Мистер Макдермотт был согласен. К этому времени он почти уже не занимался адвокатской практикой, а просто целыми днями бесцельно слонялся по крошечному яблоневому саду, который занимал всего около сорока акров в долине у подножия гор. Главной ежедневной его заботой было выводить жирные пятна на своем обширном жилете, чтобы в полдень можно было при полном параде посетить церковь. Но, не желая терять форму, он все-таки время от времени наведывался в здание суда и слонялся в холле, где перекидывался парой слов с коллегами, и, случалось, ему доставалось вести какое-нибудь несложное, необременительное дело.

Через минуту Макдермотт вплыл в зал заседаний, бросил рассеянный взгляд из-под очков сначала на судью, потом на арестованного, затем опустил очки и уже через них принялся рассматривать зрителей, кивая кое-кому в этой толпе. Наконец уселся. Можно было переходить к отбору присяжных.

Эта процедура заняла до смешного мало времени. Единственный, кто иногда возражал против какой-нибудь кандидатуры, был помощник окружного прокурора Теренс Энсон, которого все по большей части, Бог его знает почему, звали Доком. Для отвода нескольких возможных присяжных имелись весьма веские причины. Так, была снята кандидатура Кларенса Олсена, поскольку все знали, что когда-то давно Дестри выудил его из залива, где тот чуть было не утонул. Решили, что Кларенс не может быть объективен, так как многим обязан арестованному. Такая же участь постигла еще троих. Один из них когда-то учился у Гарри прицельной стрельбе из револьвера, а двое других занимались разведением коров, и много лет назад Дестри здорово выручил их из беды, в одиночку разогнав шайку бандитов, повадившуюся по ночам уводить у них скот. Кроме этих четверых, Док потребовал отвода еще нескольких человек. Мистер Макдермотт не высказал ни единого возражения. Каждый раз, когда кандидат в присяжные вставал, адвокат бросал вопросительный взгляд на своего клиента, но тот только равнодушно пожимал плечами.

– Какая польза перебирать, – ворчал Дестри, – все они на одно лицо.

Не прошло и получаса, как все двенадцать присяжных важно восседали на скамье неподалеку от судьи. Было одно замечательное качество, которым они все, как один, обладали в полной мере – эти люди были старожилами Уома, много лет, чуть ли не с детства, знали арестованного, а поэтому смотрели на него достаточно трезво.

Мистер Макдермотт с тревогой вгляделся в их лица.

– А знаете, – обернулся он к своему клиенту, – есть что-то очень похожее в том, как они на вас уставились. Я бы сказал, надеюсь, вы простите мне мою подозрительность, ни один из этих людей не является – как бы это лучше выразиться? – вашим другом.

– Так оно и есть, – устало согласился Дестри. – Каждый из них с радостью еще бы и приплатил, чтобы засадить меня за решетку до конца жизни. Ну да Бог с ними! Так уж случилось, Крис, что в этом городишке все жители – либо мои враги, либо друзья. К несчастью, врагов куда больше, чем друзей. Но, если честно, мне это по душе. Что за радость иметь лошадку, у которой нет привычки взбрыкивать по утрам? Скучно! А в конце концов, может, оно и к лучшему! Разве плохо какое-то время отдохнуть и поразмыслить, пусть даже несколько лет? Хватит, давайте лучше послушаем, что они там затеяли!

Не прошло и несколько минут, как он это узнал. Заседание завершилось быстро, методы, которыми пользовался судья, стараясь сразу же довести разбирательство до конца, не потребовали ни задержек, ни отлагательств. Сначала встал Теренс Энсон и сухим, лающим голосом – а он, увы, принадлежал к тому далеко не редкому типу людей, которые готовы говорить не переводя дыхания и не останавливаясь, пока не зайдутся в судорожном кашле, чего обычно приходилось ждать довольно долго, – обрисовал перед судом прошлое Дестри, причем в самых мрачных красках. Помощник окружного прокурора во всеуслышание заявил, что ничуть не сомневается – мистер Дестри как раз тот человек, кто вполне способен совершить подобное преступление, и он твердо намерен это доказать. Во-первых, потому что такое как раз в его духе, а во-вторых, разве не могла им руководить обыкновенная жадность, ведь в результате ограбления у него должна была оказаться огромная сумма?! Теренс считал, что вышеупомянутый Гаррисон Дестри в одиночку остановил экспресс, взял почту, которую везли курьеры, предварительно отобрав у них оружие, затем прошелся по всему поезду, освободив карманы пассажиров от тех ценностей, что бедняги имели при себе, а потом скрылся, прихватив с собой почтовые переводы и деньги несчастных пассажиров, составившие кругленькую сумму!

Следом за ним слово было предоставлено мистеру Макдермотту. Он встал с несколько сконфуженным видом. Адвокат чувствовал себя, словно лошадь в шорах, поскольку его клиент не проронил ни единого слова, которое он мог бы использовать в его же защиту. К тому же что он мог сказать, когда всему городу была отлично известна репутация Дестри – возмутителя спокойствия и сеятеля раздоров, любителя подраться по поводу и без повода? Он смог противопоставить обвинению всего несколько общих фраз, касающихся защиты гражданских прав всех людей без исключения, после чего, пыхтя и отдуваясь, уселся на свое место, откуда с недовольным лицом продолжил наблюдать за ходом разбирательства.

Начали допрашивать свидетелей. Их было всего несколько человек.

Первым вызвали инженера с поезда. Он мало что мог сказать, лишь промямлил неуверенно, что, дескать, бандит, который остановил и обчистил экспресс, был примерно такого же роста, что и обвиняемый, ну, может быть, чуть повыше. Голос грабителя тоже довольно-таки схож с голосом человека, сидящего на скамье подсудимых, только у того он был повыше и более визгливый.

Двое конвоиров, которые охраняли почтовый поезд и мешки с деньгами, дали почти такие же показания.

После этого перед присяжными предстал хозяин салуна «Глоток удачи» Донован. Он сообщил, что накануне ограбления поезда мистер Дестри был в его заведении, играл в карты. При этом денег у него было явно не густо, поскольку он поставил на кон винтовку, седло и даже шпоры, и все проиграл до нитки. Донован готов был поклясться, что когда Гарри покинул салун, в кармане у него свистел ветер. Тем не менее позже, когда мистер Бент любезно одолжил ему денег, он с еще большим легкомыслием и беспечностью принялся швырять их направо и налево вместо того, чтобы употребить на что-нибудь полезное. А разве это не доказывает, вопрошал свидетель, что обвиняемый знал – стоит ему захотеть, как у него в руках окажется поистине невероятная сумма. И в самом деле, затем в полицейском участке в его кармане обнаружили конверт с деньгами. Так не служит ли это подтверждением вины Дестри?

К несчастью, защита ничего не могла противопоставить этим сокрушительным ударам, кроме показаний юной Шарлотты Дэнджерфилд. Девушка клятвенно подтвердила, что сама видела, как Бент дал обвиняемому сотню долларов. Таким образом, вскоре стало понятно, что присяжные должны были бы обладать уж очень богатым воображением, чтобы прийти к мысли, будто конверт с ценными бумагами кто-то просто подбросил в карман пальто Дестри с единственной зловещей целью – навести подозрение на этого благонамеренного гражданина и отвести его от себя.

Увы, все говорило о том, что двенадцать граждан Уома, занимавших скамью присяжных, не страдали избытком воображения, а являлись ничем не примечательными обывателями, которым полет фантазии просто чужд. Они смотрели на арестованного с холодным и надменным осуждением, а когда пришло время удалиться для обсуждения решения, с видимым облегчением покинули зал заседаний, кивая головами и перешептываясь.

Дестри, похоже, ничуть не сомневался, чем закончится их совещание.

– Что у судьи на уме, мистер Макдермотт? – спросил он. – Как вы думаете, сколько мне дадут? Месяца три или целый год? Как вам кажется, а?

Адвокат с досадой пожал плечами.

– Обычно суд бывает снисходителен к тем, кто впервые преступил закон.

– Так, может, больше года мне и не дадут, как вы считаете?

Макдермотт побагровел от такой наивности и покачал головой.

– А иначе, – с угрозой в голосе заявил Гарри, – я за себя не ручаюсь. На черта мне тогда их мартышкин суд?! Сбегу отсюда, и будьте уверены – ноги моей больше здесь не будет! – Привстав на скамье, он схватил за руку своего импровизированного защитника и с надеждой произнес: – Ведь правда же, больше года не дадут?

Адвокат тяжело вздохнул.

– Видите ли, мой дорогой, присяжные выносят вердикт, а потом уже судья объявляет приговор. Вы же понимаете, юноша, не в моей власти изменить закон так, как вам хотелось бы. Но, если вы признаетесь в содеянном и укажете, где спрятали оставшиеся деньги и ценности, сообщите, кто помогал вам ограбить поезд, назовете сообщников, я не сомневаюсь, судья милостиво примет это во внимание и найдет возможным смягчить наказание.

– Ты, жирный, вислоухий осел! – миролюбиво огрызнулся Дестри. – Неужто и в самом деле полагаешь, будто я провернул это дельце с ограблением? Или считаешь меня идиотом, способным после такого преступления заявиться в Уом и на глазах у всего города сорить деньгами? Да в этом случае я был бы уже в Манчестере, толкнул бы там и драгоценности, и ценные бумаги, а здесь меня только бы и видели! Вот так-то, мой ученый друг! Эх, Макдермотт, когда Господь Бог оделял людей мозгами, ты, видно, спал! А теперь шел бы ты куда подальше! Видит Бог, ты мне надоел! – И он с досадой повернулся к защитнику спиной.

Вернулись присяжные. Чтобы вынести вердикт, им не понадобилось много времени. Дестри с замирающим сердцем встал вместе со всеми, дабы выслушать их решение. Конвоиры вытянулись по струнке, а Филип Баркер, старшина этих добропорядочных граждан, объявил: «Виновен!»