Цитаты из книги «Одна и та же книга (сборник)»

доме у нас нашелся старый путеводитель «Афиши», 2003 года издания. Там написано, что Ватикан всерьез рассматривает вопрос о канонизации Гауди, святого Антония Барселонского; в конце автор статьи ехидно добавляет, что достоверных сведений о канонизации Эузебио Гюэля пока нет. Хотя, если по уму, настоящий святой в этой паре именно Гюэль. Дать другому возможность беспрепятственно делать нечто, для тебя лично непонятное и недостижимое (я имею в виду не результат, оценить результат как раз несложно, а

А все-таки La Sagrada Familia – это уже не архитектура вовсе, это литература в чистом виде, назидательная история о том, что человек никогда не допрыгнет до неба – да какое там допрыгнет, даже вообразить, что было бы, если бы все-таки допрыгнул, для него немыслимо, безнадежная затея. А он все-таки прыгает и прыгает, тварь упрямая, и в этом – смысл жизни на земле.

небесное дитя развлекалось, играя с мокрым песком, а потом его позвали обедать, и остальное пришлось доделывать людям. Они стараются, конечно, как могут. А толку-то.

На картинках La Sagrada Familia кажется величественным храмом, а на деле – необычайно трогательное сооружение, одновременно смешное и страшное, как всякая хорошая история. Полная противоположность готическим соборам, которые устремляются снизу вверх, символизируя понятно какое похвальное намерение. Когда смотришь на Саграду, становится совершенно очевидно, что она-то как раз направлена сверху вниз, словно бы стекла с неба на землю, известная техника, дети так строят песочные замки, набирают в кулак мокрый песок пополам с водой и тонкой-тонкой струйкой льют его вниз, получаются причудливые витые, очень хрупкие башни, в точности как La Sagrada Familia, точнее, ее живая часть. Саграда – она же как сказочная волшебная вода, есть живая, а есть мертвая. Выглядит это так, будто сперва огромное

Это было правдой лишь наполовину. Она, конечно, боялась, но желание понемногу становилось сильнее страха. И вот это было по-настоящему ужасно – обнаружить, что внутри тебя живет своей жизнью некое причудливое желание, которое не подчиняется ни воле, ни рассудку, можно сказать, само себя хочет, не интересуясь твоим мнением на сей счет. Ей, с детства избалованной чужим повиновением, было очень непросто смириться с непокорностью, пусть даже собственной. Особенно собственной.

Вечером в сумерках еду домой, возница мой, водитель допотопных синих «Жигулей», по счастию, суров и молчалив, можно целых полчаса ничего не говорить, никого не слушать, и это воистину царская роскошь.

Да я в общем давно перестал искать, – вздыхает тот. – Потому и нашел, что перестал. Это же верный способ: когда что-то потеряется, надо сперва поискать немного, для очистки совести, а потом махнуть рукой, наплевать, забыть. И тогда оно непременно найдется, рано или поздно… – Так или иначе, да-да

Мишенька, – говорит Рада, – чудо мое, если бы ты был чужой ребенок, я бы тебя украла.

Да ну тебя, сам ты колдун. Просто некоторые вещи сразу видно, а другие тоже видно, но не сразу, ты поживи с мое, поймешь.

У всех, знаешь, свои представления о возможном и невозможном. Чтобы выбить человека из колеи, должно случиться нечто немыслимое, но не вообще «немыслимое», а с его точки зрения.