Цвета стали ярче.
Мистические вспышки время от времени освещали все вокруг. Мир разделился на плоскости и начал танцевать дикое танго. В ее изящных линиях и кружевах. В белоснежных ленточках ночной рубашки и свежести постельного белья. Каждое движение воплощалось в сотнях объектов, преследуя иллюзорную точку, за которой двигалось его сознание. Первое, на что ему захотелось взглянуть, были руки. Сначала он даже не понял, что руки – его. Эти чужие конечности подчинялись странным законам, существуя в мире абстрактных математических формул. Легкие, не ведающие силы притяжения, куски плоти. Он дошел до кухни и налил стакан воды. Вода показалась ему обычной, но поразительно чистой. Она была прозрачным веществом, сохраняемой формой стакана. Почти желе, если замедлить секундную стрелку.
В лицах сошедших на полустанках, чтобы раствориться в дыме последней сигареты. В кафе осенней жизни на тропинках покрытых желтой листвой. Под ветвями деревьев, под сводами голубого неба. В утреннем тумане сновидений и в надежде на будущее. Он знал, что они пытались радоваться наперекор судьбе. Их мучила жажда, они дышали воспаленным воздухом. Удар за ударом, их сердца выдавали барабанную дробь на расчлененных лицах безумцев. Словно в последний раз, пожимая руку усталых объятий.
В его окнах проносились огромные облака. Самые большие и быстрые затмевали своей красотой его расширенные зрачки. Ему показалось, что они могли снести крыши домов, если бы плыли немного ниже. Как огромные глыбы льда, обрушивающиеся в ледяную воду. Они бы разбили тротуары, а потом растаяли в лучах восходящего солнца. Он смотрел на них, на беспечные сгустки испарившейся воды, которые влекли за собой к горизонту вечности. Они задевали струны его души, заставляя молниеносно перебирать проносящиеся в голове мысли. Быстро, не зацикливая внимания ни на одной из них.
Ручка двери поддалась щелкнувшим замком. Он вышел и открыл дрожащей рукой окно. Ему казалось, что эта бетонная конструкция вот-вот рухнет вниз, еще до того, как он взглянет в объятья бездны. Он подошел ближе. Его взору предстала едва знакомая картина. Мир сплющивался в перспективе падения, пытаясь ухватиться за его воротник в надежде забрать его с собой. В глубину потока, подземными водами разбивающего скалы. Ломающего железобетонные перекрытия станций метрополитена и топящего убежища криминальных семей. Ему захотелось прыгнуть туда, отдавшись в руки судьбе. Разбить витрину силы притяжения и больше ни о чем не думать. Грудная клетка начала вздыматься сильнее и новые соки адреналина ударили в его сосуды, словно в гонги древних народов.
Их реальность уже давно стала иной. Она дарила алмазы деталей и четкие линии карнизов. Зеленеющие листья и потрескавшийся асфальт на тротуаре. С возрастом они перестали замечать красоту мелочей. Тех, что могли подарить новые впечатления в таком знакомом и скучном мире. Тех, на которые раньше они не обращали внимания. Словно маленький ребенок, он снова начал открывать мистическую природу вещей. Что-то было полезно и желанно, а что-то вызывало у него опасение. Немного погодя он решил принять все с ним происходящее как данность. Он стал пассивным наблюдателем. Пацифистом-разведчиком реальности, что вертелась вокруг него на серебряном шесте, словно ненормальная стриптизерша. Опрокинув очередную порцию виски, он попытался ухватиться за ее трусики в надежде содрать последнее, что отделяло его от тайны. Но мир продолжал играть с его воображением злую шутку. Он пробирался к ней словно рысь, осторожно перемещая мягкие подушечки. Постоянно оборачиваясь в поисках странных источников шума, доносящихся со всех сторон.
Он испугался, что ему уже было не суждено вернуться обратно. Испугался того, что зашел слишком далеко. Туда, где зашифрованный радиосигнал стал белым шумом смерти. Испугался, что к некоторым вещам нужно будет снова привыкать. Привыкать ставить чайник, поднимать вилку и стакан, читать и мыслить, держа в сознании сразу несколько вещей. Он не мог сфокусировать внимание на собственных действиях. Его мозг анализировал лишь фрагменты, необходимые в каждый следующий момент. Он направился на кухню за чаем, но остановился как вкопанный перед столом, не понимая зачем пришел. В белых простынях сигаретного дыма, обволакивающего его ноги. Медленно спадающего на кафель и растекающегося по углам. Стуком секундной стрелки. Ударом за ударом, в страхе забыть самого себя.
Стремление жить время от времени теряло для него всякий смысл. Он искал его в разумных доводах, в чтении на ночь и в отражениях зеркал. Он пытался найти смысл жизни и обезопасить близких от расходов на похороны. Анализировал собственное поведение и хотел стать лучше. Шаг за шагом, переступая бетонный порожек пола, чтобы закурить очередную сигарету, не предвещавшую ничего нового. Каждый шаг давался ему с трудом. По ходу движения мир вокруг него превращался то в огромную газетную полосу, то в набор деталей из острых заголовков новостей. В дотошную газету, в которую рано или поздно превращаются все издания, когда редакции надоедает работать в пыльном офисе.
Пробираясь сквозь остекление, он упирался в желтые страницы серых букв. Из тех, что намазывают на протухший бутерброд мыслей, событий и отголосков вчерашнего дня. Текущих по мундирам полицейских спермой, отбивающихся от озлобленных негров, крушащих и поджигающих все на своем пути. Из-за неразделенных чувств, произвола и насилия со стороны служащих. По вине убийц, терзавших невинных людей на площадях, заполненных правозащитниками. В жерле проснувшегося вулкана, который выбросил в небо огромный столб пепла. Пепла разнузданной жизни, окунающей его рожей в дерьмо. Он читал о том, что где-то снова шли ожесточенные бои. Президенты жали друг другу руки, а население сводило концы с концами кинолентой врезанных картинок, ненужными словами и аналитикой. Объединенными в несуществующие партии и требования. И тут он почувствовал, что шел вместе с ними. По пыльным улицам и магистралям, исчезая в помехах радиосигналов. Повернувшись к окну и облизав фильтр глубокого одиночества, объединявшего людей в цивилизации.
Он порядком от нее устал – экзистенциальная смерть настигала его каждый вечер. Он падал на кровать и закрывал глаза, засыпая в момент, когда еще летел на нее. Он чувствовал как пружины поглощали энергию тела, частично принимая его форму. Они успокаивали его разум провалом в черное ничто. Там не было холодно и жара не беспокоила прохладным душем. В комнате становилось тихо и убитый мозг переставал обрабатывать сомнительные сигналы, давая волю беспечным игрокам в покер. Он засыпал еще до того, как вечное молчание окончательно опускалось на пляж. В тот самый момент, когда смерть, о которой думают одинокие люди, заходила в его просторную комнату. Но он уже мирно спал.
Его тело выбросило из сна. Он взвел курок револьвера и открыл глаза. Чтобы начать новую жизнь, надо было основательно подготовиться. В супермаркете он чуть было не свалился от голода, ожидая своей очереди в кассе. На конвейере продуктовой ленты, облапанный женщиной с бейджиком на груди, что дала ему сдачу и посмотрела в глаза, словно искала ответы на пугающие по ночам вопросы. Ему показалось, что пора сбавлять обороты. Он начал размышлять о часах, проведенных под кайфом. Засекал секундомер и просил, чтобы его наконец отпустило. Он хотел снова стать самим собой, вернуться к привычному образу жизни. Не обращать внимания на мелочи и детали, забыть о невидимых душах окружавших его предметов. Восхищение обратной стороной мира начало приводить его в ужас. Красота билась в уродливых конвульсиях подступающего к ногам страха. Ему снова хотелось быть поглощенным сложными конструкциями чувств и эмоций, движениями инстинктов, срывающим куш в рулетке жизни. Он хотел забыть самого себя, стать аватаром среди серых фигурок общества. Делать проверенные временем вещи. Следовать слепым инструкциям и не задумываться о последствиях. Быть как все – равным среди равных. Пустым, ничтожным и никому в сущности не нужным.
Впиваясь когтями в микросхемы и блоки питания. Пробуя на вкус яркие диоды, ослепляющие широко открытые глаза. Он перекусывал красные и синие проводки, обволакивающие его тело паутиной ненужных советов. Подойдя к столу, он начал бороться с последними словами в его жизни. Его рука тряслась, но он старался изо всех сил. Карандаш выводил на белом листе странные линии, никак не желавшие становиться чем-то осмысленным. Настроение скакало словно пульс, не желая занимать чью-либо сторону. Агрессия сменялась эйфорией и жизнь снова казалась завершенной, не имеющей смысла, влекущей смертью и неоплаченными счетами за квартиру. Через пару минут аттракциона его накрыла настоящая депрессия. Вязкая, словно смола, и тяжелая. Он отбросил карандаш в сторону и смял измученный листок.
Вечером он решил больше двигаться. Он начал ходить из угла в угол и вспоминал, как некогда лежал в темной комнате на холодном полу. Разница была лишь в том, что теперь ему было безразлично. Просто за окном стучали капли, стекая ровными полосками по стеклу. Он всматривался в них и пытался разгадать тайну будущего. По разные стороны баррикад, прикуривая от раскаленного ствола автомата. В джунглях, затягиваясь крепким табаком. Там, где ходили слухи и кипела кровь новой жизни. В очередном провале в сон, где ему оставалось лишь мечтать о пощаде и молить о помощи. Его, сотворившего вечную комедию человеческих ошибок. Жалкую пародию на доброту и милосердие. Смеющегося в серых тучах и заставляющего плакать от безысходности.
– Третьего шанса тебе не получить!
На следующий день он почувствовал, что ясность сознания начинает возвращаться к нему. Он уже стоял твердыми ногами на земле и движение электропоездов под ней начало раздражать его нервы. Они, словно гусеницы, сжирали сочные листья, скрепя колесами по яркой стали рельс. Их движения помогали ему ориентироваться, обретая долгожданную резкость, обрисовывавшую некогда враждебный мир. Он решил пройти в одиночестве пару кварталов, вдыхая свежий ветер, поднимающий пыль высоко в небо. Она оседала на бетонных стенах высоток, оставляя соленый привкус на губах. Привкус выходного дня в котором люди прятались по домам от обыденности. Той, что настигала их в звуках будильника по утрам. Он жаждал общения, набирая номера снова и снова, но никто не отвечал.
– Давайте! Чего ждете? Убейте меня, разрежьте на куски и зажарьте на вертеле!
Он хотел видеть их удивленные лица. Смотреть в испуганные глаза и молча скалиться в ответ. В лица тоски и разочарования. Читать по губам потерянные мечты и детские страхи. Брать их за руки и кружить в хороводе безумного танца. Так, чтобы они захотели вырваться и сбежать. Чтобы они пятились назад и исчезали в шелестящих листвой кустах. Он хотел вывести их на чистую воду, связать руки за спиной и опустить их головы в ледяную воду. До того момента, пока они не расколются окончательно. Пока не признаются, что совершали свои грязные дела в тайне ото всех. Он задавал им прямые вопросы, припирал прикладом к стене и плевался в лицо грубыми словами. Он видел, как в их зрачках отражались его желтые зубы оскала, продолжая яростно дышать и испытывать безумное влечение к их плоти.
Он перевел взгляд на шею. Туда, где его пальцы жадно впивались костяшками в теплую плоть. Зеваки начали подходить ближе, рассматривая вздувшиеся от напора вены. Кто-то из них засмеялся острой улыбкой в приступе дикого испуга. Словно животные, окружившие беспомощного зверя. Они крутили барабан по кругу, подогревая интерес к опасной игре.
Они распускали руки и нещадно били ими в живот. Кто-то с разворота ударил в пах и перевел взгляд на тех, кто стоял рядом. Они ждали момента, когда у кого-нибудь сдадут нервы, чтобы пустить ее по кругу. Как запутавшуюся в кустах дворовую шлюху. Историю их кошмара и разочарования. Чтобы свалить ее ударом в кровать и раздвинуть с позором напряженные ягодицы. Среди других мужчин и детей, пришедших на пир. Попирающий право быть самим собой.
Они были в надежде узнать ее самые сокровенные тайны. Он почувствовал, как жертва начала сдаваться под напором десятков извращенцев. Кульминация подходила к концу. Толпа начала кричать сильнее, сливаясь в бессвязном марше победы. Они были готовы разорвать ее плоть на части, чтобы устроить воскресную расправу очередного трудного дня на земле. Чтобы было о чем вспоминать по ночам, заглядывая в жестокое зеркало судьбы.
Он толкнул ее на землю. В пыль и мусор пятничного веселья. Он сделал для нее все, что было в его силах. Но спасти от несостоятельных догадок уже не мог. Каждый из них по очереди снимал маску, обнажая грубые чувства перед сомкнувшейся в круг толпой. Светловолосый парень подошел к ней сзади и расстегнул пуговицу брюк. Ее губы легли на плечо и он почувствовал, как она провела рукой по его шее. Он захотел услышать ее голос, взглянуть в глаза. В странном желании чуда, которому не суждено было никогда сбыться.
Измазанные красками, они пытались содрать с себя стереотипы, вбитые кольями неведения в основание их душ. Три человека, встретившиеся чтобы сорваться в черную воду с моста разочарования. Практически ничего не знающие друг о друге, безмятежно вскрывающие раны и мастурбирующие по вечерам в душе. Интеллектуалы. Практикующие отвращение, перерастающее в искренние чувства.
В тот вечер он понял, что ничего не знает о них, бывших с ним рядом все это время. О каждом из них, кто в тайне желал предаться распутству детской наивности. Он не знал никого, даже самых близких и, казалось бы, самых искренних людей. Кончая на фотографии их лиц, целуя их изображения и вспоминая запах пота струящегося ароматом ночи.
Культура загнала их в рамки, сделала рабами ярких образов. Приручила, как домашний скот, научив лгать всегда и везде. Обманывать и становиться одинокими, одинокими на протяжении всей жизни. Научила бояться открывать сердце любимым и идти навстречу эмоциям. Ради того, чтобы инкубатор человечества мог существовать дальше, невзирая на личные предпочтения каждого из них.
– Продолжай, только на этот раз жестче.
– Хорошо, но мне нужно подумать.
– Давай, не думай, задавай вопрос.
– Я не могу, это трудно для меня.
– Тем лучше для нас.
– Ну же!
Тот, что рассказывал про набитую недавно татуировку, как оказалось, в тайне желал изнасиловать мать. Он смотрел в их глаза расширенными зрачками и говорил о чувствах, которые испытывает к ней. К ее телу и соскам, возбуждающим в нем мужчину. Они слушали его исповедь молча, иногда отводя взгляды в сторону. Теперь он не казался ему таким уж безобидным. Спокойный и ранимый, он был готов на все ради нее и прекрасно отдавал себе отчет в эротических желаниях
Они медленно продолжали пробираться по джунглям собственных душ без помощи психоаналитиков и иных диггеров безмолвных фантазий. Не долго думая, он спросил их об этом же, сотрясая откровением статичность массовой культуры. Картинки и киноленты, сказки и истории на ночь. Взрослые игры латентных битников, творческих натур на нудистском пляже. Получившие право сделать выбор в психозе хронической усталости. Те, чьи герои спасали красавиц, трахали матерей и насиловали племянниц. Герои, уходившие искать приключения и сворачивавшие в первый попавшийся бордель. Бордель, где вступившие в совершеннолетие трахались с «родителями». Где молодожены изменяли своим возлюбленным в туалетах кафе и ресторанов. Где дикие крики оргий малолетних извращенцев возбуждали престарелых дам, мастурбирующих в душевых кабинках и на балконах. В гаремах юных онанистов, кончающих на груди матерей. Девочек, отсасывающих огромные потрепанные члены отцов. В домах, где громко играла музыка под аккомпанемент криков, разрывающих анусы своим чадам наставников. В желаниях тех, кто мстил любвеобильным предкам, хлестая ремнем их задницы и смеясь широко открытыми ртами с измазанными спермой губами.
На некоторое время воцарилось мертвое молчание. Один из собеседников удивился, но признался, что тоже хотел отлизать дочери-блондинке. Третий продолжил разговор фантазией о половой связи с мачехой. К тому же, он знал, что друзья были не против трахнуть ее, как и многие родственники, лившие мед слов в общении с ней. Он сделал несколько больших глотков пива и начал придумывать новый вопрос.
Ему показалось, что если бы не расстояние, то все закончилось бы оргией с привлечением объектов их желания. Они были возбуждены и могли окончательно потерять контроль над ситуацией. Последний вопрос стал решающим. Он произнес его в тумане трипа, без тени смущения и сожаления о содеянном. На следующее утро он даже не помнил, о чем именно спросил. Но отлично запомнил ответ, заставивший его покоситься на стол в чувстве разочарования. Мир рухнул в одночасье и превратился в огромную машину лжи. Его снова окунули в холодную воду, заставив слизать кровь с разбитой губы. Последняя надежда унеслась бумажным фантиком в грозовые облака скомканного доверия. Приятель по ту сторону экрана слишком поздно сообразил, что совершил ошибку. Сдавать назад было поздно. Шансов выйти из ситуации сухим не оставалось. Он посмотрел на табло счета, потом перевел взгляд на рефери. В правилах игры лжи не значилось.
– Нет, я не спал с матерью.
– А я спал и она позволила мне кончить ей в рот.
Он попытался сказать нечто в свое оправдание, но получил жесткий отпор со стороны участников столкновения. Они кинули на него презрительные взгляды и попытались уйти в собственные переживания. По всему было видно, что он начинал сожалеть, что ввязался в эту чертову игру. Последний свисток и мяч резким ударом влетел в ворота противника. Вопрос добил его, повергнув лицом на зеленую траву.
– А с кем?
– Не важно с кем, это не имеет значения.
– Кажется, я догадываюсь.
– Возможно, но я не скажу.
– Хорошо, не будем об этом.
Он вспомнил его поцелуй с ней в баре. В ту ночь они, как всегда, много пили. Он смотрел на ее изящную шею и не понимал, как можно отвергать это тело. Ему требовался душ и хороший одеколон. Даже недоделанная татуировка не могла спасти ситуацию. Спустя года, он понял, что их поцелуй не был примером юношеского эксперимента. Он стал для них чем-то большим, чем вызовом той ночи. Инициацией.
Его пот стекал по волосатой груди, пока губы работали над ее душой. В ней он видел мать, бесследно исчезнувшую в далеком ничто. Мачеху, читающую бессмысленные нотации. Крестную, уходящую на кухню, чтобы скурить очередную ментоловую сигарету. Их инцест дополнился откровенными картинами побоев. Родственные связи стали казаться им неприемлемыми. Линиями между рождающими и рожденными. Они укладывались в постели с желанием войти в старую плоть. С мыслями о потерянной невинности и сперме на руках. О воплощениях фаллоса и вагины. В пороках и страстях сексуального влечения. Формулой инстинкта продолжения рода. Древним заклинанием, открывающим границы дозволенного.
Он смотрел на их лица и видел в них животных, отличавшихся степенью возбудимости и разнообразием желания поиметь чужую плоть. Он смотрел в их глаза и не мог поверить, что они не могли рассказать этого раньше. В души тех, кто боялся подробностей и сокровенных тайн. В его голове мелькнула садистская мысль. Он захотел окончательно поставить ее в тупик. Завершить мысли точкой эксперимента, унизив в лице других, никогда не совершавших ничего подобного. Ворваться в чужое сознание, разбив вдребезги входную дверь. Распять на кресте древних традиций и общественного порицания. Кинуть в тюрьму, поджарить на электрическом стуле. Исповедать перед всеми, заставив еще раз покаяться прилюдно. С привкусом пива на губах, с солью на прозрачной стопке и разбитым о надежду найти понимание сердцем.
О проекте
О подписке