Иногда она слышала, как над водой собиралась гроза. Как за спиной проезжали автомобили и играло фантомное радио. В них сидели парни и целились в ее голову из дробовиков. В ярких майках, с военными медальонами на шее. Она слышала как их покрышки стирали асфальт. Как они о чем-то говорили и проклинали любовь, убивающую жизнь пустыми обещаниями. Другие, активные, с красивыми телами. Потерявшие себя на подиумах и за стойками баров. Отвергнутые обществом, бесперспективные кретины. Одинокие и не желавшие стать частью огромного механизма. Механизма преданности до смерти. До последнего глотка холодного пива. Вчитываясь в меню, они искали ее взглядом, провожая ухмылками парочек, уходящих слишком рано.

Он загонял ее в прейскуранты. Ставил ценник подержанного товара. И ей казалось, что он обязательно должен был что-то сделать для нее, как-то отблагодарить. Поднять задницу и отправиться в церковь, чтобы встать на колени перед алтарем. Тихо склонить голову и попросить прощения за то, что лишил ее девственности. За то, что снял с нее трусики и открыл двери в мир женского белья. За ночи без сна, за сны без цензуры. За вечера, когда она не находила себе места и смотрела на стол, отводя взгляд от отца. За очередной букет, который был слишком прозаичен. За то, что ей не хватало романтики, капелек воска на животе и холодного прикосновения кубиков льда к дрожащему животу.

– Зачем тебе это?

– Чтобы отключиться и забыть обо всем.

– Неужели тебе настолько страшно?

– Да, наверное.

– А мне не страшно.

– Уверена?

– Я хочу этого.

Перед его глазами пронеслись барные стойки, стеклянные кружки и пустые столы. Ее алый лак и свежесть волос ударили колокольчиком над дверью. Бармены неспеша разливали посетителям пиво. С кем-то они перекидывались незначительными фразами, кому-то дарили полноценные беседы. Тем, кому не везло, начинали по сотому разу рассказывать о своей личной жизни. Они снимали одежду и гордо расхаживали перед ними нагишом, пытаясь зацепить хоть какую-нибудь блядь, подслушивающую их проповедь. Они пели хвалы самым отчаянным из своих поступков и вдыхали дым из разверзшихся вулканов. Вступали в неравный бой на ночных переулках и дарили своим возлюбленным огромные букеты роз. Ароматом муската, приводившего сюда школьниц в коротких миниюбках и смазливых пареньков, зачесывающих приятные на ощупь волосы. Насильников и торговцев дурью. Сброд, занимавшийся сексом во имя свободы, равенства и братства.

Он смотрел не отводя взгляда на одну из них. Девочка держалась поодаль шумной компании, обхватывая руками теплую накидку. Убийственная тоска передалась и ему. Вечер явно не задался у обоих. Их души время от времени затягивались никотином, скапливая в легких омерзение к происходящему вокруг. Они вдыхали запахи перегара и мужского пота. Ноты уставших лиц работяг и грустные черты офисных работников. По их движениям можно было прочесть недовольство тысяч людей по всему миру, заканчивавших свой рабочий день после восьми. Возвращавшихся домой и достававших из холодильника бутылку пива. Забыв про душ, засыпавших в одиночестве панельных гигантов, под белый шум в сущности ненужного телевизора. Таким был ее отец, таким не хотел остановиться он.

За окном захлопнулась дверь грузовика. Ему захотелось выйти и разбить лицо тому, кто так обошелся с ней. С разорванными колготками и размазанной по лицу тушью. Как и с теми, кто судорожно пытался найти розетку для подзарядки севшего телефона. С теми, у кого в поисках счастья, ушла жена. Кто не думал о том, чтобы завести детей, пугаясь цен на недвижимость. Чьи жизни летели под откос смятого о пепельницу окурка. В телеэкранах новых надежд, в титрах к старому фильму. Серыми буднями и стаями птиц. Лицами тех, кого нужно было навещать до самой смерти. Кого он видел каждое утро в отражении зеркала. Поникших в бесперспективности людей. Опущенных и размазанных. Дешевых шлюх любимого государя.

Сначала она показалась ему молодой и наивной. С блестящими глазами, предлагающая кровавое наслаждение и сладкую боль. Он с подозрением отнесся к этим мыслям и сделал небольшой глоток. Он знал, что такие как она приходили сюда заручиться поддержкой местных богинь. Те с радостью ставили галочки напротив их кандидатур. Делали фальшивые бумаги и отпускали им грехи. Смех наполнял их легкие, раздирая сердца пилочками для ногтей. А он сидел напротив и пялился на нее. На ее тонкие губы, на белую кожу и неуверенное поведение. На обиженную кем-то девочку, переживающую распад атомов в канцелярии Вселенной. Он встал и резко подошел к ней, попытавшись с ходу обнять. Она перехватила его инициативу и отшатнулась, переведя взгляд на барную стойку за которой никого не было.

– Поговорим, может быть, для начала?

– Ладно, если хочешь, можно и поговорить.

– Не стоило этого делать, это было дико.

– Иначе быть и не могло.

– Я знаю.

Она не была шлюхой. Дорогие украшения и сверкающие камни в кольцах не имели для нее никакого значения. Свадебные платья и прощальные слезы на блузках секретарш ни о чем ей не говорили. Ее привлекало общение в дешевых кафе, флирт в переходах метрополитена и поцелуи в подворотнях наркопритонов. Она любила сидеть на телефонной линии, напившись сладкой газировки с водкой. Неся бред надломленного сознания и призывая демонов одиночества, чтобы догнаться до мертвого сна. Любила обнимать кота и иногда блевала в ванной радужными переживаниями. Она получала от этого удовольствие, выворачивавшее наружу душу с ее эротическими позывами.

Чувствуя ее тепло, из темных углов на них смотрели мрачные фигуры, мысленно массируя нежные плечи и что-то нашептывая ей на ушко. Они часто звонили ей по вечерам, а она сидела и крутила тонкими пальцами телефонных проводов, не подозревая, что ее раздевают взглядом и насилуют в зассанных подъездах. Кто-то в сером пальто, стряхивая пепел, самодовольно улыбнувшись на его мимолетный взгляд. Звонок явно заводил его, в особенности розовая помада ее губ. Ему показалось, что тот был не против оттрахать телефонную трубку и отхлестать ее плеткой, лишь бы она громче орала, разрывая и без того слабый динамик на другом конце линии.

Она хотела напиться и положить конец наивности. Без алкоголя она не хотела рассказывать ему о своих чувствах. В такие моменты мир казался ей скучным, а люди не представляли никакой ценности. Словно прогулка по супермаркету без наличных. Даже ее парень не подозревал о фантазиях, что каждую ночь заставляли ее покидать уютную квартиру на берегу канала, выходящего окнами снов в бескрайнее море. Его смутные черты и далекий голос поражали ее воображение. И чем больше она пила, тем сладостней ей было слушать ложь. Такую привычную и знакомую, как серые высотки, отражающиеся в бликах черной воды. Из глубин ее подсознания, состоящего из книг, кинолент и дешевых сериалов. Она заставляла его подниматься на восьмой этаж. Аккуратно открывала дверь и провожала в темную комнату. Затем привязывала к кровати и садилась напротив в прозрачной блузке, погружаясь в чтение. Она хотела, чтобы он стал ее альтерэго, которому можно было признаться в эгоистичной любви к самой себе. К маленькой девочке, которую заставляли посещать кабинет психоаналитика. К той, которую считали больной. В нем она видела своего лечащего врача, строгого отца и не родившегося брата. Она хотела жаждать его губы и лежать на его груди нежными поцелуями. В красках картины, написанной молчанием. В алых цветах роз на подоконнике выкуренных сигарет, но каждый раз оставаясь верной самой себе.

– Она даже подарила мне картину.

– Да ну?

– Она написала ее маслом на холсте.

– Думаю, это навсегда.

– Да, хорошее прощание.

– Она сумасшедшая.

– Почему?

– Она измазала меня краской.

– Да, она умеет делать такие штуки.

– Это было необычно.

– Тебе повезло.

По утрам, стоя перед зеркалом, он пытался найти ответы на мучившие ее вопросы. В ее золотых волосах и гладкой коже. Чужое, странное лицо, которое день ото дня становилось все старше и старше. Она пыталась заговорить с ним, но он упорно молчал. Как-то она даже прильнула к собственным губам, оставив на запотевшем стекле отпечаток помады. Грустная и свободная, пытающаяся зацепиться за ниточку, уносящую их в облака на воздушном шаре. Ее рука, мертвая и холодная, коснулась живота – она почувствовала одиночество. Он не знал, что она увлекалась живописью. И ничто в ней не выдавало этот интерес.

В университете парни кидали в ее сторону брезгливые взгляды, а по вечерам лайнеры освещали ей дорогу прожекторами. Недоступность ее тела отталкивала их. Гнев переполнял бортовые журналы самописцев. Не боясь быть разорванной стаей диких собак, она кричала в объективы камер, смеясь над пустынными улицам и ржавыми переулками. Она не шла на компромиссы, с безразличием смотря в лица непонимания – она собирала сумочку и молча уходила. Чтобы вернуться в темную комнату, где на комоде стояла фотография ее сдохшей собачки. Туда, где дверь балкона была всегда открытой. Где теплый шарф удавкой обвивал шею, чтобы стоя в дверях смотреть на часы, ожидая полдня его поцелуя. И, закурив кремовую сигарету на прощание, раствориться в сладком дыму. В отчаянии и замешательстве.