– Нельзя, – строго сказал Джуффин. – Я, хвала Магистрам, пока твой начальник. И запрещаю тебе сходить с ума.

Всегда догадывался, что он тиран, каких поискать.

– Ладно, – вздохнул я. – Нет так нет. Не очень-то и хотелось.

– А Базилио… Можно я посмотрю на Базилио? – спросил Нумминорих. – Меламори столько о нем рассказывала! Я буквально одним глазом быстренько на него взгляну, ладно? Хотя бы в замочную скважину. А потом сразу пойду искать чудеса и нюхать прохожих.

– Ладно, – сказал я. – Что с тобой делать. Пошли.

В Мохнатом Доме, как и следовало ожидать, было довольно людно. Если хочешь, чтобы друзья почаще тебя навещали, заведи дома чудище, чем страшнее, тем лучше – верный рецепт!

Пол в гостиной уже был покрыт газетами только отчасти. Прочитанные Базилио складывал на стол в аккуратную стопку. И даже кошкам не позволил ее раскидать. Удивительно чистоплотное чудовище мне досталось – как пример и живой укор.

Кроме газет на столе помещались несколько кувшинов с камрой. По крайней мере, мне хотелось думать, что именно с ней, рабочий день-то еще не закончился. Теоретически все присутствующие в любой момент могли быть призваны срочно спасать человечество или хотя бы отдельно взятого околдованного злой мачехой сироту.

Впрочем, содержимым кувшинов никто особо не интересовался. Меламори, Кекки и Трикки Лай сидели на полу, окружив Базилио и дремлющих у него в ногах условно мелких хищников, а сэр Мелифаро в ультрамодном лоохи, едва прикрывающем задницу, и ярко-зеленой скабе, которая, хвала Магистрам, все еще худо-бедно достигала середины икры, носился по гостиной, возбужденно выкрикивая:

– Только один! Можно достать только один!

– Да, спасибо, я уже понял, – вежливо отвечал ему Базилио. – А теперь, пожалуйста, дайте мне подумать.

– Чем это вы тут?.. – начал было я, но вся компания, включая Мелифаро, дружно на меня зашипела: «Тс-с-с-с-с-с-с-с!»

– Какие строгости, – проворчал я. Но очень тихо. Из меня получился бы очень покладистый демон, усмирить которого – раз плюнуть.

«А он что, из моря вышел?» – Нумминорих тоже мгновенно усмирился и перешел на Безмолвную речь, чтобы никому не мешать.

«Почему из моря? – удивился я. – Трикки его у себя дома наколдовал. Откуда там взяться морю?»

«Просто он пахнет морем, – объяснил Нумминорих. – И больше, кажется, вообще ничем».

«Спасибо, дружище. Еще одной неразрешимой загадкой стало больше. Хорошо хоть меня не заставляют ее разгадывать. Но бескорыстное любопытство никто не отменял. От него и помру».

– Значит так, – сказал Базилио. – Достаем один камень из шкатулки с надписью «Черный и белый». Не забываем о том, что все надписи лгут. Значит, в этой шкатулке камни одинакового цвета. Если мы достали белый, значит два белых, если черный – два черных. Дальше элементарно: у нас осталось всего две шкатулки, на каждой написана неправда, значит, на самом деле все наоборот.

– Молодец! – воскликнул Мелифаро. – Гений и вундеркинд. Я сам решал подобные задачки в раннем детстве, но все-таки не на следующий день после рождения. Горжусь знакомством!

Все остальные, включая только что вошедшего Нумминориха, дружно зааплодировали. И только я завис, пытаясь понять, каково было условие задачи.

– Есть три шкатулки, в одной лежат два черных камня, в другой два белых, в третьей черный и белый. Шкатулки надписаны, все надписи – ложь. Нужно достать всего один камень из одной шкатулки и определить, где какие лежат^[6], – сказал Трикки Лай, заметивший мои интеллектуальные мучения. – Мелифаро уже полчаса изводит Базилио головоломными задачками.

– Он не изводит, – возразил Базилио. – Мне никогда в жизни не было так интересно!

Ну, с учетом того, что нашему чудищу еще и суток не исполнилось, вполне может быть.

– Ладно, – объявил я. – Базилио – слава! Возможно, даже вечная. А теперь небольшой перерыв на светскую жизнь. Базилио, это сэр Нумминорих Кута. Нумминорих, это Базилио. Ни на секунду не сомневаюсь, что вы оба видите друг друга как наяву. Правда, я уже могу наниматься церемониймейстером к Его Величеству? А, и самое главное! Вы все профукали совершенно офигительный ветер с рыбьей головой и пляску в облаках. Так случается со всеми плохими детьми, которые прогуливают школу. В смысле, службу. Сами виноваты.

– Это как – ветер с рыбьей головой? – изумился Трикки Лай.

– Невообразимо и неописуемо, – честно ответил я.

– А в облаках-то кто плясал? – нахмурился Мелифаро.

– Когда я смогу ответить на этот вопрос, стану самым счастливым человеком в Мире, – сказал я. – По крайней мере, сейчас мне так кажется. Нумминорих вам расскажет, он тоже все видел. Ему вообще-то надо работать, но думаю, большой беды не будет, если он задержится тут еще на четверть часа. И заодно объяснит вам, какой помощи мы сейчас ждем от всех присутствующих и отсутствующих. А еще больше – от милосердной судьбы; впрочем, по моему опыту, на эту даму надежды мало.

– Спасибо, – обрадовался Нумминорих.

– Да не за что. Вводить людей в курс дела – тяжкий труд. Считай, что я просто свалил его на тебя. Развлекайтесь дальше, а я пошел бесцельно бродить по городу, сверкая безумными очами. Потому что именно в этом заключается теперь моя работа.

– Смотри не надорвись, бедняжечка, – ласково сказал Мелифаро.

– Постараюсь, – невозмутимо ответствовал я. – Но твердо обещать не могу.

И уже на пороге хлопнул себя по лбу, вспомнив о главном.

– Только не вздумайте тащить Базилио на прогулку. Мне даже лицензию на его пребывание в доме еще не выдали. О разрешении на выход в город пока даже думать боюсь. Оно у нас, конечно, обязательно будет. Но, к сожалению, не прямо сейчас. И даже не послезавтра, это я нам всем гарантирую. Не грусти, Базилио, нагуляешься еще. Но пока придется потерпеть.

– Ничего страшного, – сказал Базилио. – Я уже понял, что мой облик кажется большинству людей неприятным и даже пугающим. И в связи с этим пока не уверен, что мне так уж хочется на улицу. Сожалею только, что из-за меня вам приходится хлопотать.

Ну просто ангел.

– Ничего, – утешил его я. – Хлопоты – не самое страшное, что может случиться с человеком.

– Шурф дорвался до бумажек? – понимающе спросила Меламори. – И хочет посвятить весь остаток твоей жизни их правильному заполнению? Страшный он все-таки человек.

– О да, – подтвердил я. – Совершенно ужасный.

– Совершенно ужасный ты человек, – сказал я Шурфу несколько часов спустя, когда пришло время «писать заявление по всей форме». В смысле, ужинать. – Знаешь, о чем мы не подумали? О твоей репутации. Меламори теперь всю жизнь будет считать тебя бесчеловечным монстром. И, подозреваю, не она одна. Если уж ты даже мне пустяковое разрешение на содержание безобидного чудища без бюрократических пыток не выдаешь – представляешь, какой вырисовывается образ?

– Вот и прекрасно. Именно этого я и добиваюсь. Не то чтобы мне потребовалось рассориться персонально с леди Меламори; впрочем, по моему опыту, несколько дней спустя ей надоест сердиться на человека, убить которого в порыве справедливого негодования довольно затруднительно, и она сама как-нибудь придумает мне подходящее оправдание. Но вообще репутация бесчеловечного монстра мне бы сейчас совсем не помешала! По моим наблюдениям, чем хуже думают о тебе люди, тем реже они вынуждают тебя подтверждать их опасения делом. В этом смысле, моя скверная репутация – залог спокойствия Соединенного Королевства. И моего личного заодно. Но зарабатывать ее по-настоящему неприглядными поступками я, разумеется, не могу. Ты со своей одушевленной иллюзией, по правде сказать, очень меня выручил. Все знают, что ты не только живая легенда и великий герой, по слухам, не то спасший Мир от невесть чего, не то, напротив, чуть было не погубивший его окончательно, но и мой друг. И если весь город, включая придворных Его Величества, будет судачить о том, как я заставил тебя побегать из-за пустяковой, в сущности, бумаги, число желающих сесть мне на голову несколько сократится. Или хотя бы перестанет стремительно возрастать. Что тоже неплохо.

– Да, идея отличная. Но боюсь, когда горожане наконец увидят Базилио, они поймут, что ты просто милосердно пытался спасти их задницы, – усмехнулся я.

– Он правда настолько ужасен?

– Кошки и леди Меламори считают, что прекрасней Базилио нет существа в этом Мире. А на мой вкус, хуже и выдумать трудно. Представь: голова индюка с круглыми глазищами, рыбья туша в чешуе, лисий хвост. И человеческие ноги, чтобы мало не показалось. Ну, правда, длинные и стройные. Но это совершенно не спасает ситуацию в целом. Что, кстати, обидно, потому что более деликатного существа я в жизни не встречал. И с головой там все в порядке. Нынче днем я застукал в своей гостиной Мелифаро, который пытал нашу иллюзию какими-то задачками для вундеркиндов. И представь себе, Базилио щелкает их, как орехи. Ума не приложу, как он будет жить дальше. Добросердечным умникам и в человеческой шкуре среди людей обычно несладко, а каково среди нас чудовищу, от которого все шарахаются?

– Иногда выглядеть чудовищем – это как раз спасение, – заметил Шурф. – Ладно, завтра же приду на него посмотреть. Около полудня не слишком рано?

– Не слишком, наверное. Хотя какое время теперь считать полуднем – отдельный смешной вопрос… Слушай, а ведь если так и дальше пойдет, скоро станет принято договариваться: «Встретимся сразу после четвертого заката». Вчера их было девять, а сегодня – целых одиннадцать, если я ничего не пропустил.

– Поскольку эти закаты случаются не в какое-то определенное время, а когда придется, новым дополнительным ориентиром во времени они вряд ли сделаются. Ну и в любом случае все это, как я понимаю, ненадолго. На годы не растянется.

– На годы не растянется, – повторил я. – И вряд ли это будет моя заслуга. Вообще не представляю, как договариваться с человеком, которому нравится плясать на облаках, пока по улице несется созданный им ветер с рыбьей головой…

– Ветер с рыбьей головой? Это как? – изумился Шурф.

– Невозможно пересказать, – вздохнул я. – Как, собственно, всякий сон. Обычное дело: для самого важного в языке нет слов, а все остальное звучит как нелепица. Ну, может быть, тебе повезет, и наш гениальный сновидец любезно повторит этот трюк прямо под твоими окнами. А рыба-ветер, пролетевшая мимо нас, по свидетельству Нумминориха, утопилась в Хуроне. Ну или, напротив, обрела там дом и теперь счастливо живет под корягой, кто ее знает. На самом деле неважно. Важно, что я примерно представляю, как сейчас себя чувствует создатель всех этих чудес. Он может все, переделывает реальность по своему вкусу, командует ветрами и закатами, развлекается на полную катушку, скачет по небесам, срывает аплодисменты и наверняка беспокоится лишь о том, как бы расширить свою аудиторию. Глупо же ограничиваться одним-единственным городом, когда ты практически сам Господь Бог, взбалмошный и добродушный. И наверняка амбициозный, как и положено большому художнику. Ты, кстати, не знаешь, как обстоят дела с закатами в других городах Соединенного Королевства? А в соседних странах? И на дальних материках? Жаль, мне раньше не пришло в голову разузнать. Хотя понятия не имею, какая польза от подобного знания. Но бескорыстное любопытство пока никто не отменял.

– Совершенно верно. Я задался тем же вопросом еще вчера. И согласно собранным мною сведениям, удивительные природные явления, которым мы стали свидетелями, пока можно наблюдать только в Ехо. Но это как раз понятно. Человеку крайне редко снится весь Мир сразу. Как правило, внимание сновидца способно вместить сравнительно небольшой фрагмент зримого пространства. Если исключения и встречаются, то не как следствие счастливой случайности, а в результате долгой целенаправленной работы.

– Вот совершенно не удивлюсь, если все, что сейчас творится в Ехо, и есть следствие такой работы. Творческий итог долгой жизни, посвященной сладким снам. Прощальная гастроль.

– Вряд ли. Серьезные мастера сновидений обычно иначе развлекаются, да и масштабы у них другие. Во всей этой избыточной красоте слишком много простодушного восторга, свойственного скорее новичкам. Но если ты угадал, тем лучше. Тогда и спасать никого не надо. Мастер сам разберется, какие ему видеть сны, что делать со своей жизнью и когда умирать. А больше никого его дела не касаются.

– Меня касаются, – твердо сказал я. – Мастер он там или нет, а я видел, как он скачет по облакам. И все остальное: оранжевое небо, ночную радугу, дурацкий ветерок с рыбьей башкой… И знаешь что? Я по-прежнему не особенно в него верю. Если завтра выяснится, что всю эту красоту устроил Джуффин, чтобы меня развлечь и заодно чему-нибудь этакому хитроумному научить, я первым заору: «Так и знал!» Но все равно плевать. Что бы я обо всем этом ни думал, а допустить его гибели уже не могу. Очень странное, знаешь, чувство – как будто мне надо спасать собственную жизнь. Хотя это, конечно, совершенно не так. В смысле, я вовсе не вообразил, будто помру в один день и час с этим неизвестным художником…

– Художником?

– Ты бы на моем месте сказал «поэтом». Неважно. Важно, что я собираюсь бороться за его жизнь как за свою. Потому что она и есть моя – в каком-то смысле бесконечно далеком от здравого… Нет, не могу объяснить.

Шурф посмотрел на меня очень внимательно. Не то как на редкую книжку, не то как на очередную одушевленную иллюзию, не то просто как на полного идиота. Но спросил, как совершенно нормального человека:

– Я могу тебе чем-то помочь?

– Наверняка, – сказал я. – Только не знаю, чем именно. Сам придумай.

– Ладно, – невозмутимо кивнул он. – Тогда рассказывай, как ты собираешься искать этого своего «художника». Не может быть, что за все это время вообще ни одной идеи. Я тебя знаю.

– Пока только одна. Даже не столько идея, сколько надежда, что он будет крутиться в толпе, собравшейся поглазеть на очередное удивительное зрелище. И другая надежда: что наш художник пахнет как все остальные сновидцы – чем-то чужим. И что Нумминорих каким-то чудом окажется в нужном месте в нужное время и его унюхает. И не спугнет, и позовет меня. А я сумею убедить этого гения проснуться. Ну или заставить – понятия не имею как! Посмотрим по обстоятельствам. Как видишь, все очень зыбко. Зато Джуффин почему-то доволен. Иногда я начинаю думать, что у него действительно нет никаких своих идей. Хотя звучит, конечно, почти кощунственно…

– Ну, с Джуффином ты сам разбирайся. Я уже давно зарекся думать, будто способен догадаться, что творится у него в голове. А вот что касается этого мастера закатов. Ты, как я понимаю, сделал ставку на его желание увидеть реакцию публики. Это вовсе не лишено смысла…

– Да, не лишено. Я даже подтверждение тут же получил, – мрачно сказал я. – Он действительно пришел поглядеть, как нам понравился ветер с рыбьей головой. Только любовался эффектом с неба. Попрыгал по облакам, потом помахал нам на прощание и исчез. Таким образом, запланированный мной разговор по душам не состоялся по техническим причинам.

– У меня есть другая идея, – сказал Шурф. – Не стану утверждать, будто она непременно сработает. Но я успел неплохо изучить людей. В частности, многих ныне живущих поэтов. С некоторыми до сих пор дружен – насколько это вообще возможно в моем положении. И знаешь, что я заметил? Как бы высокомерен и самодостаточен ни был поэт, сколь бы искренне ни считал себя лучшим из лучших или даже единственным стоящим, он горячо интересуется чужими стихами. Самые первые чтения в «Трехрогой луне» начались чуть ли не сразу после войны. И я знаю нескольких поэтов, которые с тех пор не пропустили вообще ни одной встречи. Да и остальные не приходят только по очень уважительной причине – болезнь или отъезд. И потом жадно расспрашивают знакомых: «Как все прошло? Кто что читал? И как их принимали?» Понимаешь, к чему я веду?

– Пока не очень, – неуверенно сказал я. – То есть про поэтов-то ясно. Но что из этого следует?

– Что логично было бы не бегать по пятам за чудесами этого «художника» в надежде найти его где-нибудь поблизости, а устроить… Скажем так, аналог поэтических чтений. Нечто такое, что он не захочет пропустить. Что-нибудь в его вкусе. И как минимум столь же эффектное. Чтобы он увидел, восхитился и сам стал бы гоняться за тобой по всему городу – с родной душой даже во сне всякий захочет поговорить. Собственно, во сне тем более. Понятия не имею, что это могло бы быть. Но уверен, что придумать можно.

– Ого, – растерянно сказал я. И повторил: – Ого!

Был совершенно сокрушен необъятностью открывшейся мне задачи. Но и восхищен четкостью ее формулировки. Впервые за эти дни мне стало ясно, что нужно делать. А что оно пока кажется невозможным – не беда. Мне почти все сперва кажется невозможным, не привыкать.

– Я подумаю, – наконец сказал я. – И ты подумай, пожалуйста. Не факт, что получится, но… Слушай, как же мне нравится твоя идея! Знаешь, есть такая поговорка: «Не догоню, так согреюсь».

– Никогда не слышал. Но она прекрасно описывает суть и смысл магии. Именно так мы все и живем.

Домой я решил идти пешком. Плевать, что Темным Путем быстрее, зато на ходу мне лучше думается. Возможно, мой мыслительный процесс протекает в пятках, а голова нужна исключительно для приличия. Чтобы хоть что-то было как у нормальных людей.

«Например, светящиеся деревья, – думал я, ускоряя шаг. – Или нет, фигня какая-то. И не факт, что деревья захотят в этом участвовать, а без их согласия нехорошо… А может быть, пусть облака плывут не в небе, а над самой землей? Чтобы мы ходили, буквально касаясь их макушками. Или даже по пояс. Хотя, они же вроде бы только с виду пушистые, а на самом деле мокрые. Ай, какая разница, у нас-то будет просто иллюзия. Интересно, такое можно устроить наяву?.. О, или нет! Можно же небо сделать зеркальным. Это, пожалуй, покруче, чем просто цветное. Нет, стоп, от кого-то я уже о таком слышал. Или просто видел во сне? Ладно, какая разница, лишь бы этому гению понравилось… А еще круче, если бы весь город вдруг запылал как гигантский костер. Невероятная была бы красотища! Но за такие художества мне голову откусят и правильно сделают, все-таки огонь – не цветной ветерок и не дополнительный закат. Пока люди поймут, что он – просто иллюзия, полгорода сляжет с сердечными приступами, сам бы на их месте слег…»

Примерно на этом месте меня прервал Нумминорих. Вернее, его зов.

«На Площади Побед Гурига Седьмого ТАКОЕ ТВОРИТСЯ!» – выпалил он.

Когда голоса в твоей голове срываются на крик, Безмолвная речь становится непростым процессом. Поэтому я не стал расспрашивать, а ответил: «Сейчас», и шагнул прямехонько на площадь. Искусство Темного Пути прекрасно еще и тем, что позволяет до минимума сокращать Безмолвные разговоры.

Впрочем, тогда я об этом не думал. И вообще ни о чем. Не до того стало. На площади действительно творилось нечто неописуемое, было из-за чего так орать. Про себя я потом окрестил это зрелище «фонтаном ветров» – исключительно отдавая дань дурацкой потребности хоть как-нибудь все называть. На самом деле происходящее было почти целиком по ту сторону слов. Как, впрочем, и положено всякому качественному сновидению.