Как бы то ни было, а моя идея насчет пожрать была чудо как хороша. Я внимательно огляделся. Картина показалась мне не слишком обнадеживающей: наглухо закрытые металлическими ставнями окна первых этажей окружавших меня домов не слишком подходили на роль ресторанных витрин. Никаких вывесок я тоже не обнаружил.

Я укоризненно посмотрел на небо. Оно могло бы быть великодушнее к усталому путнику. Потом я постарался угадать, в каком конце улицы меня ждет вожделенная тарелка с едой. Поскольку предчувствия молчали, пришлось подбросить монетку. Почти невесомый пфенниг явил мне сияющую решку, я дисциплинированно свернул налево и отправился навстречу своей судьбе.

Впрочем, мы всегда идем исключительно навстречу своей судьбе, даже когда направляемся в уборную, на ходу расстегивая брюки: между двумя любыми точками, расположенными на плоскости, можно провести одну и только одну прямую. Господи, какие все-таки жуткие вещи можно вычитать в обыкновенном учебнике геометрии, куда уж там Стивену Кингу.

Одолев несколько кварталов, я убедился, что монетка меня не обманула. Огромные красные буквы на фоне бледно-серого неба обещали большую жратву. Я понял это прежде, чем разобрал надпись – из таких ярко-красных букв можно составить только название какой-нибудь дрянной забегаловки, больше они ни на что не годятся.

Буквы честно старались сложиться в осмысленное слово, но получалось, мягко говоря, не очень. Во всяком случае, мне так и не удалось прочитать название заведения, погребенного под этой загадочной надписью. Впрочем, я не сомневался, что за свежевыкрашенными белыми стенами свирепствует мексиканская кухня: в конце надписи красовался уродливый красный кактус, с грехом пополам заменявший точку. Меня это вполне устраивало. На мой вкус, наихудшее блюдо мексиканской кухни – куда меньшее зло, чем прискорбные результаты взлета творческой мысли работников какого-нибудь «Макдоналдса».

Я толкнул стеклянную дверь, быстро пересек смутное пространство полутемного холла, переступил порог обеденного зала и заулыбался от неожиданности: интерьер заведения полностью соответствовал – не то чтобы моему вкусу, который имеет обыкновение меняться несколько раз в сутки, но сиюминутному представлению о совершенстве. А это, по большому счету, гораздо важнее.

Я занял столик в углу, напротив стены, увешанной театральными афишами начала века – не то настоящими, не то успевшими порядком состариться копиями. Ко мне тут же подошел вполне натуральный мексиканец средних лет и с приветливой улыбкой поинтересовался, что он может для меня сделать. Я немного подумал и честно сказал, что для начала меня следует хорошо покормить. Ну а если возможно устроить так, чтобы банка с тоником появилась в моих руках одновременно с меню, – это превзошло бы мои самые смелые ожидания.

– Правда? – невозмутимо переспросил официант. Склонился к моему уху и доверительно шепнул: – Я думаю, это можно устроить.

Я восхищенно покачал головой. Мексиканец поспешно исчез и вскоре снова возник за моей спиной. Я и сам не заметил, как в моей левой руке оказалась ледяная желтая банка с тоником, а в правой – меню в картонном переплете.

– Стакан ни к чему, да? – спросил этот кудесник.

Можно было подумать, что мексиканец имел счастливую возможность лет триста прожить со мной под одной крышей и защитить докторскую диссертацию о моих предпочтениях.

– Да, соломинки вполне достаточно, – согласился я и уткнулся в меню. К этому моменту я был готов жевать скатерть.

Через несколько секунд я решил, что для начала мне следует заказать бурритас с черепашьим мясом, а там видно будет.

Всего полбанки тоника и полсигареты спустя я стал счастливым обладателем полной тарелки. Похоже, все события в этом замечательном заведении случались с фантастической скоростью.

Я тоже не подкачал. Молниеносно расправился с теплой лепешкой и ее божественным содержимым. А потом с удивлением обнаружил, что мне, собственно говоря, больше ничего и не требуется. Разве только чашка кофе.

Я огляделся в поисках улыбчивого мексиканца. Его нигде не было.

Ничего, теперь можно и подождать, – с ленивым благодушием сытого человека подумал я. – Рано или поздно объявится – никуда не денется.

– Прошу прощения, я немого задержался. Впрочем, это даже к лучшему, вы хоть поесть успели.

Только когда незнакомец уселся напротив, я понял, что его извинения были адресованы не кому-то, а именно мне. Хорошенькое дело.

Сперва я с недоумением уставился на его ярко-зеленое пальто – все-таки взрослые люди нечасто выпускают себя из дома в одежде такого цвета. Потом перевел взгляд на лицо. Как и следовало ожидать, лицо оказалось совершенно незнакомым. Я мог быть уверен, что никогда в жизни не встречал этого человека. Ошибки тут быть не могло: его физиономия являла собой незабываемое зрелище.

Прежде я не подозревал, что человеческое лицо может быть столь беспардонно красивым. Можно было подумать, что, создавая это существо, природа вдруг перестала доверять собственному мастерству и передала заказ команде профессиональных мультипликаторов. Безупречной красоте незнакомца явно недоставало реализма. Идеальный овал лица, белоснежная кожа, высокий лоб, эффектно обрамленный черными кудрями, тонкие полукружья бровей, огромные пронзительно-зеленые, в тон пальто, глазищи, губы, столь яркие, словно незнакомец воспользовался декоративной косметикой. Все это было так хорошо, что не вызывало решительно никакого доверия.

– Вы меня, наверное, с кем-то перепутали, – предположил я.

– Вас невозможно ни с кем перепутать, – улыбнулся он. – Но если вы сомневаетесь – пожалуйста. Вас зовут Макс. Мне, впрочем, хочется назвать вас Али, как в старые времена, но боюсь, в настоящий момент вы вряд ли признаете это имя своим, а посему пока остановимся на Максе. Вы приехали в этот город сегодня утром, верно? Давным-давно у нас с вами была назначена встреча в этом кафе, ровно в два часа пополудни пятого мая сего года. Но я задержался на четверть часа.

– Так называемое «академическое опоздание», вполне допустимое в приличном обществе, – кивнул я. Потом оценил нелепость ситуации и спросил: – Но если у нас с вами действительно была назначена встреча, почему я об этом ничего не знаю?

– Если бы вы не знали, вы бы сюда не пришли. А поскольку вы здесь…

– Ладно, – вздохнул я, – скажите хотя бы, кто вы? И для чего, собственно говоря, была назначена эта самая встреча?

Незнакомец пожал плечами.

– На первую половину вашего вопроса ответить довольно легко… и в то же время почти невозможно. А удовлетворительного ответа на вторую половину вашего вопроса вовсе не существует, хотя ответ, который вас совершенно не устроит, я готов дать в любой момент. Забавно.

Я почувствовал, что начинаю сердиться.

– Вы меня совсем запутали. Между прочим, не так уж хорошо я знаю немецкий язык, чтобы играть в загадки и отгадки.

– А с чего вы взяли, что я говорю с вами по-немецки? – удивился незнакомец.

Только тут до меня дошло, что мы действительно ведем беседу на моем родном языке. И как я сразу не заметил?

– Это как раз понятно, – сказал мой собеседник. – Поскольку вы находитесь в Берлине, вы были заранее уверены, что любой незнакомец будет обращаться к вам именно по-немецки. Ничего удивительного, большинство людей всю жизнь пребывают не в реальном мире, а в том, в существовании которого они заранее уверены. Довольно страшный дар. Я бы сказал – проклятие, но вы со мной, пожалуй, не согласитесь.

– Может, и соглашусь. Мне сейчас, мягко говоря, не до философских дискуссий. Я уже пять минут вас слушаю и чертовски хочу понять хоть что-то. Но не понимаю. Не самый удачный момент для осмысления общей картины человеческого бытия, вам так не кажется?

– Вам виднее, – кивнул незнакомец. Было заметно, что его мысли заняты совсем другим. – Я вот все думаю, как бы мне ответить на ваш вопрос об имени. Вообще-то у меня его нет.

– Но наверняка существует какой-то бессмысленный набор звуков, который окружающие считают вашим именем, – подсказал я.

– Да, существует. Но боюсь, что этот самый «набор звуков» окончательно вас запутает. Видите ли, когда люди хотят упомянуть меня в своих речах, они говорят: «Аллах».

Он развел руками и виновато улыбнулся. Я озадаченно уставился на собеседника. Да уж, стоило ехать черт знает куда, в город, где я не был так много лет, что постепенно начал сомневаться в его существовании, – и все это для того, чтобы в первом попавшемся кафе наткнуться на городского сумасшедшего. Ничего не попишешь, мое фирменное везение!

Потом я понял, что все гораздо хуже. Мало того, что вышеупомянутый «городской сумасшедший» не только безупречно говорит на моем родном языке, весьма отличном от немецкого. В довершение всех бед он знает, как меня зовут и когда я приехал в город. И, честно говоря, я с самого начала почувствовал, что он знает обо мне гораздо больше. Может быть, абсолютно все. И кто из нас после этого городской сумасшедший? Вот вопрос, ответ на который наверняка понравится мне еще меньше, чем весь наш дурацкий разговор.

– «Аллах»? – собравшись с духом, переспросил я. – Хотите сказать, что вы – бог мусульман? И, вопреки здравому смыслу, вы все-таки есть? Ерунда какая-то.

– Не Бог, а Аллах, – поправил он. – Это разные вещи. Кроме того, могу вас успокоить: меня нет и никогда не было. В этом, собственно говоря, и заключается проблема.

– Какая проблема?

К этому моменту я как раз окончательно убедился, что городской сумасшедший у нас я. А этот красавчик – моя очередная галлюцинация. Возможно, служащие психиатрической лечебницы, куда меня давным-давно благополучно упрятали заботливые родственники, забыли сделать мне успокоительный укол, и теперь я могу вовсю наслаждаться экзотическими видениями, ловить за хвост свою своеобразную удачу, пока они не опомнились и не возобновили курс лечения.

– Что бы вы ни думали, Макс, но за этим столом нет ни одного безумца, – мягко сказал незнакомец. – Перед тем как я вошел, вы хотели заказать кофе, помните? Могу вас порадовать, это как раз то чудо, которое мне по зубам.

Он ослепительно улыбнулся и эффектно – жест не то фокусника, не то эксгибициониста – распахнул свое невероятное пальто. Под пальто обнаружился строгий черный костюм. Я так и не успел разглядеть, откуда именно появилась маленькая чашка, такая же пронзительно-зеленая, как пальто, потрясшее меня до самых оснований моей смешной души. Кажется, он извлек ее из нагрудного кармана своего элегантного пиджака, хотя тут я могу ошибаться.

– Это – самый лучший кофе, какой только можно отыскать под этим небом, – объявил Аллах. – Точно такой же кофе готовил повар Гаруна ар-Рашида, а он вел свой род от верховных джиннов Первой Пустыни.

– Что это за «первая пустыня» такая? – осведомился я, принимая угощение. – Никогда о ней не слышал.

– Вы о многом не слышали. И еще больше успели позабыть. По счастию, ваше неведение не мешает некоторым событиям оставаться свершившимися фактами.

Я осторожно попробовал кофе и расцвел от удовольствия. Этот воистину божественный напиток отличался от обыкновенного хорошего кофе столь же разительно, как настоящие живые цветы от своих чудовищных пластиковых копий.

– Вы нашли кратчайший путь к моему сердцу. Мы остановились на том, что вы – наваждение, я правильно понял?

Мой собеседник кивнул, и я торжественно закончил:

– В таком случае вы – наилучшее из наваждений! Это я вам говорю как крупный специалист в данном вопросе^[2].

– Ну наконец-то! – улыбнулся Аллах. – А я все ждал, когда вы перестанете притворяться обыкновенным человеком, который впервые в жизни столкнулся с необъяснимым.

– Я вошел в роль. Так старался соответствовать обстоятельствам, что немного увлекся.

– Я понимаю.

– Ладно, – кивнул я, аккуратно поставив на стол пустую чашку. – А теперь вам все-таки придется ответить на вторую половину моего вопроса. По какому поводу встреча? Или вам просто надоело, что я то и дело поминаю ваше имя всуе?

У меня действительно есть дурацкая привычка поминать беднягу Аллаха по любому поводу и вовсе без такового. Я регулярно отсылаю к нему своих горемычных собеседников, вместо того чтобы отправлять их в традиционную научно-исследовательскую экспедицию к общеизвестному анатомическому органу. Я периодически возношу Аллаху хвалу, клянусь его именем, а порой высказываю ему совершенно необоснованные претензии – и все это только потому, что слово «аллах» кажется мне забавным.

– Да нет, поминайте на здоровье, – равнодушно отмахнулся мой собеседник. – Мне от этого ни холодно, ни жарко. Я назначил встречу, поскольку хочу предложить вам работу.

– Надеюсь, вы не вербуете муэдзинов? Предупреждаю, голос у меня всю жизнь был так себе, слабенький, а слуха и вовсе нет. Я распугаю все население Ближнего Востока и навсегда отвращу этих бедняг от истинной веры.

– Не говорите ерунду. При чем тут ваш голос?

– Тогда ладно.

Тут я наконец прикусил язык, велел себе молчать и слушать. Хорош я буду, если этот красавчик обидится, справедливо сочтет меня идиотом и уйдет, а я останусь. И, надо думать, мирно скончаюсь от любопытства, прежде чем принесут счет.

Но Аллах и не думал обижаться.

– Даже не знаю, какие нужны слова, чтобы вы правильно поняли суть проблемы, – посетовал он.

– А вы просто скажите как есть, – предложил я. – И аллах с ними, со словами… Ой, простите.

Он великодушно отмахнулся от моих извинений.

– Скажите, вы знакомы с пророчествами о конце мира?

– В общих чертах. Не могу сказать, что это было мне интересно, поэтому я всегда ограничивался эсхатологической информацией, которая случайно влетала в мои уши. Апокалипсис, примерещившийся бедняге Иоанну, четверка всадников, бледный конь, труба архангела, Страшный Суд и все в таком духе. И еще в сундуках моей памяти пылится мрачная, но красивая версия из скандинавской мифологии. Там у них какая-то сволочная псина пожирает солнце, наступает тьма и начинается Последняя битва, в ходе которой гибнут чуть ли не все боги… Или сначала битва, а уже потом – тьма?.. Ай, неважно. И все это называется красивым словом “Рагнарёк”.

– Вот-вот, – оживился Аллах. – Из всех известных мне версий скандинавская, пожалуй, наиболее точно отражает истинное положение вещей. Именно об этом я и собирался с вами поговорить.

– Кстати, вы можете обращаться ко мне на «ты», – сказал я. – Извините, что не предложил раньше… Так, и что там с этой Последней битвой?

– С нею все в порядке, – будничным тоном сказал мой новый приятель. – Даже дата уже известна. Последняя битва должна состояться примерно через семь месяцев, в день зимнего солнцестояния. В этом году оно как раз совпадает с полнолунием – очень удачно! Заранее представляю, как великолепно будет выглядеть поле боя при свете полной луны. Собственно говоря, я хотел предложить вам – тебе! – возглавить одну из армий.

– Как это? – тупо переспросил я.

– Ну как. Как обычно командуют армиями. Думаю, ты быстро освоишься. На самом деле чем больше людей, тем проще с ними справиться. Человек, которому удается поддерживать дисциплину в маленькой организации, очень легко управляется с толпой. Вот наоборот получается далеко не всегда. Я знавал немало великих полководцев, которые так и не сумели навести порядок у себя дома.

– Подождите! – попросил я. – Имейте в виду, я действительно ничего не понимаю. Какая армия? Какая, к чертям собачьим, Последняя битва?! При чем тут зимнее солнцестояние? И самое главное – при чем тут я?!

– Макс, этому миру пришел конец, – жестко сказал мой собеседник.

Вообще-то он употребил совсем другое слово. То самое, которое отлично рифмуется со словом «конец» и никогда не уходит живым из хищных лап цензоров.

Услышав матерное словечко из божественных уст, я нервно рассмеялся и зачем-то уточнил:

– Полный?

Аллах нетерпеливо пожал плечами.

– А какой же еще?

– И все исчезнет? – растерянно спросил я. – Жаль. Здесь так много изумительно красивых мест.

– Думаю, я не совсем правильно выразился. Конец мира, о котором я толкую, касается только людей и еще некоторых созданий. Тех, кого люди называют «богами». Земля и небо останутся, просто станут иными. Думаю, в новом мире тоже будет немало изумительно красивых мест, так что тебе не о чем сожалеть. Кроме того, ты уже отдал свое сердце совсем другому небу, я не ошибаюсь?

– Вы не ошибаетесь. Сердце, а в придачу к нему легкие, печенку и прочий полезный для жизни ливер. И все же…

– Кстати, тебе тоже не обязательно говорить мне «вы», – заметил он.

– Да? – удивился я. – Знаете, мне несколько неловко говорить «ты» существу, которое считается богом.

– Дело хозяйское, – согласился Аллах.

Мы помолчали, наконец я снова встрепенулся.

– И все-таки, при чем тут я? Я здесь больше не живу. И вряд ли смогу принять участие в этом вашем культурно-оздоровительном мероприятии.

– Сможешь, если захочешь. Собственно говоря, именно об этом я и намерен с тобой договориться. Я собираюсь предложить тебе самое невероятное приключение, о каком ты и мечтать не смел.

– Возглавить одну из армий, да? – усмехнулся я. – Вынужден вас огорчить: я никогда в жизни не мечтал о карьере военачальника. К тому же у меня практически не функционирует тот участок мозга, который заведует честолюбивыми устремлениями. Я в этом смысле, можно сказать, инвалид.

– Не говори глупости, – вздохнул мой собеседник. – При чем тут твои честолюбивые устремления? Я же не предлагаю тебе пост главнокомандующего НАТО. Соберись с мыслями, ладно?

– Было бы с чем… Ну сами подумайте: как я могу возглавить какую-то армию, если я понятия не имею, что такое армия и как ее следует возглавлять? Между прочим, я никогда в жизни не служил в армии – даже рядовым! Даже книжки про войну не любил читать. И вообще, зачем это нужно? Неужели этот ваш конец света нельзя провернуть без моего участия?

– Нельзя, – подтвердил он.

– Вот это да! Как приятно – земную жизнь пройдя до половины, внезапно обнаружить, что без тебя совершенно невозможно обойтись в столь важном деле. А почему, собственно говоря?

Мой собеседник надолго задумался.

– По большому счету без тебя все-таки можно обойтись, – неожиданно признал он. – Но если ты откажешься, эту армию придется возглавить мне самому. А это будет неправильно.

– Почему?

– Ну хотя бы потому, что меня нет, – туманно пояснил он. – В отличие от всех остальных действующих лиц предстоящего этому миру финала, я – не настоящий бог. Так, наваждение, нечаянно осуществившаяся мечта неукротимого Вершителя по имени Мухаммед.

– А откуда вы знаете о Вершителях? – обомлел я.

– Невелика тайна. Но термин я позаимствовал из твоего собственного лексикона, вместе с кучей других полезных словечек. Так проще договориться.

Я вспомнил синоним слова «конец», несколько минут назад извергшийся из божественных уст, и виновато потупился. Но Аллах не обращал внимания на мое смущение.

– У почитающего меня народа есть миф об абдалах, так называемых «скрытых святых», тайно управляющих миром, – продолжил он. – О, эти умники, суфии, отлично знали, на что способны Вершители! Этот переменчивый мир всегда становится таким, каким вы хотите его видеть, – рано или поздно, так или иначе. Неудивительно, что он подошел к концу – вас много, а ваши желания, как правило, куда более нелепы, чем бесхитростные просьбы прочих детей человеческих. Что же касается меня – бедняга Мухаммед так хотел, чтобы я был! Дело кончилось тем, что мне пришлось возникнуть из небытия. Если уж Вершителю по-настоящему приспичит…

– Вы хотите сказать, что пророк Мухаммед вас создал?!

– Ну да. А что тут такого? Вспомни собственные наваждения, – усмехнулся он.

– Наваждения? Хотите сказать, что все, что со мной происходит…

– Я вообще ничего не хочу сказать. Но говорю, поскольку тебе кажется, что именно это я и должен делать.