Пришлось предложить собакам поселиться со мной в Мохнатом Доме. Не то чтобы я действительно был в восторге от такой перспективы, но сердце-то у меня есть. Друппи обрадовался и тут же согласился на все, включая отсутствие сада и прогулки под конвоем, но Дримарондо неожиданно отказался от приглашения наотрез. Дескать, с людьми он уже на своем веку пожил немало. И за это время понял, что даже лучшие из нас – существа с невыносимым характером. Взять хотя бы необъяснимую человеческую потребность командовать собаками! Совершенно непонятно, почему одно разумное существо считает возможным навязывать свою волю другому разумному существу, попирая таким образом его индивидуальные особенности и пресекая свободу самовыражения. Хотя любому дворовому псу очевидно, что всякий может быть по-настоящему свободен сам только в обществе других свободных существ.

Его анархические рассуждения лишили меня разумных контраргументов. Потому что я не способен возражать утверждениям, с которыми совершенно согласен, вне зависимости от того, выгодны они мне или нет.

Впрочем, решительный отказ Дримарондо был мне скорее на руку. Превращать Мохнатый дом в руины я совсем не спешил. Все-таки памятник архитектуры, обидно было бы лишить будущие поколения возможности его созерцать.

Кому в сложившихся обстоятельствах пришлось нелегко, так это Друппи. Который, с одной стороны, ужасно хотел поселиться вместе со мной, и чтобы все стало как прежде. А с другой – не мог оставить в одиночестве лучшего друга. И переубедить его тоже не мог. Дискуссии – не самая сильная его сторона. Друппи, конечно, умный пес, но совершенно не говорящий. И даже если бы в один прекрасный день заговорил, нахлебавшись какого-нибудь колдовского зелья, это мало что изменило бы. У этого пса слишком доброе сердце, ему проще согласиться со всеми, чем отстаивать свои убеждения. Которые, впрочем, умещаются в одной фразе: «Я хочу, чтобы всем всегда было хорошо».

Я, собственно, тоже хочу. Но в отличие от Друппи уже успел привыкнуть к тому, что так довольно редко получается.

В итоге мы договорились, что пока все останется как есть, а я постараюсь навещать собак как можно чаще. Ну и мотался теперь на Левый берег практически каждый день, потому что нет зрелища более душераздирающего, чем печальные глаза пса, который с какого-то перепугу вбил себе в голову, будто твое присутствие в его жизни – это и есть счастье. И переубедить его уже не сможет никто. Даже магия бессильна, я узнавал.

Что ж, по крайней мере, теперь стало гораздо проще добираться к ним в гости. Я, конечно, люблю управлять амобилером, а еще больше – хвастаться, какой я великий гонщик, но с возможностью мгновенно попасть куда угодно Темным Путем никакая лихая езда не сравнится. И Друппи повезло – полчаса моей жизни, не потраченные на дорогу, полностью достались ему. Потому что Дримарондо все-таки слишком интеллектуальный собеседник для человека, вконец ошалевшего от избытка дневных впечатлений.

К счастью, этим вечером выяснилось, что бегать за брошенной палкой Дримарондо все равно нравится. А играть в догонялки, то и дело переходящие в бег с барьерами, в роли которых выступает растянувшийся на мокрой траве человек, еще больше. И выдающийся интеллект делу не помеха. По крайней мере, под ногами он не путается – в отличие от пол моего старомодного лоохи, которое и правда не мешало бы укоротить, если уж все равно полгорода теперь так носит.

Я так не хотел возвращаться в пустой дом, что болтался с собаками почти до полуночи. И чуть было не дал им уговорить себя остаться ночевать в саду. Остановила меня только погода. Очень уж промозглая выдалась ночь, никакие одеяла не помогли бы приятно провести ее на сырой траве или в комнате с выбитыми окнами, а других в этом доме не было. Впрочем, не было тут и одеял. Я, честно говоря, даже насчет уборной не уверен – у меня ни разу не хватило духу спуститься по полуразрушенной лестнице в подвал, где, по идее, должны были находиться оставшиеся от прежних времен удобства. А что там творилось на самом деле, даже Темным Магистрам неведомо. По крайней мере, я бы на их месте предпочел ничего об этом не знать.

Поэтому я все-таки отправился домой, заранее прикидывая, куда бы еще податься и кому можно послать зов, если тишина в гостиной снова покажется мне невыносимой.

Но тишины я опасался напрасно.

Шагнув из душистого мокрого сада прямо в свою гостиную, я даже не успел порадоваться, что все снова получилось – уже шестой раз за день, превосходный результат! Потому что меня оглушил крик.

«Крик» – это вообще-то слабо сказано. Но я не могу подобрать синоним, хоть сколько-нибудь соразмерный эффекту этого пронзительного нечеловеческого рева. Хотя на самом деле конечно же человеческого. Даже, страшно сказать, девичьего.

Из услышанного я сделал ровно два вывода – оптимистический и не очень. Первый – что Меламори все-таки решила навестить меня нынче вечером. А второй – что она несколько не в духе. Потому что рев-то боевой. И предназначен вовсе не для уютных домашних скандалов, а для взаимодействия с настоящим врагом. Меламори своими воплями как-то раз даже гигантскую птицу кульох убила, представителя той самой опасной для нас, изнеженных горожан, арварохской фауны, которой давеча стращал меня сэр Шурф. И правильно делал, что стращал, это Меламори у нас герой, каких Мир не видывал, практически богиня охоты, а я при виде птички размером в два моих роста небось сразу в штаны наложил бы.

Возможность проверить это предположение на практике представилась мне практически незамедлительно. Потому что это я сейчас, задним числом, веселюсь, рассказывая о том вечере, а тогда, конечно, перепугался до такой степени, что даже не сообразил послать Меламори зов и выяснить, какого черта она так орет. А просто помчался на звук, хотя приближаться к эпицентру рева было делом вполне самоубийственным. Но тут уж без вариантов, лучше замертво свалиться на полдороги, чем благоразумно затаиться и никого ни от чего не спасти.

К счастью, рев умолк, когда я был еще на лестнице, ведущей в башню, которая теперь стала моим кабинетом, а тогда была просто самым труднодоступным местом в доме – в том смысле, что подниматься туда очень уж долго. Не научись я ходить Темным Путем, никакого кабинета в башне до сих пор не было бы, я все-таки трезво смотрю на вещи и не воображаю себя человеком, готовым бодро преодолевать сто двадцать восемь ступенек по несколько раз на дню.

Но тогда я пулей взлетел наверх, как миленький, и даже дыхание не сбилось – просто не до него было, особенно после того как Меламори перестала орать, и я поневоле начал подозревать неладное.

Зря, конечно. Ничего с нею не случилось. Просто никто не может вопить бесконечно долго, и Меламори в этом смысле не исключение.

Когда я наконец ворвался в башню, Меламори, подбоченившись, стояла на пороге и выглядела скорее довольной, чем сердитой. И красивой как никогда, охотничий азарт ей очень к лицу.

Объект упомянутого азарта занимал почти все остальное помещение. И выглядел при этом как гигантский индюк. То есть так мне сперва показалось. А потом я разглядел его получше.

Хорошая новость состояла в том, что гигантский индюк занимал далеко не всю комнату, а сравнительно небольшую ее часть. И был, строго говоря, не гигантским, а просто очень крупным. Если бы я встал на цыпочки, достал бы макушкой до его клюва, а такую разницу в размерах вполне можно пережить.

Вторая новость, положение которой на шкале «хороший – плохой» я до сих пор затрудняюсь определить, – это был не совсем индюк. Вернее, совсем не индюк, а чудовище с головой индюка, чешуйчатым рыбьим туловищем, вполне человеческими босыми ногами и пышным лисьим хвостом. То есть практически василиск. С индюшачьей головой, кстати, гораздо страшней, чем с петушиной, несмотря на огромные лучистые глаза, скорее кошачьи, чем птичьи.

Я так растерялся, что сказал вслух:

– Мамочки, василиск!

Потом вспомнил, что василиски убивают взглядом, и испугался по-настоящему. Но тут же сообразил, что если уж Меламори жива и здорова, то и я совершенно не обязан погибать во цвете лет от какого-то дурацкого индюшачьего взгляда. Подумаешь, взгляд.

– Ой, ты уже дома! – обрадовалась Меламори. – А что такое «василиск»?

– Мифическое чудище из другого мира, немного похожее на эту несказанную красоту. Только василиск взглядом убивает, а этот, получается, нет. По крайней мере, не всегда. Уже облегчение!

– Извините, пожалуйста, что встреваю в вашу беседу, – вежливо сказало чудище, – но вам, наверное, будет приятно узнать, что я никогда не убиваю взглядом. И вообще никого ничем не убиваю. А вы на меня так страшно кричали! Я чуть с ума не сошел.

– Я тоже чуть с ума не сошла! – огрызнулась Меламори. – Прохожу мимо дома, никого не трогаю, вижу свет в башне, поднимаюсь, чтобы устроить сюрприз, а тут вместо Макса ТАКОЕ! Ну, то есть ты… То есть вы. Тьфу! Все мое детство прошло в изучении дурацких правил дурацкого этикета, а как обращаться к незнакомым чудовищам, на «ты» или на «вы», так до сих пор и не знаю. Всегда была уверена, что самым полезным вещам родители не научат, хоть убей.

– Не надо никого убивать, пожалуйста, – попросил василиск. – У вас только и разговоров что об убийствах. А я, может быть, и так сейчас исчезну навсегда. Буквально с минуты на минуту! Очень не хочу исчезать.

– Тебя можно понять, – согласился я. – А почему ты исчезнешь?

– Я точно не знаю, – ответил он. – Может быть, и не исчезну. Но вообще-то, с такими, как я, подобные неприятности то и дело случаются. Исчезнуть нам гораздо проще, чем появиться.

– Такие, как ты, – это какие? – уточнил я.

– Существа, получившие жизнь благодаря свободному волеизъявлению и творческому самовыражению через магические действия, – как по-писаному отбарабанил василиск.

Будь я строгим экзаменатором, отправил бы его сейчас домой с «пятеркой», не задавая дополнительных вопросов. Но не с моим счастьем так легко отделаться от умненького чудовища, без приглашения вторгшегося в дом.

– Макс, это ты, что ли, наколдовал? – восхищенно спросила Меламори. – А давай тогда его оставим! Зачем такой красоте навсегда исчезать?

Она смотрела на меня с таким уважением, что мне даже захотелось соврать – а то, конечно, я! Где еще ты отыщешь могущественного придурка, способного каждый вечер радовать любимую девушку новеньким василиском.

Но чудище нам попалось говорящее, так что номер не прошел бы. Пришлось сказать правду.

– Я за весь день вообще ни одного внятного чуда не совершил, как-то не до того было. Только Темным Путем бегал туда-сюда, но вряд ли от этого в доме заводятся чудовища. По крайней мере, о таком побочном эффекте меня никто не предупреждал.

– Можете не беспокоиться, вы действительно не имеете никакого отношения к моему появлению на свет, – подтвердил василиск.

Ну, то есть не василиск, а созданное по схожему принципу чудище. Иначе говоря, химера.

На этом месте мне окончательно стало неудобно о нем думать, потому что я не знал, как его называть. Или ее? Слово «василиск» мужского рода, «чудовище» – среднего, а «химера» – женского, но вся совокупность моих скромных филологических знаний не давала возможности вот так, с ходу определить пол собеседника. К тому же не факт, что у этого чудища он вообще есть.

И вот как прикажете иметь дело с этим не пойми чем? Разговаривать – еще ладно бы, всегда можно сказать: «эй, ты». Гораздо хуже обстояли дела с обдумыванием. Мой конкретный ум требовал точного определения для внутреннего пользования, причем от неопределенного «оно» отказывался наотрез.

К счастью, мой ум – формалист, каких мало. Поэтому имени собственного ему обычно бывает достаточно, чтобы счесть всякий новый объект познанным, успокоиться и не мешать мне думать дальше. Поэтому я спросил:

– А как тебя зовут?

– Честно говоря, я не уверен, что меня хоть как-то зовут, – вздохнуло чудище. – Если даже человек, по чьей воле я возник из небытия, успел дать мне имя, он сделал это в мое отсутствие.

– Ладно, – сказал я. – Тогда будешь Базилио. – И, спохватившись, добавил: – Если ты, конечно, не против.

– Баааазиииилииииоооо, – мечтательно протянуло чудище. – Какое красивое, звучное имя.

Надо же, угодил.

– Как ты только такое выдумал? – изумилась Меламори.

– Не выдумал, а вспомнил. Просто у этого имени общий корень со словом «василиск», на которого похож наш гость. Сходство, на мой взгляд, недостаточное, чтобы назвать это существо просто василиском. Но и полностью его игнорировать у меня не получается. Поэтому – компромисс. А что имя из другого мира, так даже лучше. Будет подчеркивать его уникальность.

– Да ее и подчеркивать особо не надо, – заметила Меламори.

И, в общем, была права.

– Значит так, – сказал я. – Ты у нас – Базилио, договорились. Меня зовут Макс, эту прекрасную леди – Меламори. Вижу тебя как наяву. И ты нас, надеюсь, тоже. А теперь, когда мы все наконец знаем, как друг к другу обращаться, поведай нам, друг Базилио, откуда ты взялся в моей башне. И почему собираешься исчезнуть навек?

– Я не собираюсь, что вы! – испуганно сказало чудище. – Просто я чрезвычайно опасаюсь возможности подобного исхода.

– И я понимаю тебя как никто. Но все равно, рассказывай с самого начала.

– Я не знаю, как можно рассказать о собственном рождении, – вздохнул Базилио. – Сперва меня не было, и вдруг я появился! И сразу услышал крик: «Что это за хрень?!» – но не понял, что речь идет обо мне. Вокруг был такой яркий свет, что я зажмурился, но потом стал приоткрывать то один глаз, то другой по очереди и понемногу привык. Вышло так, что мне каким-то образом передались знания, которыми обладал мой создатель, – все или только некоторые, теперь можно только гадать. По крайней мере, я с самого начала знал, что появился на свет в результате его колдовства. И что таких, как я, вообще-то не бывает. И что я слишком большой и страшный, поэтому не подхожу – вот для чего конкретно не подхожу, я так и не понял, потому что очень огорчился и заплакал. А создавший меня человек этого не заметил. Он выглядел очень сердитым и ругался разными ужасными словами, которые я не решусь воспроизвести в вашем присутствии, потому что, к сожалению, отчасти понимаю их смысл. А в промежутках между ругательствами он повторял: «Как же сделать, чтобы эта хрень исчезла? Как же ее убрать?» Тогда я наконец понял, что «хрень» – это я. И заплакал еще горше. Мне совсем не хотелось вот так сразу перестать быть. Я еще даже толком не попробовал жить! Но уже успел почувствовать, что мне это скорее нравится, чем нет.

– Какой ужас, – сказала Меламори. – Бедный ты мой зверь! Только родился, и вдруг тебя сразу «хренью» обзывают и извести хотят. И вовсе никакая ты не хрень, а очень хорошее, умное, славное чудище. Так и знай. Скажи ему, Макс!

– Офигительное, – подтвердил я. – В жизни таких прекрасных чудищ не видел.

Ну и тут случилось то, чего следует опасаться, когда безответственно сюсюкаешь с малознакомыми химерами: Базилио зарыдал. Если вам кажется, будто рыдающий гигантский индюк с рыбьим туловищем – это очень смешно, я вас понимаю. И сам раньше так думал. Но на практике оказалось, что это довольно трогательно и одновременно куда более жутко, чем я способен вообразить. То есть наяву еще ничего, но во сне я бы такое увидеть ни за что не хотел. Пожалуйста, если можно.

– Вы такие добрые, – сквозь слезы пробормотал Базилио. – Я же знаю, что, с человеческой точки зрения, совершенно ужасен! А вы все равноооооо…

Конец фразы утонул в новом потоке слез. Но мы с Меламори мужественно дождались завершения рыданий и только тогда потребовали:

– Рассказывай дальше, дружище. Как ты к нам попал? Или твой создатель просто колдовал в этой башне? Он что, работает в доме?

Вот уж кстати совершенно не удивился бы. От слуг, которые никогда не попадаются на глаза, чего угодно можно ожидать.

Но Базилио отрицательно помотал своей нелепой индюшачьей головой:

– Нет-нет. Не в этом доме. В другом. Создавший меня человек еще немного поругался и куда-то убежал, а я увидел, что окно открыто, и вылетел…

– А ты можешь летать?! – хором спросили мы с Меламори.

– Просто у тебя же крыльев нет, – смущенно добавила она. – Извини, если это прозвучало обидно.

– Совсем не обидно, – сказал Базилио. – Только крыльев мне не хватало! А летать можно и без них.

– Ну да, – кивнула Меламори. – Ты же волшебное существо, а не обыкновенная птица.

– Волшебное существо, – повторил Базилио. – Волшебное существо! Так вот что я такое! А вовсе никакая не «хрень».

Я не стал говорить, что одно другому совершенно не мешает. Правда не всегда уместна. Вместо этого спросил:

– А здесь-то ты как оказался?

– Ну так окно в башне было открыто, – виновато потупился Базилио. – Оно, конечно, не очень большое, но я как-то смог протиснуться. Вы только не подумайте, что я хотел вас обокрасть!

Вот уж в голову не пришло бы.

– Просто я откуда-то знал, что в высоком доме с башней живет очень могущественный колдун, который может делать всякие штуки, о каких нормальный человек в здравом уме даже думать не станет, – сказал Базилио. – Наверное, это тоже одно из тех знаний, которые достались мне от моего создателя. Вы же и есть тот самый колдун?

– Нннннннуууу… – заблеял я.

Очень уж растерялся от такого определения. Хотя «делать всякие штуки, о каких нормальный человек в здравом уме даже думать не станет» – чистая правда. За этим – ко мне.

– Он, он, – подтвердила Меламори. – Ты в хороших руках.

Вид у нее при этом был бесконечно гордый. И я сразу растаял. Очень, оказывается, приятно, когда девушка хвастается тобой перед ужасным чудовищем. Даже если прекрасно понимаешь, что следующим шагом хитроумной девушки будет настойчивая просьба оставить чудовище в качестве нового домашнего любимца. Небось уже предвкушает, как будет ходить с Базилио в гости к родителям и прочим знакомым, только-только начавшим забывать те страшные времена, когда Меламори наносила визиты исключительно в обществе мохнатого арварохского паука и требовала, чтобы все его гладили.

– Это очень хорошо, что вы и есть могущественный колдун, – сказал мне Базилио. – Потому что вдруг вы сумеете сделать так, чтобы я не исчез? Пожалуйста!

– Макс, ты сумеешь? – встревоженно спросила Меламори. – Я надеюсь, тебя не придется уговаривать? Ты же сам понимаешь, что Базилио не надо никуда исчезать?

– Понимаю, – печально согласился я. – Но пока совершенно не представляю, как это устроить. Придется звать кого-нибудь еще более могущественного.

– Конечно! – обрадовалась Меламори. – Слышишь, Базилио? Не вешай нос, то есть клюв. Мы все уладим.

Я в это время пытался решить, кого позвать на помощь. Кандидатов собственно было всего двое: Джуффин и Шурф. Но поди выбери. Джуффин, ясное дело, старше, опытней и вообще немыслимо крут. С другой стороны, Шурф тоже, мягко говоря, не самое беспомощное существо. И при этом постоянно читает всякую заумную древнюю хренотень. И знает кучу удивительных вещей, о которых Джуффин, будучи человеком разумным и практичным, даже не слышал никогда – просто нужно не было. Однако если Шурф уже спит, очень жалко его будить. А Джуффина – не особенно. Этот злодей сам столько раз будил меня в совершенно неподходящее время, что…

Я так и не успел принять решение. Потому что в окне показалась голова. Хвала Магистрам, на этот раз человеческая. Мужская, растрепанная и вполне симпатичная, несмотря на обстоятельства ее появления.