район. Однако холмы, заросшие лесом, здесь самые настоящие. В таких местах особенно ясно видно, что наш город не просто на месте леса построен, как это обычно случается с городами, а однажды пророс сквозь лес.
Эна, воплощенная бездна, стоит на краю обрыва и сама понимает, насколько это смешно. Потому и стоит, что это хорошая шутка. В смысле, ради шутки Эна остановилась, сделала паузу, чтобы холм и лес, и обрыв успели оценить ситуацию и посмеялись вместе с ней. Но пришла она не за этим, конечно. А потому, что ей пора отдохнуть.
Эна делает шаг; со стороны это выглядит совершенно чудовищно: немолодая рыжая тетка в очках, в теплой куртке и удобных ботинках только что спокойно стояла, любуясь окрестностями, и вдруг зачем-то прыгнула в пропасть. Ну, то есть не такая уж великая пропасть, но чтобы человеку расшибиться в лепешку, хватит вполне.
К счастью, никто сейчас на Эну не смотрит. И не видит, как летящая камнем вниз рыжая тетка исчезает, почти достигнув, но еще не коснувшись земли. Так и было задумано: Эна порядком устала от тетки. Еще не настолько, чтобы выходить из игры, но небольшая передышка не помешает, – думает Эна, заполняя собой обрыв. Какое-то время этот обрыв побудет бездонным; обрыву приятно, земле, на которой построен город, полезно, как всякое невозможное, а Эна наконец отдохнет. Для воплощенной бездны развоплотиться до хоть какого-то условного подобия бездонной пропасти – желанный отдых, как в мягком кресле после трудного дня подремать.
Пока бездна Эна заполняет собой обрыв, успевает стемнеть; впрочем, в декабре это несложно, в декабре у нас что ни сделай, можешь быть совершенно уверен, за это время непременно успеет стемнеть. Короче говоря, когда рыжая тетка в очках, такая отдохнувшая и довольная, что жители окрестных домов, подхватив ее настроение, внезапно бросаются обниматься друг с другом, благодарить за все на свете и безответственно клясться в вечной любви, снова появляется на краю обрыва, вокруг уже царит глубокая ночь, хотя на часах всего половина седьмого вечера. Но часы и сами не особенно верят себе.
О, да я же опаздываю на работу! – восхищенно думает Эна. – Чего доброго, действительно опоздаю! По-настоящему, как это принято у здешних людей. Это удивительное событие обязательно надо будет отметить, – говорит себе Эна. И неторопливо спускается с холма на улицу Кривю по удобной широкой тропинке, которой в этом месте отродясь не было, но теперь будет, а куда ей деваться, Эна балованая, ни в обход, ни, тем более, напролом через кусты ни за что не пойдет.
Стефан устраивается поудобнее в кресле, вытягивает ноги и лениво прикидывает, чего добавить до полного счастья – пива? чаю? еду? одеяло? Но, положа руку на сердце, ему и так хорошо. Весь день, длившийся почти трое суток, об этом мечтал – как остановится, усядется в кресло и ничего больше делать не будет, и думать тоже не будет, и, упаси боже, с кем-нибудь говорить. И вот наконец все получилось, сбылось.
Стефан, потягивается, улыбается от удовольствия, закрывает глаза. Так сладка эта долгожданная пауза, что велик соблазн забить на пиво и ужин, даже домой не идти, остаться тут до утра, сидеть, не меняя позы, дремать, но не засыпать окончательно, чтобы каждую минуту упоительной неподвижности и бездеятельности осознанно, с наслаждением пережить.
Никуда не пойду, – думает Стефан. Эта тягучая медленная мысль заполняет все его существо, растекается теплым маслом по пустой от усталости голове. – Никуда не пойду, ничего мне больше не надо, всего достаточно, идеальный момент, – думает Стефан и тут же, вопреки всякой логике, подскакивает, оглядывается в поисках куртки, хватает ее, сует руку в рукав, второй рукав натягивает уже в коридоре и вызывает лифт, которого отродясь не было во Втором Полицейском Комиссариате на улице Альгирдо, но это совершенно не мешает ему приехать на четвертый этаж, которого здесь тоже нет. Можно было бы спуститься по лестнице, в отличие от лифта, она вполне настоящая, по крайней мере, начиная с третьего этажа, или просто сразу оказаться внизу, остальные сотрудники Граничного отдела полиции всегда так делают, но Стефан любит лифты, не накатался в детстве, в его детстве не только лифтов не было, но и многоэтажных домов.
В жизни шамана есть свои неудобства; их не то чтобы много, вполне можно жить. Но иногда приходится внезапно срываться с места и нестись неизвестно куда, потому что твой город срочно, вот прямо сейчас хочет с тобой говорить, а игнорировать желания города, в котором находишься – ну, можно, конечно. Но, во-первых, крайне непросто, а во-вторых – зачем?
Стефан не выбирает маршрут, точнее, маршрут сейчас выбирает не он; Стефан умеет слушаться в тех редких случаях, когда сам того хочет, а сейчас он, конечно же, хочет, ему интересно, куда он в итоге придет. Он идет по улице Альгирдо до уродливой громадины ЗАГСа на краю бывшего Лютеранского кладбища, через парк выходит на вершину холма. Раньше здесь стояло еще одно угребище, даже похуже ЗАГСа, почти по-человечески мертвый, как редко бывают мертвы нежилые здания, Дворец профсоюзов натурально гнилым зубом на вершине холма торчал, но его наконец-то снесли, и даже что-то новое уже начали строить на старом фундаменте; Стефан пока не особо вникал, что именно, человеческие дела – не его забота, хотя, будем честны, регулярно хочется некоторым человеческим деятелям по башке надавать. Ну, – думает он, обходя забор, огораживающий стройку, – хуже, чем было, точно не будет, просто некуда хуже. А если и будет, долго не простоит. За холм Тауро Стефан с недавних пор совершенно спокоен. Все места, где открыты Проходы, сами диктуют людям, что там следует делать, и могут за себя постоять.
Стефан мог бы спуститься по лестнице, но, конечно, идет вниз прямо по склону холма, благо трава не скользкая, хорошо в этом году начался декабрь, бесснежный и не морозный, и такой пасмурный, что почти круглые сутки темно. Стефану нравится хмурая теплая зимняя тьма; впрочем, ему все нравится, в другой год он точно так же будет радоваться солнцу, морозу, снегу и совершенно искренне утверждать, что именно такая погода лучше всего. Был бы рядом вулкан, его извержению Стефан бы тоже обрадовался. Возможно, извержению – больше всего. Впрочем, он и без вулканов живет, не тужит, вприпрыжку бежит вниз по склону, но вопреки законам природы, обстоятельно описанным в учебниках физики, не быстрей и быстрей, а все медленней, словно это не спуск, а подъем. Стефан хорошо понимает, что это значит – его собеседник уже пришел. То есть город сейчас медленно спускается вниз с холма вместе с ним.
Когда-то очень давно Стефан, было дело, вбил себе в голову, будто он сам и есть город, вернее, его человеческая персонификация. Понятно, почему – молодой был, наивный, увлекающийся и, мягко говоря, не особо обремененный знаниями, которые просто неоткуда было тогда получить. Неудивительно, что вечно путал собственную волю с чужой, проявляющейся через него.
Это заблуждение вскоре развеялось, потому что Стефан даже не с юности, а с младенчества умный, хоть и любит говорить при всяком удобном случае, что раньше (да еще буквально на прошлой неделе) был дураком. И чуткий. И не особо подвержен иллюзиям, то есть крайне редко видит вещи не такими, каковы они есть. В общем, он быстро понял, что воля города отлична от его собственной. И характер, на самом деле, хоть и слишком человеческий для такого сложного существа, как город, совершенно другой. И даже цели не всегда совпадают. Вернее, к более-менее общим целям – чего-нибудь невозможного, да побольше, чтобы стало наконец по-настоящему интересно играть – у Стефана с самого первого дня прилагалась отдельная, собственная: защитить этот город от всех мыслимых бед и от него самого. Потому что он псих, это всегда было ясно. Город, чей характер настолько похож на человеческий, просто не может психом не быть.
Потом Стефан долгое время считал, будто те, кого называют «Старшими духами-хранителями», поочередно становятся персонификацией города. Но и это, конечно, оказалось ошибкой. Не настолько все просто, правда сложней и, пожалуй, страшней. Город всегда готов проявить свою волю через любого, кто подвернется под руку и окажется достаточно восприимчивым, но это скорее похоже на то, как актер говорит за куклу и управляет ее движением, а существует при этом отдельно, сам по себе.
Все равно это, скажем так, трудное счастье никто не мог подолгу выдерживать. Старшие духи-хранители здесь часто сменялись – кто-то держался несколько лет, а кто-то хорошо, если день. Город – слишком огромное и сложное существо, люди просто физически не способны играть с ним на равных. Одни сбегали отсюда подобру-поздорову, а оставшиеся долго не жили. Шли вразнос, спивались, сходили с ума, накладывали на себя руки. И город всякий раз шел вразнос и сходил с ума вместе с ними, потому что совсем не того он ждал от такого сотрудничества, хотел не боли и не безумия, а веселой игры, но выходило, как выходило. Он и сам умереть от горя пытался, да Стефан ему не давал – год за годом, столетие за столетием. Сам в этой изначально, с первого хода навсегда, без шансов, как в ту пору казалось, проигранной битве чуть не полег. Сколько раз собирался послать все к черту; собственно, и посылал, и сбегал. Для того, кто уже стал своим в мире высших духов, найдется много других занятий, и почти все они интересней, чем нянчиться с сумасшедшим городом, построенным людьми в мире людей. Но, конечно, всегда возвращался, потому что сердце не камень. Это чертово сердце – слабое место Стефана, обратная сторона его силы. Что бы он о себе ни рассказывал, кем бы ни прикидывался, какие бы роли ни примерял, правда о Стефане много проще, чем ему самому бы хотелось: им всегда движет любовь.
Ну, в итоге, все хорошо закончилось. То есть не закончилось, а началось. Стефан сам придумал – говорят, никто ни в одном из миров до него так не делал – призвать в человеческий город всемогущее существо. А чтобы одним своим вздохом не превратило в пыль весь человеческий мир, излишки его всемогущества отдать подходящему человеку, крутому и обреченному, благо такие способны на все. После чего Стефан нанял обоих на должность Старшего городского духа-хранителя. Звучит безумно даже для него самого. Но на практике оказалось – именно то, что надо. И этим двоим на пользу, и городу наконец есть с кем играть не просто на равных, а даже в роли любимого младшего брата, которого балуют и развлекают, что ни день, то новая игра.
Стефан спускается с холма – слишком медленно для идущего вниз по крутому склону человека, но все равно слишком быстро для города, не привыкшего к человеческой ходьбе. Они не то чтобы часто вместе гуляют. Такие прогулки не только огромное счастье, но и очень тяжелое физическое упражнение, а Стефан совсем не спортсмен. Хотя вот прямо сейчас, когда город смотрит на себя его человеческими глазами и только что не пищит от восторга – ууу, я какой! – счастье такое острое, что Стефан готов длить его бесконечно. Однако дело есть дело. Если встретились ради разговора, значит надо сразу поговорить. А то знаю я нас, – думает Стефан, – будем бесцельно бродить до рассвета, пока я не лягу пластом и не усну на сутки – счастье, если не прямо под ближайшим кустом.
Что у тебя стряслось? Что не так? Чего не хватает? Или просто соскучился? – думает Стефан и чутко прислушивается к себе, потому что ответом станут – не то чтобы именно мысли, скорее образы, пришедшие изнутри. И первым делом явственно ощущает, как его обнимают невидимыми руками, одновременно снаружи и изнутри; ну, это он всегда умел лучше всех на свете, – думает Стефан. – Знает, как веревки из меня вить.
Но понимание не уменьшает радости. Обниматься со всем городом сразу – лучшее, что вообще может быть.
В таком состоянии Стефан очень медленно, примерно за час, хотя тут десять минут обычным человеческим шагом, доходит до набережной реки Нерис. И еще за полчаса добирается до Зеленого моста, соединяющего улицу Вильняус с улицей Кальварию, Левый берег с Правым, Старый город с районом Шнипишкес, Стефанову заповедную территорию с террой не то чтобы вовсе инкогнита, но что-то вроде того. Формально, на Правом берегу Нерис – тот же город Вильнюс, что и на Левом, а на самом деле, хрен знает что. На изнанке Левого Берега находится шумный веселый город с трамваями, ярмарками и пляжами, а на изнанке Правого иногда бушует тамошнее Зыбкое море, а иногда там нет вообще ничего.
Стефан доверяет реальности – если она устроена так, значит это зачем-нибудь надо – вероятно, для пресловутого равновесия, которое обожает Вселенная, хлебом ее не корми. Чтобы тайна уравновешивалась отсутствием тайны, избыток сложности мироустройства – почти пугающей простотой, а наше невозможное бытие – вопиющим ничем. Поэтому он не суется на Правый берег без особой необходимости, вмешивается в тамошние дела только в самом крайнем случае – когда надо спасать людей от опасных хищников, поселившихся в переулках за Кальварийским рынком, в лесах на окраинах или в человеческих снах.
Стефан стоит на Зеленом мосту, днем обычно под завязку забитом транспортом, а сейчас совершенно пустом, подсвеченным снизу яркими зелеными фонарями, и смотрит на реку – всем городом сразу, а не только собой. И все его существо внутри и снаружи натурально звенит от веселого нетерпения – пошли туда погуляем, самое время, пора, пошли!
Все с тобой ясно, красавчик, – думает Стефан. – Вертел ты Вселенную с ее равновесием. Решил, что нам пора вместе прогуляться по Правому берегу. Ладно. Пора, так пора.
О проекте
О подписке