Цитаты из книги «Полный НяпиZдинг (сборник)»

Думаю, именно поэтому многие в юности (а некоторые не только) включают программу саморазрушения, интуитивно чувствуя, что там, на самом дне, за последней чертой отчаяния можно обрести подлинный смысл бытия; на самом деле почти никому это не удается, потому что до этой последней черты, за которой смысл, поди доберись; станцию Смерть объявляют раньше, там все выходят. Ну, почти все.

А вот быть умным оптимистом практически невозможно. Невыполнимая задача – со всей этой херней взлететь. Но если кто имел несчастье родиться на свет с гениальным супермозгом, имейте в виду – именно для этого он и выдан. Зараза такая. Потому что необходимость делать невозможное никто, извините, не отменял. И не отменит. Без делания невозможного жизнь вообще не в зачет.

Люди крайне редко, очень эпизодически осознают, что живы. И даже понятно, почему. Защитный механизм психики не дает условно нормальному человеку задумываться о смерти. Все как бы знают (теоретически), что смертны, но без глубокого осмысления, на поверхности – ну, пока могут себе позволить. То есть, пока совсем близко не подойдет. На первый взгляд, очень милосердный механизм. Но у этой защиты есть обратная сторона: острое ощущение жизни тоже гасится. Тоже становится поверхностным теоретическим знанием – ну жив я, ачотакова, все живы, хочешь жить, умей вертеться, не полижешь – не укусишь etc.

лионы кровно заинтересованных лиц. Выйти из дома Если сидеть вечером дома, приоткрыв окно, внешний мир кажется довольно неприятным, если не вовсе страшным местом. Воет ветер, с улицы доносится злобный собачий лай и неестественно громкие человеческие голоса – пьяный скандал? или даже драка? А потом кааак грохнет что-то. И автомобильные сигнализации кааак заверещат. Конец света натурально. А если выйти из дома, окажется, что давешний грохот – это был фейерверк. А громкие голоса – компания студентов, пьяных, разве что, от холодного осеннего воздуха и хохота, то и дело пытаются разойтись по домам, даже делают по несколько шагов в разные стороны, но никак не могут прекратить разговор и расстаться навек, аж до завтра, потому, собственно и орут – просто от избытка. А «злобный собачий лай» – это щенок-подросток пристает к взрослой собаке, которая снисходительно отражает его атаки одной лапой и терпеливо ждет, пока хозяйка перестанет любезничать с владельцем щенка и можно будет пойти домой. И ветер, который так страшно выл, влетая в мансардное окно, это просто свежий ветер с реки, захочешь не унесет. И это, если кто не понял, универсальный ключ и рецепт от всех страхов – приблизиться и внимательно посмотреть.

Вдруг дошло, что я – человек без прошлого. То есть, события и факты я разумеется помню. Но они совсем не трогают меня. Прошлое – это неинтересно. Оно уже было, чего воду в ступе толочь? Сделанное в прошлом по большей части хорошо, но тоже неинтересно – оно же уже сделано. А значит его все равно что нет. Или даже не «все равно что», а просто нет. И точка.

А нам позарез был нужен именно штаб. Место уединения.

В какой-то момент, мне кажется, постоянно обновляющаяся любовь к новым объектам становится основным источником жизненной силы. Если не вообще единственным.

Это означает, что следует постоянно растить свое сердце, чтобы в него помещалось все больше и больше новых объектов любви.

чем больше народу видят в нас психованных придурков, тем трудней самому драгоценному в нас уцелеть.)

Зато конечно бывают удивительные бонусы: зная кого-то много лет, лично или даже только по текстам, видеть, как в человеке закрываются эти адовы дыры, рушатся стены, с визгом разбегаются невидимые хищные чудовища, как их становится меньше и меньше, а то и вовсе не остается (по крайней мере, из видных мне). И понимать, что человек справился сам. Ну или с чьей-то помощью, но какая разница, справился все равно. Красивей этого зрелища постепенной победы духа над адской трясиной небытия я вообще ничего